Поначалу я страшилась непрерывного потока посланцев с документами, которые останутся для меня китайской грамотой. Тревоги оказались напрасными. Лишь месяца два спустя после моего вступления в должность мне принесли письмо из Испании, мне же следовало всего-навсего переправить его адресату в Гаване.

Важнейшее преимущество моего статуса переводчика заключалось в беспрепятственном доступе к почтовой связи и к официальной корреспонденции. Оба канала я использовала для переписки как с Францией, так и со штатом Виргиния. В письме к Розали я коротко и с большой осмотрительностью сообщила о себе. Просила ее адресовать ответное письмо на резиденцию губернатора, запечатать двумя печатями и ни словом не упоминать о Селии. Для Себастьяны я раздобыла повесть «Обитатель замка» Трусея Козио, напечатанную в газете, и написала моей мистической сестре, по которой ужасно скучала, длинное шифрованное письмо. Сначала я отправила газетный текст и только потом письмо и стала ждать ответа. Шифровка истощила запас моего терпения – нужно было писать одно слово, подразумевая другое, и держать в голове основной код. Но я знала, что Себастьяна настаивала на шифре, поскольку наша переписка носила весьма и весьма деликатный характер, а французы, в отличие от американцев, не признают понятия «тайной» или неприкосновенной переписки.

Письмам я могла уделять целые часы. Служебные обязанности меня не тяготили, скоро я с ними вполне освоилась и без труда переводила все поступавшие ко мне бумаги. Благодаря самообучению, обилию под рукой справочников и… и некоей способности, во мне развившейся. Под «способностью» я подразумеваю, естественно, ведовское Ремесло, к которому с течением времени вернулась. И оно породило последствия, которые даже Мама Венера не могла предвидеть.

От Себастьяны вестей не было очень и очень долго. Розали, напротив, писала мне регулярно.

Послания мисс Макензи отличались тем самым до нелепости ровным и неторопливым почерком, о каком говорила Мама Венера. Буквы Розали выводила с хирургической точностью, а для выравнивания строк пользовалась, должно быть, линейкой. К сожалению, упорядоченность почерка не сочеталась у нее с упорядоченностью мыслей. Не сочтите мои слова жестокими. Как простой личный секретарь Мамы Венеры, Розали заносила на бумагу слова, нимало над ними не задумываясь и послушно выполняя указания – вне зависимости от того, диктовали ей заклинание, сообщали тайну или откровение свыше.

Мама Венера берегла обе книги – мою и Себастьяны, но я вскорости приступила к сочинению второй «Книги теней», в которую вносила все пережитое с виргинской поры. Я делала это за запертой дверью, укрывшись в кабинете на верхнем этаже… В кабинете? Нет, не так. Он превратился в логово ведьмы.

На первых порах меня постигло разочарование. Розали писала в основном о травах, об овощах и фруктах. Словно я в письме поинтересовалась, что должна сажать ведьма. И далеко не сразу уяснила, какое именно знание извлекла Мама Венера из книги Себастьяны, читая в ней между строк: Ремесло проистекает из почвы, и сестра, не имеющая собственного сада, – круглый ноль.

В течение годового цикла я очистила сад от сорняков – портулака и амаранта, щавеля и лаконоса – и засадила грядки полезными растениями, пополнявшими наш стол (за овощами и фруктами ухаживала Селия), а также, не вдаваясь в объяснения, различными травами.

Теперь я располагала записями заклинаний, с помощью которых сады у Себастьяны во Враньем Доле плодоносили круглый год – вне зависимости от сезона, однако в Сент-Огастине я применяла эти заклинания с большой осторожностью. Однажды, пожульничав с нашим садом на ведьминский лад, я вырастила помидоры величиной с голову младенца, и они, сорвавшись со стебельков, попадали на землю. Недоумевавшей Селии (она воспитывалась в доме Бедлоу в отрыве от природы) я пояснила, что данный рекорд вызван чрезвычайным плодородием, свойственным флоридской почве, плюс некоторые секретные агротехнические приемы, известные мне по Франции. Тем дело и кончилось… Риску я себя подвергла немалому. Ведь Селия о моей природе, конечно же, ничего не подозревала. В ее глазах я была не кем иным, как обычным мужчиной, и все мои качества были у нее на виду. Ведьма? Какое! И вдобавок сверхсексуальна? Куда там. Обо мне истинной Селия не имела понятия.

Я пыталась сообщать Селии новости от Мамы Венеры, хотя и утаивала от нее и частоту, и полное содержание нашей переписки. Я спросила у Мамы Венеры, не «видит» ли она за нами погони. Она ответила, что никого не видит, однако видение было нечетким, и поручиться за точность своих слов она не может. Она передала также (крайне лаконично, чтобы Розали не проявила любопытства относительно нашей роли в этом происшествии), что Бедлоу похоронили без промедления, а его собратья-плантаторы придерживаются мнения, что он получил по заслугам. От судебного расследования его вдова отказалась, поскольку рада была навеки избавиться и от Селии, и от мужа, а каким образом это вышло – ее не заботило. За добрыми новостями последовала плохая. В отличие от властей, которые нами не интересовались, рабовладельцы продолжают нас разыскивать: наследники Бедлоу (на правосудие им наплевать, зато упускать выгоду они не намерены) вовсе не желают прохлопать две-три тысячи долларов, которые можно выручить за Селию на аукционе. Эту подробность я от Селии скрыла: чего ради делиться такой информацией? Более осмотрительного образа жизни мы не могли вести. И все же нелегальность нашего положения огорчала. Вскоре выяснилось, насколько обманчиво наше спокойствие.

Розали, наверное, вдумчиво изучала оставленные мной книги, вслух читая страницу за страницей Маме Венере, а она, конечно же, посиживала в уютном темном углу, временами приговаривая: «Вот-вот, то-то и оно, да. Как раз это ей и нужно, угу. Ну-ка, детка, отпиши ей. И отправь поскорее». Я не сомневаюсь, что адресованные мне письма составлялись именно так. Листки, исписанные каллиграфическим почерком Розали, неизменно складывались вчетверо и запечатывались двойной печаткой. Вес у них был нешуточный, и обходились они мне недешево – до семидесяти пяти центов, поскольку предоплатой Розали не пользовалась.