Духарев поймал взгляд жены… весьма неодобрительный. Конечно, гостье она и слова не скажет…

   – Посмотрим, – уклончиво ответил Духарев, выразив интонацией некоторое неодобрение. – Как твои сыновья, Машег?

   Валькирия-Элда поняла. Убрала руку, вернулась на место, демонстративно прижалась к мужу: мол, никаких интимных претензий к хозяину дома, чисто по-дружески.

   Машег улыбнулся. Красив благородный хузарин: тонкие черты лица, глаза синие, волосы светло-русые падают на широкие плечи из-под маленькой круглой шапочки, длинные «варяжские» усы – потемнее, с рыжиной. Лицо загорелое, но подбородок и щеки – бледней. Видно, совсем недавно сбрил бороду. Росту Машег небольшого: вровень с Элдой, но не в росте дело. Может, и есть в Дикой Степи воин лучше него, да пока что они с Машегом не встретились. Так он сам говорит.

   – Дети растут, – хузарин погладил жену по щеке. – Я их в Тмутаракани поселил.

   – Где-где? – изумился Духарев.

   – В Тмутаракани. Мне Свенельд землю подарил за Любечем, а я ее на тмутараканскую сменял.

   – Все равно не понял. Атвои приволжские поместья, родовые, чем плохи?

   – Тем плохи, что с хаканом у меня размолвка вышла, – сообщил Машег. – Нет у меня более родовой земли. Только дареная осталась и купленная.

   – Как это – размолвка?

   – А так. Не полюбился я итильским торгашам. Настолько не полюбился, что приехал за мной от хакана хранитель закона, правоверный талдаш Шлом, сын Йогаана, с полусотней наемных воинов Магомета. Земли мои себе взять, а меня – в столицу. На расправу.

   – И что? – спросил Духарев.

   – Пропали земли мои, – вздохнул Машег. – Зато теперь у хакана – другой талдаш…

   Были у Машега обширные поместья, были сады с прохладными водоемами под сенью цветущих деревьев. Было у него все, чем хвастают итильские богатеи и семендерские вельможи. Был и дом в столице, каменный дом с тенистым двором и прозрачной водой, бегущей между камешками.

   Там Машег и жил, когда призвал его хакан. Должно быть, донесли Йосыпу, что разбогател Машег бар Маттах, и захотел повелитель Хузарии взглянуть, каким стал сын Маттаха. Понравится – возвысит. Поставит, к примеру, хузарской лучшей конницей командовать. Ато, смешно сказать, начальником конницы у хакана—«византиец», который с пятидесяти шагов в дохлую собаку не попадет.

   Но посмотрел на Машега хакан и не дал ему начальства над конницей.

   – Уезжай, Машег, – посоветовал другу Рагух, тоже «белый» хузарин, но из менее знатного рода, чьих представителей не было в «черном списке» хакана. – Уезжай, пока худого не случилось.

   Рагух служил сотником в итильской конной страже. Его новая жена была «византийкой», ее родня поддерживала зятя, и Рагуха ждала неплохая карьера. Хотя временами возникало у Рагуха сильное желание опробовать на новых родичах остроту сабли. Об этом Рагух тоже поведал другу. Машег его понимал. Но каждый сам выбирает судьбу.

   А Машегу в столице делать нечего. Его род – от персидских иудеев, а в Итиле заправляют «византийцы». Великий хакан хочет жить, как византийский кесарь. Абыли времена, когда хакана выбирали такие, как Машег. Ивеликий хакан об этом помнит. Потому и окружил себя воинами-магометанами.

   Машег тоже не забыл, как дед нынешнего хакана отнял у деда Машега земли за «Саманными воротами» [7]и отдал своему любимчику, византийскому торгашу. Родовая память – долгая.

   В общем, испросил Машег у хакана разрешения покинуть столицу, и хакан позволил.

   Уезжал из Итиля Машег с радостью. Душно ему было в пропахшем нечистотами городе, тесно на узеньких улочках, где между глиняными заборами не разъехаться двум повозкам.

   В «царском городе», возведенном на острове и окруженном стенами повыше городских, нечистотами не воняло. Там журчали фонтаны и стояли настоящие дома, а не глиняные халупы. Не просто дома – дворцы. Акраше и выше всех – дворец самого хакана. Хотя нет, не всех. Минареты мечети – выше.

   Хорошо пахнет на острове: цветами и молодым вином. Авсе равно душно. Идушнее всего во дворце, где за каждым словом – намек, а слава измеряется в деньгах и близости к уху святейшего хакана.

   Машег тоже мог нашептывать в это ухо, и денег у него было теперь не меньше, чем у «византийцев». Мог, но брезговал. Ине хотел, чтобы его дети воспитывались среди полуевнухов.

   Уехал. Изабыл о своем хакане. Инадеялся, что хакан тоже забудет о нем. Зря надеялся.

   Дурная весть застала Машега в степи. Ипринес ее Рагух. Сам. Такое никому не доверишь.

   – Хакан послал за твоей головой! – сказал он, смочив пересохшее горло чаем, поднесенным ему Элдой.

   В белом шатре Машега они сидели втроем.

   – Ему сказали, что ты злоумышляешь против него.

   Машег погладил рыжеватую бороду:

   – И он поверил?

   – Когда очень хочешь во что-то поверить, непременно поверишь, – сказал Рагух. – Я узнал поздно. Двух коней загнал, но теперь у тебя есть день, чтобы забрать своих и уйти.

   – А моя земля? – лицо Машега потемнело.

   Элда смотрела на него с тревогой. Если муж сочтет, что задета его честь, он будет способен на самые опрометчивые действия.

   – Твоя земля так и так достанется хакану, – сказал Рагух. – Без тебя или вместе с тобой. Не доставляй ему такого удовольствия, уходи! Уходи, Машег! Уходи к русам: они тебя примут!

   Машег думал.

   – А ты? – наконец спросил он. – Если узнают, что ты меня предупредил, тебе несдобровать.

   – Я справлюсь, – ответил Рагух. – Машег, ты не раз спасал мою жизнь… («Ты тоже», – вставил Машег). Уходи! Забирай семью, табуны, все, что ценное… Магометане не догонят тебя в степи!

   – Магометане? – встрепенулся Машег. – Хакан послал за мной не хузар, а магометан?

   – Нам он не доверяет, – мрачно ответил Рагух. – Тем более в таком деле, как твое.

   – И много магометан?

   – Много. Три сотни.

   – Ого! Триста арабов на одного хузарина!

   – Я и говорю – много.

   – Ты считаешь – это много? – настроение Машега явно поднялось. – Говоришь, у меня есть день.

   – День – точно. Завтра после полудня они будут здесь.

   – Значит, у меня есть не только день, но и ночь! Акто их ведет? Тоже магометанин?

   – Нет. Это вторая плохая новость. Их ведет Шлом бар Йогаан.

   Машег приподнял бровь:

   – А не сын ли он того Йогаана, который высудил у моего отца итильские виноградники?

   – Сын, – подтвердил Рагух. – Старший.

   – Как хорошо! – Машег широко улыбнулся. – Триста магометан, говоришь?

   – Триста. Из личной стражи хакана. Каждый стоит троих воинов.

   – Ты так считаешь?

   – Я их видел в деле.

   – А я нет, – усмехнулся Машег. – Было бы любопытно посмотреть.

   – Ты что, собираешься с ними драться? – воскликнул Рагух.

   – Собираюсь. Спасибо тебе! – Машег встал и обнял друга, но сразу отстранился. – А теперь уезжай! Ясам заарканю для тебя пару лучших коней. Поспеши!

   Рагух поглядел на друга… и внезапно ударил его по плечу.

   – Хочешь от меня избавиться? – засмеялся он. – Не выйдет! Яостаюсь.

   – Ты что? – нахмурился Машег. – А твоя родня?

   – Родня? Родители мои умерли давно. Мои братья мертвы, а первая жена умерла, пока мы с тобой служили русам. Один мой сын убит печенегами, второй воюет где-то в Сирии с византийским воеводой Цимисхием. Амоя новая жена, благородная иудейка из почтенной семьи константинопольских шелкоторговцев… Она довольно приятна на ощупь. Такая пухленькая, белокожая… Иочень хорошо воспитана: никогда не рыгает, не сморкается, не портит воздух… Зато непрерывно болтает. Наверное, чтобы не лопнуть от избытка газов. Нет, дружище, этого слишком мало удержать меня в Итиле. Ты – моя родня, Машег!