— Говори подробнее!

— Пред тем как я пришел на земли русские служить, был я воином у хорезмшаха Муххамада, правителя, значит, Хорезма. То был глупый человек, недальновидный. Когда войско дикаря Темучина или, как его кликали, хана Чингиса, пришедшего из степей, завоевало Бухару и Самарканд, Хорезмшах не сделал ничего, чтобы усилиться и ждать нападения. А дикие народы, которые хан Чингиз сплотил под своим стягом, не знали поражений и покоряли одно царство за другим. Когда же хан Чингиз вошел со своим войском в Хорезм, то Муххамад вначале убил его послов, а затем струсил и бежал. Говорят, он умер в одиночестве и бедности.

— А Хорезм? — сверкнул глазами княжич.

— Покорили и разграбили. Реки крови были пролиты там… Я бежал из Хорезма вначале на половецкие земли, а оттуда к словенам. Ну а про Калкскую битву ты слыхал и от других! Тогда два воеводы хана Чингиса — звали их Джабе-воевода и Субудай-воевода, пришли в половецкие земли, то тамошний хан бросился к русским князьям за помощью. Когда же войско русичей, которое вел твой славный дед Мстислав Удалой, и половецкое ополчение вышли супротив ратей Джабе и Субудая, то слабые половцы дрогнули и побежали, потоптав много русских воев. Враги побили сметённых русских ратников, и немногие тогда спаслись. Я, шедший на битву в русских рядах, раненный упал в реку и тем и спасся от смерти. После я пришел в дружину твоего батюшки, Ярослава Всеволодовича. Вот и весь сказ.

Александр зачаровано смотрел на Мусуда, потом потребовал:

— Сказывай еще! Еще!

— Нет уж, княжич! — проявил твердость Мусуд. — Наутро вставать да в путь, а ты требуешь речи сказывать! Спи, а завтра, ежели захочешь, снова расскажу что-нибудь.

Александр, не скрывая неудовольствия, растянулся на полатях. Впрочем, дулся он недолго — крепкий сон сковал его веки через миг. Мусуд укрыл его потеплее, любуясь его умиротворившимся лицом и размышляя о том, что из этого любознательного и своенравного мальчишки вырастет в свое время красавец-богатырь. Повезло Олексе с отцом — Ярослав, хоть и крут на управу бывает, зато от сердца хочет вырастить своих сыновей и воинами и людьми учеными и — дай Бог! — при такой заботе все достоинства княжича расцветут как цветы полевые под ласковым солнцем. Охваченный внезапной жгучей привязанностью к Александру, Мусуд пожалел о том, что не ему суждено быть при княжиче наставником — ведь оказался он рядом мальчиком только по случайности. А ведь знает он, Мусуд, многое, то, что не ведомо Федору Данилычу да и другим русским богатырям — то, чему его научили в крепости Аламут — и передать бы эти навыки Олексе! Да только кто позволит?

У другой стены укладывалась спать деревенская семья. Мусуд подошел к печке и сел на пол рядом с кучей сухого валежника, предназначенного для растопки, прижавшись к ней спиною. Согретый, он, склонив голову на бок, прикорнул. Погасла последняя лучина и изба погрузилась во мрак.

С утра небо было необыкновенно ясным. Ни единое облачко не омрачало яркий солнечный свет, и, так же как и вчера, воздух был совершенно неподвижен — ни малейшего ветерка.

— Добрая погода! — одобрительно кивал головою Мусуд. — Так мы мигом по Переяславля доберемся!

Дружинники, радуясь благоприятным обстоятельствам, уже прикидывали каждый своё: кто увидеть милую жену, кто любимую девку, а кто — попариться в бане да сытно поесть. В отряде царили веселье и нетерпение: всем хотелось побыстрее выдвинуться в путь к стенам Переяславля. Когда княжичи сели на коней, из избы, принимавшей их на ночлег, выбежали двое мальчишек, старших сыновей хозяев. Надев лыченцы на босы ноги и кутаясь в рваные тулупки из собачьих шкур, они подбежали к Александру и Федору и отвесили неуклюжие поклоны.

Мусуд, проверяющий узду у княжеских коней, удивлённо поглядел на мальчишек.

— Вам чего надобно, мальцы?

— Светлые князья! Позвольте сказать! — наперебой заговорили мальчишки, толкая друг друга локтями. На вид им было не больше одиннадцати-двенадцати годков. — Не нужно вам сегодня ехать по той дороге! Переждать вам надобно!…

— Это еще отчего?

— Метель близится! Скоро закружит как бешеная! Оттуда метель придёт, — ребята ткнули пальцами куда-то на густой лес. — Мы-то знаем, не раз так было.

Дружинники, прислушивающиеся к словам мальчишек, недоверчиво захмыкали:

— Видно ли это, чтоб такое случилось? Идти нам осталось — всего ничего.

— Это всё анчутка бесится, — пояснили мальчишки. — Всякий год на Коляду он лютует в той чащобе, никому спокойного ходу не дает! То зверей диких напустит, то метель поднимет, то дорогу путает, а ежели кто ночью ему попадется — то живым уж из чащобы не выйдет. Только в конце седьмицы, по воскресеньям, и унимается! А мы видим — небо прозрачное да воздух трусит, значит, анчутка решил метелью вас уморить.

— Что же ваш батька не вышел, да не заговорил сам? — спросил Александр, приспустив с лица повязку на кроличьем пуху. Смотрел он на мальчишек сердито, и те оробели под его взглядом. — Чего в избе хоронится, ежели знает верно, что в опасности мы?

— А мы сами вышли, не по батькиному наущению, — ответил один из мальчишек, помявшись немного. — Батька сказал, что вы не поверите, и всё равно отправитесь в путь. А мы, я — Гаврила да брат мой — Варанса, порешили: всё одно! Скажем, авось послушают!

Александр поправил повязку и отвернулся. Мусуд, похлопав коня по гриве, запрыгнул в седло, и сказал на прощанье мальчишкам:

— А ну, бегом домой, к мамкиному подолу, щенята! — и показал им кнут. Мальчишки, перепугавшись, бросились обратно к своей избе.

Отряд вышел на тропу, уходившую в лес. И вскоре селенье скрылось за порослью деревьев, встречавших путников при входе в вековой лесной бор. Морозный воздух очистился от запаха дыма, висевшего рядом с людским поселением, и острее стали ароматы леса — хвои и смолы, древесной коры. Чащоба, сжавшая узкую конную тропу с обоих сторон, со временем стала густой настолько, что меж стволов не стало видно никакого просвета. Отряд двигался быстро, бодро.

Солнце, всё так же ярко сияя, встало в полуденную точку на чистом небе, когда путники сделали остановку. Наломали сушняка, развели костры, в котелках натопили снега — чтоб теплой баландой напоить коней; дружинники, собравшись вокруг костров, хрустели припасёнными сухарями, шумно разговаривали и посмеивались друг над другом. Княжичи, сидя отдельно, в обществе нескольких телохранителей и Данилы, жевали полоски сухого мяса с сухарями, запивая теплой водой. Мусуд приметил, что княжич Александр выглядит хмурым и спросил его, в чём дело.

— Тихо здесь, — ответил мальчик, покосившись на заросли березы, перемежающейся с сосной и кедром.

— И что? — подивился татарин.

— Али не чуешь, Мусуд? Птицы молчат, деревья молчат, и снег молчит, и отголоска не слышно.

— Чудно ты начал говорить, княжич! — улыбнулся Мусуд, а сам подумал восхищенно: «Ай да слух! Ай да нюх! Настоящий волчонок…»

Александр пожал плечами и вновь поглядел в сторону, прибавив негромко:

— Будто смотрит на меня кто-то.

Чуть отдохнув, они снова засобирались в дорогу. Забросав кострища снегом, путники оседлали коней и, продолжая переговариваться меж собою, двинулись в путь. Настроение у всех было приподнятое. Казалось, что долгожданный Переяславль уже находится за ближайшим поворотом тропы. Фёдор насвистывал какую-то веселую песенку, а Александр был всё так же насторожен — и, как зверь лесной, чутко прислушивался и приглядывался к чему-то. Мусуд искоса разглядывал своего питомца, гадая, что же такое пришло Александру на ум — уж не поверил ли он в россказни этих тёмных крестьян-лесовиков?

Метель налетела неожиданно. Резкий порыв ветра взметнул снежную пыль, и ударил по путникам, едва не опрокидывая их навзничь. В чащобе послышался треск древесных веток. Небо в одночасье потемнело, став почти черным, а потом скрылось за пеленой бешеного снежного вихря, закрутившегося вокруг отряда. Лошади встали на дыбы, скидывая наездников, и, начали метаться, норовя вырвать поводья. Фёдор с криком упал на обледеневшую тропу и едва не был затоптан. Александр, безуспешно пытаясь усмирить своего скакуна, еще держался. Мусуд, соскочивший со своего коня, старался ухватить княжича за ногу и кричал во всё горло: