Сьюзан отпускает меня и обнимает миссис Латтимер, которая тепло улыбается.

— Как я уже говорила, она высокая, — говорит миссис Латтимер, и они обе смотрят на

меня.

— Очень, — говорит Сьюзан. Она наклоняет голову и осматривает меня.

— Мне кажется, ей нужно что-то драматическое, — продолжает миссис Латтимер. — У нее

красивое тело для такого. Может, без бретелек? — она смотрит на Сьюзен для подтверждения.

— С бретельками, — встреваю я. Я буду подтягивать его всю ночь, а это мне не нужно.

Миссис Латтимер поднимает брови.

— Какие-то пожелания, Айви?

— Мне нравится фиолетовый цвет, — говорю я, пожимая плечами.

Миссис Латтимер кивает, как будто мои цветовые предпочтения нуждаются в ее

одобрении, но стоит на своем.

— Может быть лиловый, Сьюзан?

— Да, я думала об этом, — Сьюзан жестом зовет меня за собой и следует к вешалкам с

тканями. — Сними все, кроме нижнего белья, — говорит она как ни в чем не бывало, — И стой

здесь, — она ведет меня к зеркалу.

Я никогда не считала себя особо стеснительным человеком, но я не хочу стоять почти

голой перед матерью Бишопа. Меня это раздражает, и видимо миссис Латтимер это понимает,

потому что закатывает глаза.

— О, ради бога. Что мы там не видели?

Я снимаю ботинки, не говоря ни слова, расстегиваю штаны и снимаю их, а потом стягиваю

футболку. Мое нижнее белье выглядят очень темным на бледной коже. Я смотрю в зеркало и

понимаю, что мои щеки и шея покраснели.

Сьюзан поднимает палец, велев мне подождать, и исчезает в проходе. Я стараюсь не ерзать,

но миссис Латтимер смотрит на меня в зеркало, и ее взгляд заставляет меня нервничать. Я не могу

справится с чувством, что она размышляет, хороша ли я для ее сына. Наконец, возвращается

Сьюзен с длиной бледно-фиолетовой тканью в руках. Она прижимает ткань к моей груди, а

миссис Латтимер собирает мои волосы на затылке. — Я думаю, что это идеальный цвет для нее,

— говорит она.

— Я согласна, — говорит Сьюзан. — Может быть, длинная юбка и… — она сдвигает ткань

на одно плечо, — с одним открытым плечом?

— Откуда вы взяли этот материал? — спрашиваю я. Он богаче и мягче, чем домотканый

материал, который продается на рынке.

— Остался с довоенных времен, — говорит Сюзан. — Разве она не прекрасна? У нас есть

десятки разных тканей. Я ненавижу думать о том дне, когда она закончится.

— Она очень мягкая, — говорю я, потому что они обе смотрят на меня. Как только они

возвращаются к разговору о стиле одежды, я отключаюсь. Теперь я знаю, что я в безопасности от

бретелек, меня не волнует, что они придумают. Так что у меня уходит секунда, чтобы осознать,

что миссис Латтимер говорит со мной.

— Ты действительно красива, — говорит она, глядя на меня в зеркале.

Я? Я никогда не думала об этом. Я имею в виду, я знаю, что я не лишена

привлекательности. Но в моем доме красота не ценится. Никто никогда не делал комплименты

моей внешности, кроме слов Келли про мой рост. А отец в любом случае будет называть свою

дочь милой.

— Спасибо, — говорю я, а Сьюзен исчезает в проходе.

Миссис Латтимер смотрит на мое лицо в зеркале. Она отпускает мои волосы, и они

спадают на спину.

— У тебя волосы твоей матери. Они такие же, как у нее. Цвет свежего меда, — я не

понимаю, злиться ли она или это комплимент.

Я начинаю уставать от того, что меня постоянно сравнивают меня с мамой.

— Вы тоже знали мою мать? — спрашиваю я.

Миссис Латтимер улыбается, но невесело.

— Умная женщина всегда знает своих конкуренток.

Вот и ответ на вопрос. Ее сердце пело в день, когда они нашли мою мать, свисающкю с

дерева, потому что ее соперница, наконец, ушла.

— Вам не нравится, что я замужем за вашим сыном? — спрашиваю я.

Миссис Латтимер вздыхает.

— Мне не нравится то, что я смотрю на тебя, а вижу ее. Но что бы ты не думала, я

понимаю, что это не твоя вина, — она сжимает свое жемчужное ожерелье на шее. — Я хочу,

чтобы мой сын был счастлив. И если ты можешь сделать его счастливым, то все в порядке.

Я заметила, что мое счастье не считается. И я знаю, что если миссис Латтимер хотя бы

догадывалась о моих намерениях, она бы не колебалась ни секунды, чтобы уничтожить меня. Я

думаю, она очень безжалостная.

Сьюзан возвращается с коробкой с бисером, которую показывает миссис Латтимер. Они

немного спорят, что именно сделать с моими волосами.

— Поднять их вверх? — спрашивает Сьюзен, глядя на мою гриву.

— Нет, ей будет тяжело, — говорит миссис Латтимер. — Может, сделать укладку?

Я смотрю на нее в зеркало и думаю, что она немного смягчилась. Она смотрит на меня в

ответ и улыбается уголками губ.

— Держись, Айви, — говорит она. — Мы далеки от завершения.

Глава 18

С середины лета начинается долгий, медленный спуск в осень, моя жизнь приобрела новый

ритм. Я просыпаюсь рано и завтракаю с Бишопом перед работой. Вечером мы занимаемся

рутинными делами, вместе ужинаем, а потом Бишоп начинает чинить что-нибудь по дому. В

выходные дни, я люблю читать или просто наблюдаю за Бишопом.

Нам стало легче общаться друг с другом, чем в начале. Мы говорим о безопасных вещах —

моей работе, предстоящей зиме, о планах на празднование Дня рождения его отца. Мы не трогаем

друг друга. Но отсутствие контакта не дарит мне облегчения, на которое я надеялась.

Я знаю, что дни уходят. Мой отец дал мне время, как и обещал. Но он не может позволить

себе ждать вечно. Три месяца пройдут очень быстро. Всякий раз, когда я представляю Келли в

моей голове, я вижу ее, стоящую со скрещенными руками. «Поторопись, Айви.» словно говорит

она.

Когда я прохожу домой после работы, я чувствую вкусный запах, хочу есть, но не вижу

Бишопа, поэтому зову его.

— Я здесь, — отзывается он с веранды.

Я выхожу к нему и вижу сидящим на диване. Стол накрыт скатертью, а на нем ассортимент

их мясных блюд и сыров, свежих фруктов, нарезанных овощей и кусочками хлеба. А в середине

стоит подсвечник со свечами.

— Что это? — спрашиваю я.

— Решил устроить пикник, — говорит Бишоп. — Полу-крытый пикник, — уточняет он и

смеется.

Я улыбаюсь, снимаю туфли и сажусь напротив него на кресло. — Но сначала нужно

приготовить еду, — говорит он с ухмылкой.

Мы со смехом готовим маленькие сэндвичи с мясом и сыром. Бишоп толкает мне коробку

клубники, а я, хотя сначала отказываюсь, с радостью съедаю всю. Когда мы заканчиваем готовить

сэндвичи, я понимаю, что уже сыта.

— Ой, я объелась, — говорю я, откидываясь на спинку дивана.

— В этом и смысл пикников, — смеется Бишоп.

— Зачем свечи? — спрашиваю я с интересом

— Я подумал, что мы могли бы зажечь их и притвориться, что мы в летнем лагере.

Я не понимаю, шутит он или нет.

— Я никогда не была в летнем лагере.

— Никогда?

Я качаю головой. Мой отец не любил, когда мы с Келли далеко от него. Он боялся, что мы

выйдем из-под его контроля.

— Ну, теперь мы должны зажечь их, — говорит Бишоп. Он опускается на колени рядом со

столом и зажигает свечи: три широкие и маленькие и две высокие и тонкие. Когда они загораются,

он снова садиться напротив меня.

— Что вы обычно делали в лагерях? — я почему-то волнуюсь.

— Глупости, в основном. Ты знаешь… — он внезапно осекается. — А нет, ты не знаешь.

Я закатываю глаза.

— Ночью мы сидели у костра и рассказывали страшные истории. Иногда мы пытались

играть в бутылочку, но вожатым это не нравилось. Они пытались защитить нас от добрачной

связи, — теперь он закатил глаза.