— Ну что ж, — произнес я утомленно. — Когда выйду отсюда, начну новую жизнь. Надо будет всего-навсего изменить привычки, образ мыслей, отбросить к чертовой матери многолетний опыт.

— Вы смеетесь надо мной, — печально сказал он. — Но настанет день, и придется всерьез задуматься над тем, что сегодня кажется шуткой. Я молю Аллаха, чтобы это случилось не слишком поздно.

Доктор оформил бумаги на выписку. Итак, я снова стал самим собой, снова свободен как птица и могу идти куда пожелаю, хотя идти-то мне в принципе некуда.

Я отказался от своей квартиры; единственное, что у меня осталось, — сумка с целой кучей денег. Вызвав такси, я отправился к Папе. Уже второй раз я приезжал без предварительной договоренности, но теперь, по крайней мере, была уважительная причина: Хасана не было и некому звонить насчет встречи. Лакей узнал меня; более того, его обычно невозмутимое лицо на мгновение оживилось. Я стал знаменитостью. Когда политики и секс-бомбы ласково треплют тебя по плечу, это ровно ничего не значит, но уж если тебя узнает лакей, то можно смело считать, что твое лестное мнение о себе хоть в чем-то справедливо.

Меня даже освободили от процедуры ожидания. В коридоре появился один из Булыжников, молча повернулся и зашагал впереди. Я последовал за ним. Так мы добрались до Папиного кабинета, и я подошел к его величественному столу.

Фридландер-Бей сразу встал; он так старательно улыбался, что, казалось, кожа вот-вот не выдержит и порвется. Папа поспешил навстречу мне, взял мое лицо в ладони и поцеловал.

— О сын, возлюбленный сын мой, — вскричал он. У него не хватало слов, чтобы выразить переполнявшую сердце радость.

Зато я был немного растерян. Как следует вести себя в подобной ситуации?

Кто я — неприступный супергерой или „парнишка с нашего двора“, который по воле случая стал защитником квартала? По правде говоря, я хотел поскорее получить разбухший от хрустиков конверт, убраться отсюда и навсегда забыть о старом негодяе. Папа сильно затруднял мою задачу: он чмокал меня снова и снова.

Наконец даже такой ярый приверженец арабских традиций, как Фридландер-Бей, понял, что Пора заканчивать. Он отпустил мою зацелованную физиономию и, словно за стенами крепости, укрылся за своим грандиозным столом, опять став неприступно далеким. Кажется, сегодня не будет совместной трапезы и приятных разговоров за чашкой кофе, когда я услаждал бы слух хозяина дома рассказами об истерзанных трупах, а он объяснял, какой я замечательный. Папа долго разглядывал меня, не говоря ни слова. Возникнув, как из-под земли, Говорящие Булыжники расположились за моей спиной: один слева, другой — справа. Это напоминало наше первое свидание, только сейчас мы находились в роскошном дворце, а не в грязном мотеле. Неожиданно из супергероя я превратился в ничтожного слизняка-неудачника: попался при попытке обчистить карманы прохожего и теперь томлюсь в ожидании приговора. Не знаю, каким образом Папа сумел внушить мне подобные чувства. Один из секретов магической силы, которой он обладает. Мне ведь до сих пор неизвестны его истинные планы, с ужасом подумал я.

— Ты хорошо поработал, достойный сын мой, — произнес Фридландер-Бей задумчиво. В его голосе слышались неодобрительные нотки.

— Благодаря могуществу Аллаха и твоей мудрости, дару предвидения, я преуспел в своем начинании, — сказал я.

Папа кивнул. Он привык к тому, что его упоминают наравне с Аллахом.

— Прими наш скромный дар в знак благодарности. — Один из Булыжников сунул мне конверт, и я взял его.

— Благодарю тебя, о шейх.

— Благодари не меня, но Аллаха в Его бесконечной щедрости.

— Святые слова. — Я положил деньги в карман. Ну что же, теперь я могу идти?

— Многие из моих друзей расстались с жизнью, — размышлял вслух Папа, — я потерял также немало доверенных помощников. Следует позаботиться, чтобы в будущем подобное не могло повториться.

— Да, о шейх.

— Мне нужны верные люди на ключевые посты, друзья, на которых можно положиться. Меня охватывает стыд, когда я вспоминаю, каким доверием облек Хасана.

— Он был шиитом, о шейх. Фридландер-Бей махнул рукой.

— Тем не менее… Настало время восстановить разрушенное. Твоя работа еще не закончена, сын мой. Ты должен помочь нам построить новую систему безопасности.

— Я сделаю все, что в моих силах, о шейх. — Мне совсем не нравилось, что разговор принял такое направление. Но я был бессилен что-либо изменить.

— Лейтенант Оккинг умер и отправился в свой рай, иншалла. Его место займет сержант Хаджар, человек, которого я хорошо знаю и могу не опасаться. Я хочу учредить новую важную должность посредника между моими будайинскими друзьями и городской администрацией, который будет наблюдать за действиями властей.

Никогда еще не чувствовал я себя таким маленьким и одиноким.

— На эту должность я избрал тебя.

— Меня, о шейх? — спросил я дрожащим голосом. — Но это невозможно! Не может быть, чтобы ты и вправду выбрал…

Он кивнул:

— Да будет так.

Я почувствовал такую ярость, что забыл обо всем на свете. Подскочив к нему, я заорал:

— Пошел ты со своими погаными планами! Ты сидишь за этим столом и играешь чужими судьбами, спокойно наблюдаешь, как убивают моих друзей, суешь свой „скромный дар“ одному, другому, третьему, и тебя ни капли не волнует, что потом станет с ними, лишь бы денежки, не переставая, текли в карманы! Ты… Не удивлюсь, если окажется, что за Оккингом, работавшим на немцев, и за Хасаном, работавшим на русских, стоял один и тот же человек — ты! — Губы Фридландер-Бея cжалиcь в тонкую полоску, и я сразу заткнулся, сообразив, что совершенно случайно попал в точку. — Значит, так оно и было, да? — сказал я тихо. — На самом деле тебя совершенно не беспокоило, что здесь происходит. Ты играл за обе стороны, а не стоял в середине, потому что середины не существовало. Был только ты, поганый живой скелет. Да в тебе вообще нет ничего человеческого! Ты не способен любить, ненавидеть, сопереживать. Несмотря на все молитвы и поклоны, ты пуст, как глиняный истукан. В горсти песка больше чувств, чем в тебе!

Самое странное, что Булыжники никак не мешали мне — не оттащили от стола, не превратили лицо в кровавое месиво. Они вообще не двигались с места. Должно быть, Папа знаком приказал им не мешать моим излияниям. Я сделал шаг вперед, и уголки губ Папы чуть приподнялись. Трогательная гримаса-улыбка на морщинистом, иссохшем лице старца-патриарха. Я застыл на месте, словно натолкнулся на невидимую стену.

Барака… Особая аура, которая окружает усыпальницы, мечети святых и праведников. Я не смогу тронуть даже волоска на его голове, и Папа прекрасно понимал это.

Он неторопливо вытащил из ящика стола какое-то устройство из серого пластика, свободно уместившееся на ладони.

— Ты знаешь, что это такое, сын мой?

— Нет.

— Это часть тебя. — Он нажал на кнопку, и ужас, превративший меня в дикого зверя, заставивший разорвать в клочья Хасана и Оккинга, вновь, словно раскаленная лава, затопил мозг…

Я очнулся, лежа на ковре у ног Папы, свернувшись в клубок.

— Прошло всего пятнадцать секунд, — кротко отметил он.

Сжав зубы, я окинул его взглядом.

— Так ты будешь заставлять меня слушаться? Папа опять продемонстрировал свою улыбку-гримасу.

— Нет, сын мой. — Он бросил мне пластиковую коробочку, и я поймал ее на лету. — Возьми. Я хочу добиться любви и доверия, а не страха.

БАРАКА Я сунул коробочку в карман. Папа кивнул.

— Да будет так, — снова сказал он. Вот и все. Я превратился в легавого.

Говорящие Булыжники молча надвинулись на меня. Чтобы не задохнуться в их каменных объятиях, пришлось отступить. Так, шаг за шагом, они вытеснили меня из кабинета в приемную, из приемной в коридор, пока, наконец, я не оказался за дверью дома. Мне даже не дали ничего сказать.

В итоге я, во-первых, стал намного богаче, а во-вторых, превращаюсь в жалкую подделку охранника правопорядка под началом бравого Хаджара. Перед этим бледнели самые жуткие наркотические кошмары, когда-либо рожденные моим рассудком.