Когда не ждешь любовь

Катя сошла на остановке и бросила взгляд на знакомую с детства картину. Впереди простиралось пшеничное поле, через которое, прямо от автобусной остановки, вилась тропинка. Вдали виднелись крыши деревенских домов.

Сердце защемило. Как-то ее встретит родное село? А мама? Обрадуется ли? В этом Катя очень сомневалась, но все-таки надеялась. Мало ли. Столько лет прошло. Может, и подобрело материнское сердце.

Протянув руку четырехлетней дочурке, Катя сказала:

– Потопали, Дашуль.

– Мам, я устала, – надула губы дочка.

– Где ж ты успела устать, в автобусе всё сидели, а до этого в поезде.

– Сидеть устала.

– Вот и полезно теперь ножками поработать, – улыбнулась Катя.

Они двинулись от остановки по тропинке, катившейся под горку.

– Мам, а баба Галя хорошая?

– Очень хорошая, вот увидишь.

Дочку подбадривала, а у самой сердце замирало.

Когда они приблизились к местному магазинчику, здесь на деревянной скамейке возле двери уже сидели две бабы: баба Глаша да тетка Анна. «Ничего, видимо, не меняется, – подумала Катя. – Сколько лет прошло, а эти все сидят, как на дежурстве».

– О, Катюха Петрова! – подхватилась баба Глаша. – Ты, что ли?

– Здравствуйте, баб Глаш. Здравствуйте, теть Ань, – кивнула им Катя и, потянув Дашу за руку, проследовала мимо.

Колеса чемодана подскакивали на разбитом асфальте, испещренном множеством трещин и вмятин. Видимо, местная администрация давно не занималась ремонтом дорог.

– А это никак дочка твоя? – крикнула вдогонку тетка Анна.

– Ага, – тихо пробормотала Катя.

– А муж где? Тоже приехал?

Катя отвечать не стала, лишь ускорила шаг. Она чувствовала, как ей в спину вперились две пары глаз. Наверняка уже придумали, и почему Катя вернулась, и почему без мужа. К вечеру все село будет трезвонить о «москвичке» Катюхе Петровой, прилетевшей из столицы, поджав хвост.

Скрипнув рассохшейся калиткой, Катя вошла во двор родного дома. Тут же залаяла собака, мелкая шавка, не признавшая в Кате свою. Да и какая она своя? Уже шесть лет не была дома. Входная дверь в избу была открыта, но занавешена сеткой от комаров. «Мать на огороде», – поняла Катя.

– Кого там принесло? – раздался ворчливый голос, и из огорода, вытирая мокрые руки о фартук, появилась мама. – Катюха? – опешила она.

– Привет, мам, – робко улыбнулась Катя.

Мать перевела взгляд на Дашу, поджала губы и кивнула на дом. У Кати больно кольнуло сердце. По виду матери Катя сразу поняла: доброго разговора между ними не случится и примирения не будет.

***

Катя с Дашей вошли в кухню. Здесь было не очень чисто, заставлено кастрюлями, какими-то банками и другой посудой. Мать начала перебирать тарелки в раковине, то включала воду, то выключала. Кран чавкал и плевался. «Что-то запустила мать хозяйство», – подумала Катя.

Мать молчала. Молчала и Катя. Даша тоже притихла, напуганная грозным видом бабушки Гали, которая отчего-то была недовольна их видеть.

– Чего приехала? – наконец спросила мать.

– Домой… – пробормотала растерявшаяся Катя.

– Домой? – взвилась мать, разворачиваясь к Кате. – Ребенка безмужнего прижила, а теперь к матери приползла? – заругалась мать, так взвинтив октавы голоса, что Даша от страха зажала уши ладонями. – Посмотрите на нее. Явилась! – не унималась Катина мать. – Шесть лет носу не казала, а тут вот она. Да еще с приплодом!

– Мама! – пыталась утихомирить разбушевавшуюся мать Катя.

Испуганная Даша жалась к матери, выглядывая из-под ее руки.

– Что «мама»? Что, накрутили тебе хвост в Первопрестольной? Попользовали и выбросили, а ты теперь сюда приперлась? А мать тебе говорила. Только ты мать не слушала! Не указ я тебе была! – Мать так разошлась, что от злости побагровела.

– Мам, прекрати, ты Дашу напугала.

– Ишь! Пугливые какие. Чего приперлись? – кричала она.

– Я думала, здесь мой дом… Куда нам еще деваться?

– Дом? Много ты про этот дом вспоминала, пока тебе там хорошо было? Много ты о матери переживала, как она тут одна мыкается да бьется? – плевалась злостью мать.

– Ты же сама меня видеть не хотела! – тихо сказала Катя, опустив голову.

– Конечно, не хотела. Опозорила меня на всю деревню, а потом крутанулась да ускакала. А теперь – вот она! Явилась не запылилась.

Из села Катя и правда уехала со скандалом. Она еще в девятом классе решила, что будет поступать в Москву, и если все сложится, то и после учебы останется в большом городе. К одиннадцатому классу эта мысль только окрепла: не хотелось ей оставаться в селе, где не было ни перспектив, ни нормального будущего. Мать ехать запрещала. Мол, в Москву деревенские девки только одним едут заниматься – собой торговать. Мать у Кати была женщина темная, жила так, будто на дворе начало двадцатого, а не двадцать второго века. Не понимала она стремление дочери получить образование, найти достойную работу. Считала, у женщины одна задача: как можно раньше выскочить замуж (а то потом не возьмут), родить детей и держать хозяйство, как она всю жизнь держала.

Катя, однако, мать не послушала. В вуз она поступила без проблем. В педагогический, на учителя русского и литературы. Ей, как иногородней, даже общежитие дали. Когда мать увидела, что дочь собирает чемодан, сказала:

– Уедешь – ты мне не дочь.

Катя, несмотря на угрозы, уехала, надеясь, что со временем мать отойдет и еще будет ей, Катей, гордиться.

Однако мать первое время даже по телефону разговаривать с ней не хотела. Потом поостыла, но особого желания видеть дочь не проявляла, считая, что та пошла по наклонной дорожке. Редкие разговоры сводились к вопросам Кати о здоровье матери да поздравлениям с праздниками. В свою очередь, жизнью дочери мать не интересовалась, не спрашивала, как она учится, где и на что живет. И каждый раз, когда Катя говорила, что хочет приехать на каникулы повидаться, мать ясно давала понять: видеть Катю она не желает.

– Мне дочь-проститутка не нужна, – говорила мать. – Опозорила меня один раз, уехав, так теперь и живи там как хочешь.

Катя и жила. Училась, работала, потихоньку обжилась в Москве. В последнее время мать в редкие разговоры по телефону проституткой ее не называла, и Катя думала, что та изменила свое к ней отношение.

Тем не менее вытроенная было жизнь в столице вдруг, в одночасье, повернулась к ней задом, и пришлось им с Дашей уехать. А куда ехать, как не на малую родину? Кате возвращаться в деревню не хотелось, знала, что особо ласково ее тут не встретят, но не думала, что мать примет ее в штыки, а на Дашу даже и не посмотрит.

– Значит, так, – скрестив руки на груди, сказала мать. – Мне твоего приплода здесь не надо. Ты самостоятельная, мать не слушала, прижила вот безотцовщину, теперь сама расхлебывай. Выучилась в университетах! – выплюнула мать. – Так и знала, что расшалавишься.

Катя краснела, сдерживала гнев, стараясь пропускать мимо ушей слова матери.

– Мы с Дашей тут останемся, – сказала Катя. – Некуда нам идти.

– Не останетесь, не позволю.

– Мам… – голос Кати дрогнул.

– Хорошо, оставайтесь, только за постой заплатишь! – зыркнула на Катю ледяным взглядом мать.

– За постой? – ахнула Катя. – Я же дочь твоя.

– Дочь моя в Москве сгинула, а кто ты такая – не знаю.

– Нет у меня денег, мам.

– Так ты приперлась и решила, что на мою шею приплодыша повесишь и сама повиснешь? Не будет этого! Нечего меня перед людьми позорить.

Катя, еле сдерживая слезы, подхватила дочку и вышла из отчего дома. Отчего… Жаль, что папы вот уже восемь лет как нет. Он бы Катю пожалел, да и не было бы этой ситуации, будь отец жив. Он мечтал, чтобы дочка высшее образование получила и если не в Москве, то нашла бы себе работу в каком-нибудь большом городе. Но папы нет, а у мамы своя правда…