Крепость угорского дьюлы давно потерялась вдали. По мысли Духарева, их отряд уже давно должен был выехать на равнину, а узкая – две повозки не разойдутся – дорога все еще виляла по ущельям да перевалам. На такой дороге хорошо врага держать, а путешествовать лучше по тракту. Три сотни духаревской дружины растянулись на полкилометра. Сам воевода ехал в центре, вместе с юной княжной, а возглавлял колонну угорский боярин с типично печенежским именем Кухт.

   Боярина Такшонь послал с княжной в Киев. Этот же боярин должен был на обратном пути сопровождать сына дьюлы. СКухтом шли всадники, тоже около трех сотен. Разведку тоже вели они. Духарев не возражал: тут была угорская земля.

   – Выйдем прямо к Дунаю, – пообещал Кухт. – Так безопаснее, чем на равнине, где нас всяк издалека увидит. Мы ведь не налегке: княжну везем, приданое…

   В принципе, он был прав, хотя Духарев помнил, что, переправившись через Дунай, они уже через два дня прибыли к Такшоню. Но и то верно, что сюда ехали налегке, большей частью без всякой дороги, иногда еле заметными тропами. Тоже не сами – вел старший отряда, высланного Такшонем навстречу посольству.

   Но дело было в том, что тот проводник Духареву нравился, а боярин Кухт – нет. Иобщались они через толмача. По-русски Кухт не понимал, по-хузарски тоже. Иеще он все время неприятно скалился: надо полагать, у него улыбка была такая, но Духареву казалось: Кухт толмачу одно говорит, а толмач Сергею – другое.

   Между собой русы звали Кухта подханком.

   Будь на то Серегина воля, он охотно отдал бы подханка своим дружинникам: допросить с пристрастием.

   А вот девочка-княжна Сергею нравилась все больше. Тихая такая, глаза доверчивые. Чем-то она ему напомнила Рогнеду, меньшую дочку полоцкого князя Роговолта. Та, правда, совсем малышка. Прошлой зимой, когда Духарев был в Полоцке (по делам, и друга Устаха заодно навестить), крохотуля забралась Духареву на колени и глядела так, словно Сергей ей родной. Помнится, он тогда пожалел, что не взял с собой семью: его Данка Рогнеде – ровесница. Но Серегину дочь тихоней никто не назовет – сущая оторва.

   На Духарева вдруг нахлынула грусть: всё он в походах да плаваньях. Со своими и месяца полного провести не получается.

   Машегу вот хорошо! Его любимая всегда рядом.

   Хузарин будто почувствовал: подтянулся поближе.

   – Думы, Серегей? – спросил он по-хузарски.

   – Есть немного, – ответил Духарев.

   – Вот и мне тоже что-то не по себе.

   – Что? – мгновенно насторожился Духарев.

   – Я двоих отроков послал вперед пробежаться…

   – Зачем? Там же угорские дозоры!

   – То-то и оно, что угорские. Амоим бы уже вернуться время, а нету.

   – Может, этого спросить? – Духарев кивнул на угорского боярина.

   Машег скептически поджал губы. Ему угр тоже не нравился. Но оснований для недоверия не было. Разве мог Такшонь дать в сопровождающие дочери ненадежного человека?

   – Может, сказать нашим, чтобы брони вздели? – предложил Машег.

   Духарев поглядел на небо. Нормальное небо, немножко пасмурное. До обеда еще стрелищ сорок проехать можно. Машег понял его взгляд неправильно:

   – Хочешь по облакам судьбу прочесть? – спросил он серьезно.

   Вот что значит репутация ведуна!

   – Нашу судьбу в чужом небе не прочтешь, – отозвался воевода.

   Но все же прислушался: что там интуиция говорит? Когда столько лет в походах, седалищное чутье обостряется невероятно. Ине только седалищное.

   «Что-то подханок наш слишком оживлен… – подумал Сергей. – Как будто ждет чего-то…»

   Сразу вспомнилось, что на стоянках угры все время сторонились русов. Как будто получили команду не вступать с ними в контакты. Это было не похоже на поведение угров в крепости Такшоня. Когда выяснилось, что дьюла с киевским воеводой договорились по-хорошему, местные стали относиться к киевскому посольству с подчеркнутым дружелюбием.

   – Добро, Машег, – согласился Духарев. – С Кухтой я перетолкую. Анаши пусть взденут брони. Только незаметно.

   – Можно и незаметно, – согласился Машег. – Возы пылят, за пылью ничего не видно.

   Духарев направился в авангард, к уграм.

   Угорский боярин – красная шапка, красный кафтан, красные кисти на упряжи – осклабился во весь рот, словно близкого друга увидел.

   Его ближние всадники посторонились, пропуская киевского воеводу.

   – Что впереди? – спросил Духарев.

   Толмач перетолмачил. Угр осклабился еще шире.

   – Хан Кухт сказал: не беспокойся, рус! Хан позаботится о дочери Такшоня как о своей. Хан сказал: дочери дьюлы Такшоня, должно быть, скучно ехать с русами: даже поговорить не с кем. Веселей бы ей со своими ехать.

   – Дочь дьюлы едет с нами, – отрезал Духарев. – И она не скучает: учит наш язык, чтобы беседовать со своим мужем без толмача. Я задал тебе вопрос: что впереди? Яхочу знать, хан, когда я увижу Дунай?

   – Ты увидишь! – заверил хан. – Всё увидишь! Уже скоро! Завтра!

   Духарев придержал коня, пропуская голову колонны. Ситуация ему не нравилась. Дороги он не знал. Унего даже не было возможности контролировать общее направление: местность холмистая, дорога петляет, как пьяный заяц.

   Юная княжна ехала в окружении русов. Верхом. Рядом, почти касаясь коленом ножки княжны, ехал Понятко.

   Двадцатисемилетний красавец-варяг, сотник, любимец великого князя киевского, на взгляд Духарева, держался слишком близко от будущей великой княжны. Ивел себя, по мнению воеводы, весьма легкомысленно. Любвеобильная душа Понятки взбутетенивалась при виде любой красивой женщины. Разве что с духаревской Сладиславой он вел себя пристойнее. Но тут особая статья.

   Угорская княжна – тоже статья особая, но Понятко все одно заливался соловьем. Впрямом смысле: щелкал и свиристел, закладывая коленца не хуже пернатого певца. Княжна слушала благосклонно.

   – Сотник! – немелодично рявкнул Духарев. – Ко мне!

   Понятко мигом оборвал трель и поспешил к воеводе.

   – Я ее князю везу, ты не забыл? – сурово произнес Сергей.

   – Так я только повеселить ее хотел! – беззаботно отозвался Понятко. Итут же посерьезнел – Случилось что, воевода?

   – Может, и случилось. Машег пару отроков вперед послал – не вернулись.

   – Давай я сам съезжу, – предложил Понятко. – Отстану, через вон тот взгорок переберусь и обгоню.

   – Езжай, – согласился Духарев.

   Понятко был отменным разведчиком, даже лучшим, чем хузары. Ложку изо рта у тебя вынет – не заметишь.

   Понятко придержал коня, пропуская повозки, а Духарев поскакал вперед, догнал Трувора.

   Рёрехов племянник ехал в первой тройке своей сотни. Слева – Рагух, справа – Бодай. Рагух и Бодай дискутировали, Трувор слушал. Тему для дискуссии ветераны выбрали весьма интересную: прикидывали, как и где можно расположить засаду, чтобы ударить по посольству. Исколько у врага должно быть воев, чтобы обеспечить гарантированную победу. Рагух считал, что при внезапном нападении можно найти местечко, где хватит и пары сотен хороших стрелков. Бодай с хузарином не соглашался. Мол, дружина у русов бронная, а колонна растянулась сильно. Так что при плотности один лучник на каждые два шага получится минимум четыре сотни. Аиначе он, Рагух, непременно найдет местечко, где укрыться, и тогда…

   – Трувор! – позвал Духарев. – Скажи своим молодцам, чтобы взяли под охрану княжну. Умрите, но она должна остаться живой.

   – Накаркали! – воскликнул Бодай. – Кто нас полюет? Копченые?