Те, кто все-таки сумеет добраться до берега, умрут под стенами, потому что без лестниц, без таранов и стенобитных орудий даже невысокие стены из обожженного кирпича так же неприступны, как сложенные из камня могучие стены Саркела.

   Правда, Святослав способен напасть на Дворцовый город и с правого берега. Там русло глубже, и вдобавок русы могут попытаться захватить мост, переброшенный с острова на берег. Но в этом случае они окажутся между двух огней: стрелы полетят в них и с высокого берега реки, и со стены, защищающей остров. Аесли киевский князь окажется совсем глуп, и корабли его набьются в протоку, то уже не глиняные шары полетят в них, а горшки, начиненные горючим зельем. Нет, если варяжский князь поумнее барана, он не полезет на остров. Он высадится на правом берегу (на левом стоят только юрты бедноты) и попытается напасть на столицу с суши. Тут его и встретит хузарская конница. Пусть только русы высадятся на берег – и вся мощь армии Йосыпа обрушится на них. Пусть только высадятся…

   Хакан Йосып смотрел с высокого (выше только башни минарета) балкона своего великолепного дворца, как плывет по егореке пестрая флотилия Святослава. Множество кораблей…

   «Словно опавшие осенние листья», – возвышенно подумал хакан.

   Мысли воинов его разноплеменного войска были более прозаичны. Они тоже видели корабли русов, видели, как много этих кораблей, и знали, что не только русам придется умереть в грядущей битве. Это понимали и сытые арабские наемники, и голодные хузары-пастухи. Правда, наемники знали, что их очередь умирать придет последней, а пастухи ничуть не сомневались, что их первыми бросят на прямые северные мечи. Впрочем, собственная многочисленность придавала храбрости и первым, и последним. А также то обстоятельство, что все они будут сражаться конно с пешими русами. Пешему всадника не догнать, даже если под седлом у всадника не кровный арабский скакун, а большеголовая степная лошадка.

   Так всё хузарское войско в единстве со своим богоизбранным повелителем с неотрывным вниманием глядело на плывущие русские корабли…

   И в какой-то момент несметное это войско, одновременно со своим мудрым хаканом, вдруг осознало, что битвы не будет. Лодьи киевского князя миновали Дворцовый город, не свернув. Они продолжали идти прямо, по стрежню, растянувшись почти на десятую долю фарсаха. Итак и прошли. Мимо.

   Покраснели от гнева красивые глаза хузарского хакана, когда он понял, что русы бегут. Что не высадятся храбрые варяги и их не менее храбрые союзники на итильский берег, где ждет их неминуемая гибель. Побелели унизанные перстнями тонкие пальцы Йосыпа, стиснувшие кедровые перильца. Но никто из ближних не был сокрушен тяжестью гнева повелителя. Сам хакан повелел войску выстроиться на берегу, чтобы немедля обрушить стрелы на высаживащихся русов.

   Никак не думал Йосып, что прославленный своей безумной храбростью Святослав струсит. Акиевский князь испугался и сделал вид, что вовсе не Итиль является целью его набега. Что ж, не первый раз проплывают мимо хузарской столицы жаждущие добычи варяги. Пусть плывут. Аесли захотят высадиться еще ниже, в дельте, где множество мелких проток с густыми зарослями камыша и чакана… Что ж, тогда гнев Йосыпа настигнет их там.

   Только они не высадятся. Они поплывут дальше, к Гирканскому морю. Хакан пошлет гонцов, чтобы предупредить приморских жителей о разбойничьей флотилии. Пусть отогонят подальше от берега стада и табуны, пусть одна только голая степь с пожухлой от солнца травой да редкие брошенные селения видятся с моря варягам. Хотя вряд ли станут русы размениваться на мелкие хузарские стойбища. Скорее, они доплывут до устья Уг-ру и, возможно, попытаются напасть на Семендер. Но там их уже будут ждать и встретят как подобает. Усемендерского кендер-хана будет время подготовиться к встрече. Аесли русы проплывут мимо и захотят высадиться поближе к великой персидской стене, тогда их не тронут. Пускай высаживаются, пускай идут, куда пожелают. Может статься, что сгинет киевский князь где-нибудь там, в арабских или хорасанских землях. Аможет, поплывет обратно на кораблях, осевших под тяжестью награбленного, но ослабевший от жестоких битв. Итогда перекроет ему дорогу хузарское войско и добьет. Адобычу оставит себе.

   Так уже было однажды, и ничего не сделал хакану Йосыпу за побитых варягов тогдашний киевский князь Игорь. Теперь же Йосып одной добычей не удовольствуется. Наймет новых воинов: печенегов, угров, арабов – и сам придет под стены Киева.

   Так мечтал хакан Йосып в тенистом саду своего великолепного дворца под журчание струй и трели певчих птиц с подрезанными крыльями.

   Сразу после прохождения флотилии русов он приказал выслать гонцов и распустить ополчение. Десятки тысяч оголодавших хузар, оторванных от своих полей, садов и пастбищ, отправились по домам, проклиная своего повелителя за бесцельно потраченное время и томясь мыслями о том, что, быть может, в это самое мгновение страшные русы грабят их дома, защищать которые хакан не посчитал нужным. Они знали и то, что по осени, точно так же, как и в минувшем году, придут к ним Йосыповы сборщики и потребуют цареву долю. Инаплевать будет мытарям, что бесценное для земледельца время посевной хозяин или арендатор надела провел под стенами столицы.

   К большому сожалению хакана, наемников нельзя было распустить так же просто, как ополчение. Они останутся в столице, и Йосыпу по-прежнему придется их кормить.

   Ничего, лето пройдет, а осенью и они пригодятся – ободрать Святослава, если повезет. Если же не повезет, наемники помогут выколотить подати из упрямых подданных Йосыпа.

   А пока хакан отправил очередное письмо в иудейскую общину Дамаска с просьбой о займе. Расплатиться пообещал осенью, из дани многочисленных народов, подвластных Хузарскому хаканату. Бoльшая часть этих народов уже давно не приносила хакану даже медного дирхема. Но в Дамаске об этом могли и не знать.

   – Скажи, Сергей, разве не прекрасна моя родина? – сказал Машег. Глаза благородного хузарина увлажнились. – Воистину наша река прекрасней священного Иордана! Разве нет?

   – Да, дружище, здесь очень красиво! – ответил Духарев.

   Он не лукавил. Когда могучее русло Итиля-Волги изогнулось, устремляясь к Гирканскому морю, по обоим берегам его лежала степь. Живая степь, с густыми травами, мелкими речушками и маленькими озерцами во впадинах между холмов. Иногда с кораблей русы успевали увидеть пастухов, поспешно отгоняющих стада подальше от берега, или даже небольшие рыбачьи селения, прятавшиеся в тени ветел.

   Вдоль правого высокого берега шел караванный путь. Временами он уходил в сторону, огибая возвышенность, затем снова возвращался к берегу. Дважды русы видели караваны: цепочку верблюдов, несколько десятков всадников… Заприметив проплывающие лодьи, караваны останавливались, выжидая: вдруг русы захотят высадиться на берег? Тогда придется развернуть верблюдов и улепетывать в степь. Но купцы не очень-то опасались. Поступь верлюда только кажется медлительной. Человеку придется очень быстро бежать, чтобы не отстать от величавого гиганта.

   В общем, приволжская степь была населена даже гуще, чем приднепровская. Но когда русло реки разделилось надвое и началась некочевая Хузария, Сергей понял, почему Машег считает свою родину прекрасней киевских лугов и дубрав.

   Сначала повлажнел воздух, в лощинах появились деревья, а вдоль берегов – густотравные луга. Потом вдруг, словно по волшебству, оба берега оделись зеленью садов, на склонах холмов появились виноградники, юрты встали рядом с белыми аккуратными домиками. Воздух сделался терпким и душистым одновременно. Действительно, земля обетованная. Впрочем, обитателей ее наверняка предупредили о приближении грозных русов. Селения опустели. Лишь иногда вблизи берегов попадались маленькие рыбачьи лодочки, стоящие на каменных якорях. Их хозяева полагали себя слишком незначительными, чтобы привлечь внимание русов. Иверно, взять с них было нечего. Разве что улов отобрать. Только зачем? Брось в воду крючок с наживкой, досчитай до ста – и вытащишь рыбку фунтов десять весом. Ато и осетреныша с руку длиной.