– Бред какой-то…

   – Вот-вот… Аты говоришь: остаться в Преславе.

   – А где мы сейчас?

   – В Скопле. Тут тебя тишком никто не зарежет. Идом никто не подожжет. Но сразу, как управишься, двинем домой. Ясам с вами пойду. Ато с вами воев маловато: натравит на вас кесарь каких-нибудь степняков…

   – А ты, значит, нас защитишь, брат Мышата? – теперь уже Духарев усмехнулся, представив, как тучный братец храбро разгоняет врагов, перед которыми оплошала Серегина личная дружина.

   – Ты не скалься, воевода, не скалься! – произнес Мыш. – Меня все набольшие ханы по имени знают. Яих золото в товары обращаю. Вот тех же угров взять: я не только к дьюле Такшоню вхож, как ты, а со всеми ихними князьями, включая Геза, лично знаком. Ежели какой подханок мою кровь возьмет, большой хан ему голову открутит. Азахочет если тот же Сурсувул на тебя тишком какого-нибудь болярина натравить, так я, считай, в Булгарии каждого заметного господаря по имени зову. Аты хоть и посол великого князя киевского, да кто его здесь знает?

   – Скоро узнают! – посулил Духарев. – Очень скоро! Асейчас, Артем, бери стило и бумагу, будем кесарю Петру письмо писать.

   – Эй! – воскликнул Мыш. – Полегче, брат! Может, лучше из Киева ему написать? Оскорбится кесарь – даже я не смогу тебя уберечь!

   – А с чего ты взял, что я хочу его оскорбить? – спросил Духарев. – Нет, брат, я намерен написать кесарю, что зла на него не держу и повезу в Киев не обиду, а исключительно его дары и заверения в дружбе, кои он мне дал и на личной аудиенции, и на открытом приеме.

   – Так ты ему спустишь, что он пытался тебя отравить? – возмутился Артем. – Я не буду…

   – Будешь, сынок, – спокойно произнес Духарев. – Напишешь всё, что я скажу. Ине спорь! Адолжок мы с него возьмем… Всвое время.

   «Сторицей возьмем, – добавил он мысленно. – Но сначала нам надо вернуться домой, и дядька твой, как всегда, прав: дружина у нас для настоящей войны маловата. Авойна будет, это я обещаю. Япомню, сынок, что чаша эта была не мне преподнесена, а тебе. Себя я еще мог бы им простить, но тебя – навряд ли. Аеще мне очень хотелось бы узнать, за каким хреном понадобилось тебя травить, причем так грубо и поспешно? Возможно, ответ на этот вопрос знает дьюла Такшонь… Но вряд ли скажет. Ладно, выясним в свое время и это. Сам Сурсувул и поведает, когда мои варяги его железом припекут…»

   На следующий день из Преславы прискакал гонец. Вернее, целая компания гонцов, причем не мелкой шушеры, а солидных знатных мужей. Привезли виру – два фунта золотом. Пять гривен по киевскому счету. Иличное письмо от кесаря Петра, написанное по-византийски, то бишь – по-гречески. Сизвинениями и сообщением, что виновный наказан со всей строгостью – четвертован. Делегацию сопровождала тысяча латных конников. Для солидности. Идля того, чтобы показать послу булгарскую тяжелую кавалерию, экипированную на манер византийских катафрактов. Аможет, на тот случай, если посла не устроит размер виры…

   Посланцев кесаря заверили, что посол обиды не держит, вира его вполне устраивает… Словом, мир, дружба, жвачка, как говаривали во времена духаревской юности.

   Катафрактов Духарев тоже оценил по достоинству. Этих запросто стрелами не закидаешь. Исоюзники такие против ромеев были бы очень кстати. Авот законы здешние определенно следует переработать. Пять гривен за попытку отравления княжьего посла на царском пиру… Да в Киеве за простого тиуна и то бoльшую виру дают…

   – Повод? Не нужен мне никакой повод! – князь встал и прошелся по горнице.

   За последний год он еще больше раздался в плечах, заматерел и отяжелел, но ступал мягко, беззвучно. Даже половицы под ним не скрипели.

   – Он хотел тебя отравить, – сказал Святослав, останавливаясь напротив воеводы. – Одного этого достаточно, чтобы я превратил его в падаль!

   – Мы не можем быть уверены, что это он, – возразил Духарев. – Кесарь лично принес мне извинения и выплатил виру.

   – Он выплатил виру тебе, – холодно произнес князь. – К тому же такую виру, что за простого гридня мало будет. Но ты – мой посол! Имне он ничего не заплатил!

   – Хочешь, чтобы я с тобой поделился? – осведомился Сергей.

   Глаза великого князя сверкнули. Но ответил он не сразу. Прошелся еще раз, потом уселся в свое «княжье» кресло и только тогда произнес негромко и недобро:

   – Не шути так, воевода. Не забывай, с кем говоришь.

   Духарев не ответил. Он молча смотрел на князя. Кресло, в котором сидел Святослав, стояло на возвышении, поэтому лица их были вровень.

   «Ничего удивительного, – подумал Духарев. – Когда у тебя столько власти, хочется быть не князем над вольной дружиной, а полновластным кесарем».

   – Ты можешь приказать мне сражаться, княже, – спокойно сказал Сергей. – Но запретить мне шутить не можешь. Я – варяг, а не холоп. Яговорю, что хочу. Если тебя это оскорбляет, верни мне мою клятву, и мы расстанемся.

   – К марам твою гордость! – проворчал Святослав.

   Гнев его остыл. Духарев был ему нужен. Возможно, не только как воевода, но и как друг. Это ромейский император не может позволить себе иметь друзей – у него могут быть только подданные.

   – К марам твою гордость! Говори, что хочешь, – разрешил Святослав. Итут же скорректировал – …Но только когда мы вдвоем! Иоставь себе эту виру. Свою я возьму сам. – И уже другим тоном добавил – Я смогу, как думаешь?

   – Думаю, нет, – сказал Духарев.

   – Почему? – нахмурился князь. – Кесарь Петр стар и слаб. Бояре его не любят. Мне говорили, едва мои лодьи появятся на Дунае, Булгария восстанет.

   – Глупости! – возразил Сергей. – Те, кто действительно хотел восстать, уже осуществили свое желание. ИПетр разделал их под орех. Да, в Булгарии им недовольны, потому что он выжимает из своих подданных всё, что может. Еще и от ромеев получает, вернее, получал изрядную дань. Итратит эти деньги на войско. Явидел его тяжелую конницу. Она производит сильное впечатление.

   – Если Петр так силен, то почему пропустил через свои земли угров? – спросил Святослав.

   – А почему бы ему их не пропустить? – усмехнулся Сергей. – Тотош отправился грабить. Не пропусти его Петр, он вполне мог бы обчистить окраины Булгарии. Атак он выпотрошил ромейскую Фракию, да еще долю Петру отдал. Ромеи, конечно, остались недовольны, но это их проблемы. За своими перевалами Петр практически неуязвим.

   – Но мы-то пойдем не через перевалы! – заявил Святослав. – Мы пойдем водой.

   – Вот именно! Это значит, у нас почти не будет конницы.

   – Как не будет? Аугорская? Такшонь – наш союзник!

   – Не совсем.

   – То есть как не совсем? – возмутился Святослав. – Я женат на его дочери! Ты сам привез ее ко мне! Такшонь долженстать моим союзником! Его внук унаследует мою вотчину!

   – Вот в этом дьюла и сомневается, – заметил Духарев.

   – Почему? – нахмурился князь.

   – Потому что ты, княже, – тут Духарев на всякий случай понизил голос, чтобы, не дай Бог, не услышали отроки по ту сторону дверей. – …Твой первенец Владимир живет в твоем тереме и воспитывается наравне с внуками дьюлы.

   – Он – мой сын, – возразил Святослав, тоже вполголоса. – И он растет настоящим воином. Не худшим, чем Ярополк и Олег!

   – Вот этого-то дьюла и опасается.

   – Чего он хочет? – напрямик спросил князь.

   – Хочет, чтобы ты определил, кому из твоих сыновей где княжить.

   – Что еще?

   – Еще он опасается, что ты метишь в его наследники.

   – Но его родной сын Тотош пока что жив!