Чтобы как-то отвлечься от вчерашнего разговора, решаю проверить «Кирлиана».

Высокочастотный полувакуумный стереоскопический микроскоп — последняя новинка нашей техники, и меня он восхищает. На его огромном, почти во всю стену экране можно наблюдать живые клетки с увеличением от 400 до 400 тысяч раз. Даже не верится, что каких-нибудь 100 лет назад люди лишь впервые узнали, что токи высокой частоты, проходя через живую ткань и взаимодействуя с биотоками, дают видимые биоэнергетические картины. Тогда наткнувшийся на это явление краснодарский механик Кирлиан предложил «новый способ фотографирования при помощи высокочастотного поля».

Фотографировал он листья растений. Недавно Димка, страстный знаток истории биологии, показывал мне эти фотографии в старинном журнале. На них листочек крапивы весь, как белым войлоком, покрыт маленькими «факелами» излучений. Что это за «факелы», термин Кирлиана, в то время еще не знали: физическая природа явления была неясна. А о высокочастотных микроскопах тогда только мечтали. Вообще непонятно, как они работали.

Ведь чтобы увидеть что-то с увеличением более 2 тысяч раз, нужно было пользоваться электронным микроскопом, в который нельзя наблюдать живое: убитые фиксацией и поджаренные в пучке электронов препараты давали лишь бледное отображение действительно существующих структур. Удивительно, как тогда ученым удалось все-таки в общем верно разобраться в строении живой клетки.

Но я не могу не думать о Димке.

Я знаю, что Димка — человек увлекающийся и спорные идеи и гипотезы — его стихия. Чтобы что-то доказать или опровергнуть, он может работать как зверь. Но тот же Димка — прекрасный экспериментатор — становится брюзжащим и ленивым, когда работа почти закончена. Он не любит «доводить» открытия. Для него важно решение в принципе. Как это ни странно, но Димка от души радуется, когда опыты дают отрицательные результаты. «Если у тебя не вышло то, чего ожидал, значит, здесь что-то новое», — любит повторять Дима.

И вот вчера, после двухмесячных поисков, в которых я Диме помогал, хотя и не верил в самую идею, у нас ничего не вышло. Буквально пусто! Ни да, ни нет. Собственно, на мой взгляд, это было точное нет. Нет, определившее наши позиции в науке навсегда.

— Может быть, все-таки попробуем еще раз разобраться, что же у нас вышло! — доносится Димкин голос.

— Вернее, чего не вышло, — не сразу отвечаю я.

— Нет, ты подожди, — подходит Димка. — Мы не будем ставить новых опытов; давай вспомним историю микробиологии. Понимаешь, все развитие науки говорит, что должно быть так, как я предполагал!

Чтобы не спорить, соглашаюсь послушать историю микробиологии.

Димка направляется к «Гению».

«Гений» — это информационная счетно-решающая машина. Хорошая, «умная» машина, в которую заложены проверенные многовековым опытом науки данные микробиологии и биохимии. Машина, которую, на мой взгляд, Дима «испортил», переведя с языка сухих, лаконичных ответов на «живой человеческий», то есть присущий Димке язык прирожденного лектора.

Голос «Гения» красивый, мягкого, проникновенного тембра и богат модуляциями.

Говорит он сейчас Димкиным «высоким штилем».

«Десятки веков провело человечество в блаженном неведении о том, что рядом и вместе с ним обитают и развиваются предки всего сущего на Земле, — микробы. Люди пользовались плодами трудов добрых невидимых гномов — дрожжей и сбраживающих бактерий; страшными эпидемиями платили дань злым микроскопическим карликам — бактериям болезнетворным — и не подозревали об их существовании».

«Так! — думаю я. — „Гений“ начал „от Адама“, но к чему все это, что здесь можно найти?! Дальше пойдут Левенгук, Кох, Пастер. Зачем?»

Заметив, что Димка на меня смотрит, снова прислушиваюсь к «Гению».

«И прозорливым было предсказание великого систематика восемнадцатого века Линнея, определившего класс микробов как „хаос“. „Таинственные живые молекулы, разобраться в которых надлежит потомкам“, — так выразился о микробах Линней. И действительно, первые приближения к систематическому порядку в мире микробов наметились лишь через сто лет.

Роберт Кох! Луи Пастер! Илья Мечников! Открытия. Неудачи. Заблуждения. Победы. Тривиальные ошибки. Гениальные прозрения. И наконец, результаты: мир микробов предстал перед человечеством во всей своей ужасающей красе. Неисчислимый, огромный, вездесущий, неистребимый.

Холера, чума, туберкулез, сибирская язва и сотни других болезней — вот что несли с собой микробы.

Но минует еще сто лет, и человечество находит противоядие для всех болезнетворных бактерий. К началу XXII века все заразные болезни будут ликвидированы. Так закончится эта глава микробиологии.

Теперь о другом аспекте микробиологии.

Еще во времена Пастера люди стали убеждаться, что не все микробы страшные и вредные, что есть среди них и приносящие пользу. Уже тогда выяснилось, что все процессы гниения и брожения в природе осуществляются микробами. Но это было только началом. Далее идут блестящие работы русских ученых: Виноградского, Вернадского, Холодного. И вот результаты. Микроорганизмы поддерживают постоянный уровень кислорода в атмосфере и тем самым дают возможность дышать всему живому.

Микробы участвовали в создании нефти и каменного угля и, таким образом, обеспечили развитие цивилизации.

Микробы создали болотные железные руды, из которых человек сделал первые железные орудия и шагнул из каменного века в железный.

Микробы создают плодородие почвы и…

В общем, если бы на Земле на какое-то время приостановилась деятельность микроорганизмов, жизнь прекратилась бы. Дно океанов покрылось бы трупами рыб, погибших без пищи. Трупы эти не смогли бы разлагаться из-за отсутствия гнилостных бактерий. Да что океан! На суше было бы не лучше. Все растения и животные погибли бы. Изменился бы и состав атмосферы. Земля стала бы мертвой планетой. Страшная картина, которую даже трудно представить!»

Нажимом кнопки выключаю «Гения».

— К чему все это, Дима? — спокойно спрашиваю я. — Я и без «Гения» знаю, что уничтожить все микроорганизмы нельзя, да и не нужно. Но заставить их работать на человечество можно. Я, как и ты, уверен, что микробы могут делать все: добывать железо, серу, золото, очищать редкие элементы для полупроводников и даже строить дома. И то, что сооружено здесь, только начало. Но к чему история?

— Ты вдумайся в эту историю, — возражает Димка, — и тогда поймешь, что я прав. Я знаю, ты сошлешься на наши неудачные опыты. Да. Эксперимент не вышел, но логика развития науки говорит о другом. Заметь, что деятельность микробов по мере познания человеком этого удивительного мира все время открывалась с новой стороны. Возьмем даже наш ОВЗ.

Сам факт, что одни почвенные микроорганизмы выделяют в воздух витамины, а другие, находясь за десятки километров, их потребляют, был открыт еще в XX веке. Так? Представь, насколько это было поразительно для того времени. Витамины — белки жизни, сложнейшие химические вещества, без которых невозможно существование высших организмов, летают в воздухе, как никому не нужная пыль! Понимаешь, это была уже новая, дотоле неизвестная сторона деятельности мира микробов. Так?

Теперь ОВЗ. Техника нашего века позволила факт выделения микробами витаминов в воздух положить в основу производства, построить наш опытный витаминный завод. Это, конечно, много, но здесь есть и другая сторона дела. Пойми, что мы с тобой получили новые виды микробов-витаминособирателей, способных выделять в атмосферу витамины в огромных количествах, создали искусственные плантации таких микробов в этой пустыне, ввели их в круговорот веществ в природе, нашли для них подходящих почвенных сожителей и тем самым, по сути дела, создали совершенно новый мир микробов. Так?

— Так! — перебиваю я. — Но…

Дима не дает мне договорить.