останавливаюсь возле дверного проема и жду, чтобы кто-то заметил меня, не решаясь зайти. Там

были мужчина и женщина. Женщина, сидящая за столом, и мужчина, сидевший на стуле лицом к

ней.

— Нет, — говорит женщина, — она вышла из себя в прошлый раз. Но ее родители не

перестают кричать об этом. Президент Латтимер хочет, чтобы об этом позаботились.

— Ладно, — говорит мужчина. — Только одно предупреждение? — он наклоняется вперед.

— Если это не сработает, тогда мы обвиним их в нарушении порядка и… — он осекается, когда

замечает меня в дверях.

— Мы можем помочь вам? — приветливо спрашивает он.

— Айви? — спрашивает женщина. Я киваю. — Нормально, если я буду называть тебя

Айви?

— Конечно, — неужели хоть кто-то не будет называть меня миссис Латтимер.

Она подходит ко мне.

— Я Виктория Джеймсон, — говорит она и протягивает мне руку. — А это Джек Стюарт,

— говорит она, указывая на мужчину.

Когда мы все обмениваемся рукопожатиями, я оглядываю Викторию, у которой буду

учиться. Ей около тридцати, ее кожа цвета кофе с молоком, а ее волосы курчавые и не короткие.

На ее голове сидят очки и в ушах висят большие серьги-кольца. Она кажется дружелюбной.

— Мы можем продолжить этот разговор позже, — говорит Джек Виктории. Он кивает мне

головой и закрывает за собой дверь.

— Так, — говорит Виктория, снова садясь за стол и указывая на стул Джека. — Ты — жена

Бишопа.

— Да.

— И ты хочешь работать.

— Да.

Я жду от нее неодобрительный взгляд, но она улыбается.

— Я думаю, что это здорово! Я никогда не была поклонницей подгузников и соплей.

Особенно, когда тебе только шестнадцать.

— Я тоже, — говорю я, и она смеется. — А что насчет тебя? — спрашиваю я. — Как ты

здесь работаешь?

— Мой отец был судьей, — говорит Виктория. — Я выросла, желая бродить по этим залам.

— У тебя есть дети? — наверное, нет, если она работает здесь.

Виктория чуть хмурится и смотрит в окно.

— У меня никогда не было детей, — говорит она тихо. В ее голосе что-то большее, чем

грусть. Стыд, возможно? — Ладно, — говорит Виктория. — Я отвечаю за графики судей,

календари и документы. У нас с тобой будет много работы.

Я до сих пор не имею хорошего представления о том, что я буду делать, но это не важно. Я

помню охранников в дверях, пистолеты в кобурах, и знаю, что я в нужном месте. Мой отец будет

доволен.

В пятницу моей первой рабочей недели, я просыпаюсь рано и иду в душ, пока Бишоп

завтракает. Виктория попросила, чтобы я пришла в девять, чтобы мы могли попасть в судебный

зал, и я не хочу опоздать. Пока я одевалась, я слышу, что Бишоп вошел в ванную. Я жду, пока он

закончит, чтобы почистить зубы. Когда звук воды стих, я жду несколько минут и вхожу.

— Ой, извини, — говорю я, застывая в дверях. — Я думала, ты закончил.

Бишоп смотрит на меня, нижняя половина его лица покрыта пеной, а в руке у него бритва.

Он обернул пояс полотенцем, и я вижу его накаченные мышцы живота. Его темные волосы

зачесаны назад. Я заметила маленькую, бледно-коричневую родинку прямо под его ребрами. Я не

знаю, куда смотреть.

— Все нормально, — говорит он. — Здесь есть место.

Места на самом деле очень мало, но я прохожу вперед, когда он делает шаг в сторону,

чтобы дать мне место. Было очень тихо. В ванной пахнет мылом и мятой.

Я смотрю на свою зубную щетку и на раковину. Но после того как я вытираю рот и

выпрямляюсь, мой взгляд ловит взгляд Бишопа в зеркале. Мы смотрим друг на друга, и все мое

тело трепещет. Я стараюсь думать, что обычная жена делает в такой ситуации, но у меня не было

идей, учитывая то, что я выросла без матери. Прежде чем я успеваю передумать, я поворачиваюсь

и быстро целую его голое плечо.

— Спасибо, — говорю я ему. Мое сердце пытается выбраться из груди, а губы горят.

Я рискую взглянуть на Бишопа, думая о том, что может произойти дальше. Он мой муж, а

наши тела разделяет несколько полосок ткани. Сейчас может настать тот самый момент. Мое

дыхание учащается, и тут он смеется и вытирает с лица пену.

— Что? — спрашиваю я, чувствуя, что краснею щеки. — Почему ты смеешься?

Он выходит из ванной, и я следую за ним в спальню.

— Честное предупреждение, — говорит он. — Я собираюсь снять полотенце.

Я выхожу в гостиную. Слышу шуршание одежды, а затем выходит Бишоп, одетый в шорты

и футболку.

— Ты не ответил мне, — напоминаю я. — Что смешного?

Он проводит рукой по все еще влажным волосам.

— Не принимай это на свой счет, Айви, — говорит он. — Это не то, чего я хочу. И ты тоже

не должна.

Разочарование поглотило меня.

— Прости, что мы не можем быть, как все остальные, — говорю я. — Прости, что я не

всегда знаю, что нужно сделать или сказать в нужный момент!

Бишоп поднимает брови.

— Я не идеален.

— Ну, для нас, простых смертных, сложно быть правильными, — говорю я. — Я не могу

расстроиться, разозлиться или смутиться. Ты чувствуешь что-нибудь?

Он выдыхает и делает шаг ко мне. Я делаю шаг назад.

— Да, — говорит он тихо. — Я чувствую, — его зеленые глаза горят, а мои легкие

сжимаются от напряжения. — В этом и есть смысл, Айви. Я хочу, чтобы ты тоже чувствовала.

Я открываю и тут же закрываю рот, не зная, как реагировать.

— Забудь, — говорит Бишоп. Последнее, что я слышу, — стук входной двери.

Что вы наденете на ужин со своим врагом? Я стою посреди спальни и смотрю на гору своей

одежды, лежащей на кровати. Единственное платье, которое у меня есть, я надевала в день своей

свадьбы, и я не хочу надевать его снова. Одно скольжение материала по моей коже заставляет

меня поморщиться. Но почему-то я думаю, что миссис Латтимер не оценит, если я приду в шортах

и футболке. Я хочу свернуться калачиком с одной из книг, которые я позаимствовала из

библиотеки Президента Латтимера. Но я должна встретиться с семьей Бишопа — игнорирование

ни к чему хорошему не приведет.

Президент и миссис Латтимер пригласили нас на ужин вчера. Нам сказали быть там в

восемь, и Бишоп сказал, что они всегда ужинают поздно. Есть что-то тревожно-вычурное в этом.

Я, наконец, решилась на черную юбку, короткую, но свободную, черные балетки и светло-

фиолетовую майку. Я оставила волосы распущенными. Надеюсь, я выгляжу неплохо. Но у меня не

желания впечатлить их.

Бишоп ждет меня в гостиной. Он надел джинсы и черную рубашку, закатав рукава.

— Ты выглядишь хорошо, — говорит он мне.

— Спасибо, — отвечаю я. Мои глаза смотрят на его плечи, и я вспоминаю, как он выглядит

без одежды. Внизу живота стягивается узел. Я поднимаю голову и понимаю, что он смотрит на

меня.

— Прости за сегодняшнее утро, — говорит он. — Я не должен быть смеяться.

— И ты меня прости, — говорю я. — Я пытаюсь. Я просто…я не всегда знаю, что я должна

делать.

— Нет надо, Айви, — говорит он. — У меня нет списка вещей, которые ты должна делать.

А у меня есть. Мне кажется, он знает, что я притворяюсь. Или не знает, но мне от этого не

легче. Почему он не может вести себя, как обычный восемнадцатилетний? Как тот, кто примет

поцелуй от девушки? Вместо этого, Бишоп хочет искренности, которую я не могу ему дать.

Солнце начинает уходить за горизонт, когда мы идем по дороге.

— Как прошла твоя первая рабочая неделя? — спрашивает Бишоп.

— Хорошо. Я имею в виду, пока я не делаю ничего особенного. В основном, разбираю

бумаги. Но, зато мне не скучно.

— Я рад, — говорит он. — Я знаю, что дни могут быть длинными, если нечем заняться.

Он говорит о себе? Он уходит из дома каждое утро, но я не имею понятия, куда он ходит. И