Заняв Итиль, войско получило пару дней на отдых. Вино – рекой, еда – от пуза, девки – пока не надоест. Оттягивались за все время похода, за Семендер (тогда князь не дал своим повеселиться), за суровые воинские будни на месяцы вперед…

   Духарев устроился на киевском подворье. Его принимали и ублажали с превеликим усердием. Причем не как славного княжьего воеводу, а как брата самогоМышаты Радовича.

   Артема, когда тот, уже изрядно набравшийся со своими, решил ближе к полуночи проведать отца, тоже встретили по-княжьи. Упарня глаза разбежались: не знал, какую из девочек в постель уложить. Решил проблему по-варяжски: уволок сразу троих.

   А Духареву предложили черноокую персиянку с плотным животиком и большим мягким ртом. Но насладиться ею Сергей не успел. Тареальность внезапно обрушилась на него…

    …Рыжая девчонка топлес вертелась вокруг врезанной прямо в стеклянный стол стальной штанги, изгибалась, вытягивала поочередно длинные тонкие ноги. Серебряные высоченные каблуки, словно стилеты, целились в глаза. Она наклонялась, глядела между циркулем расставленных ног на Сергея, потряхивала грудками.

    Рядом сопел какой-то мужик, лысый, с тройным подбородком, чавкал, пожирая что-то жареное, булькал пивом. На стриптизершу – ноль внимания.

    Духарев залпом проглотил вино, поставил бокал (услужливый холуй тут же его наполнил), рванул на горле галстук, ослабляя узел.

    Девчонка изогнулась кошкой, соски заскользили по зеркальной поверхности стола.

    Духарев привстал. Массивное неповоротливое тело слушалось с трудом. Может, от выпитого, может, само по себе. Привстал, потянулся, поймал девчонку за туфельку. Туфелька слетела, но ножку Духарев удержал. Девчонка пискнула, скорее от неожиданности, чем протестуя. Духарев смахнул тарелку и бокал (попутно снес и посуду лысого), распластал девчонку на столе, зубами сорвал трусики.

    Девчонка забилась всерьез, заверещала.

    – Лежать! – рыкнул Духарев, одной рукой припечатывая ее к столу, а другой расстегивая ремень. Расстегивать было неудобно, мешало брюхо…

    – Сергей Иваныч! Сергей Иваныч! – заворковал над ухом голосок.

    Метрдотель.

    – Сергей Иваныч, не здесь! Позвольте проводить вас в кабинет, там удобнее и люди…

    – Люди?

    Духарев повернулся, оглядел зал. Люди… Свиньи! Жрут, срут, трахаются… Свиньи все! Нет, не все… Вот нормальные мужики… А-а-а! Да это же его охрана!

    – Убрать! – рявкнул Духарев. – Убрать всех на хер! На хер! Всех! Быстро!

    Проклятый ремень наконец поддался. Девчонка перестала визжать, глядела блестящими перепуганными глазами…

   …перепуганными глазами. Между стен еще метался отзвук его рыка. Персиянка отпрянула в угол: толстые черные косы с вплетенными красными лентами, голая, розово-глянцевая плоть…

   И в следующую секунду – дверь с треском на пол, в проеме – Артем – без штанов, но с мечом.

   – Батька!!!

   Персиянка заверещала придавленным зверьком.

   – Спокойно, Темка! – хриплым, севшим голосом произнес Духарев. – Это я так… Приснилось нехорошее…

   – А-а-а… – убедившись, что с отцом все в порядке, парень мгновенно расслабился, бросил меч на подушки, легонько пнул персиянку, бросил ей по-хузарски – Заткнись, дурочка!

   За спиной его уже теснились обитатели дома. Кто одет, кто не очень, но все с оружием. Спасать прибежали…

   – Все путем! Сон дурной привиделся! – пояснил еще раз Духарев.

   Народ рассосался. Кроме Артема, который все еще с сомнением глядел на отца. Парень знал: на батьку временами накатывает. Потому как ведун. Тяжкое это дело – через Кромку шастать. Тяжкое… и уважаемое. Что бы там мамка не говорила.

   Будучи верующим христианином и даже получив кое-какое теологическое образование, Артем всю свою короткую жизнь провел среди язычников-варягов. Он никогда не посмел бы сказать, что отца одолевают бесы. Ипосмей при нем кто-то такое сказать, Артем бы ему сталью глотку заткнул.

   – А ты быстрый, сынок, – похвалил Духарев. – Здорово я орал?

   Артем улыбнулся:

   – Как тур! Нет, как зубр!

   – Так я и подумал. Ладно, сынок, иди, отдыхай, я в порядке.

   Артем кивнул и вышел, не забыв прихватить меч, поднять выбитую дверь и прикрыть ею проем.

   Духарев откинулся на подушки, поманил пальцем персияночку:

   – Иди сюда!

   Девчонка вытерла личико, подползла на четвереньках.

   – Ударил я тебя, больно сделал?

   Персияночка энергично замотала головой.

   – Не бойся, – сказал Духарев. – Ублажишь меня как следует – не обижу.

   – Я… я плохо умею, господин. Я… Меня только месяц как почтенный Егуда купцу Бороте отдал. АБорота, он старый уже. Хотел меня в Киев отправить, брату в подарок…

   Духарев фыркнул. Можно было и догадаться, что ему девственницу подсунут. Почтят, так сказать. Должен был раньше сообразить, не в первый раз такое. Самому надо было выбирать… По здешним обычаям, девственница – это особый почет. Иникакой деликатности в обращении с ней не требовалось. Чувства и ощущения девушки, тем более рабыни, никого не волновали. Но Духарев так не умел.

   … В бассейне, вровень с покатым полом, плескалась прозрачная вода. Духарев взял с подноса стопарик виски, проглотил, отлакировал, хлебнув из деревянной кружки мутноватое нефильтрованное пиво. Подплывшая сзади девка обхватила его руками и ногами, поцеловала в ухо.

    – Отхлынь, – недовольно буркнул Духарев, стряхнул девку и неуклюже, словно тюлень, полез из бассейна.

    В парной сидели двое мужчин примерно духаревского возраста, но помельче. Один – загорелый, другой – бледный и волосатый.

    – А-а-а… Иваныч! Ну как шалава?

    – Шалава и есть. Подвинься! – проворчал Духарев, взбираясь на полок.

    В парной сразу стало тесно.

    – А тебе генерал звонил, – доложил загорелый.

    – Который?

    – Летчик. Загоруйченко. Просил перезвонить. Будешь?

    – Чего ему надо?

    – Ну ты даешь, Иваныч! – засмеялся загорелый. – Денег хочет. За АНы.

    – А АНы где?

    – Говорит, в следующем месяце. Что-то там у них со списанием…

    – Пусть он мне мозги не трахает! – злобно процедил Духарев. – Хватит с него аванса.

    – Я ему так и сказал.

    – А он что?

    – Хочет с тобой перетереть.

    – Я ему перетру! …в жопу!

    Париться расхотелось. Духарев слез с полка. Вышел из парной. Глянул мимоходом в зеркало, скривился: щеки как у мастифа, глаз не видать, зато брюхо…

    Загоруйченко, сука! Отстрелить его, что ли? Ачто толку? Потом с другим мудаком мудохаться. Вот жизнь, бля! Как генеральские погоны: ни одного просвета! Жениться, что ли?

   Когда Духарев проснулся, персияночка уже испарилась. Вкомнате гулял теплый ветерок: дом был построен по уму, с учетом местной жарищи.

   Дружинный отрок принес кадушку с водой. Духарев глянул на себя в серебряное зеркало. Остался доволен: суров и силен. Вспомнился тот, из сна. Неужели и его лицо может превратиться в такую свиную ряху? Не дай Бог…

   Завтракали во дворе. Серегины гридни сели за стол, как дома – в одних рубахах. Духарев хотел было сделать втык, но заметил часовых у ворот и стрелка-сигнальщика на крыше. Учитывая, что киевское подворье по сути – маленькая крепость, меры безопасности можно было считать удовлетворительными.