Я знал, что вскоре после этого она ушла от отца.

* * *

Кажется, в список самых примечательных событий в моей жизни за последние несколько лет надо добавить то, что мы с Глыбой стали жить вместе. Когда я перевёз её к себе и мне впервые надо было уйти на работу, мне было настолько не по себе, что я несколько раз возвращался от входной двери. Глыба стояла как столб посередине комнаты, будто всегда там и была.

На работе всё было без изменений. Зайдя в офис, я кивнул Мингён, которая уже находилась там. Видимо, покоряясь её настроению, её левая бровь почему-то взлетела вверх. Первым делом снова требовалось зайти в 1206-й номер. Когда я позвонил в дверь, старик открыл мне, облачённый в неизменную пижаму. Кажется, за это время он ещё больше иссох и уменьшился. Словно подкошенный, он плюхнулся в кресло, но, кажется, с ним всё было в порядке. Неожиданно он спросил спокойным тоном:

— Уезжал куда-то?

Вместо ответа я потёр переносицу.

На следующий день я через интернет купил ванну. Когда её доставили, оказалось, что она значительно больше, чем выглядела на фотографиях. В ванную комнату она не поместилась, поэтому я установил её в углу спальни. Похоже, Глыба ещё немного подросла, поскольку теперь она едва помещалась в эту ванну. Кажется, через несколько месяцев мне придётся покупать новую.

Глыба со своей поистине черепашьей скоростью очень, очень, очень медленно обследует и осваивает комнату. Наблюдая за её движениями, я задумываюсь о собственной скорости. Глыба не подходит к кровати, где лежит Шакшак. Шакшак, в свою очередь, не обращает никакого внимания на черепаху и изо всех сил лежит на своём месте. В этом плане есть все основания полагать, что они станут хорошими соседями друг другу.

Глыба довольно привередлива в еде: если не положить ей тыкву, помидоры и яблоко, то она не будет есть. Каждые выходные я закупаюсь овощами и фруктами и заранее подготавливаю их для черепахи. Из остатков я делаю салат для себя. Поздним воскресным утром, лёжа в кровати, я ем салат из свежих овощей и глажу по очереди Глыбу и Шакшака. В такие моменты я думаю, что связь с миром мне вовсе не нужна.

Возможно, с самого начала между мной и Шакшаком и между мной и Глыбой не было никакого связующего канала. Всё равно всю свою жизнь мы медленно умираем. Шакшак со своей скоростью, я — со своей, Глыба — со своей.

Утром своего сорокового дня рождения я наконец дал волю слезам, вспоминая всё, что ещё не случилось, и то, что уже никогда не случится.

Это ничего не значит

Ребёнок Чивон родился на десять дней раньше предполагаемой даты — утром четвёртого дня тридцать девятой недели беременности. Воды отошли, когда она, проводив мужа на работу, дремала в кровати. Чивон среагировала относительно спокойно. Переодела бельё, прикрепила впитывающую прокладку, просунула руки в рукава тренча. Она действовала в непредвиденной ситуации точно в соответствии с последней главой книги «Всё о беременности и родах для будущей матери», ставшей библией для всех беременных женщин её поколения. Она двигалась очень осторожно, мысленно пункт за пунктом прокручивая в голове инструкцию. Автор книги писал: «Чем серьёзнее ситуация, тем важнее помнить о главном. Думать только о безопасности ребёнка! Не тратить время на праздное шатание — без рассуждений ехать в больницу».

Придерживая живот рукой, Чивон вызвала такси. После этого она позвонила мужу. Как это часто бывало, он не ответил. Её муж был научным сотрудником самой крупной в Корее корпорации, занимающейся полупроводниками, и был настолько завален работой, что за всё время беременности Чивон едва ли хоть раз ужинал дома. «Я еду рожать», — оставила она голосовое сообщение и вдруг осознала, что в этот момент проявляет наибольшую самостоятельность за всю свою жизнь. Свекровь в это время гостила у дочери в Токио, а жившая в соседнем городе родная мать не ответила на звонок. В любом случае таксист домчится до неё быстрее, чем муж или другие родственники. К счастью, вещи были уже заранее собраны. В небольшой сумке, размера ручной клади, лежали подгузники, распашонки, пелёнки и всё необходимое. Сложно было представить, что малыш, сейчас усиленно пинавшийся в её животе, через несколько дней вернётся домой, одетый во всю эту одёжку. Схватки начались, когда она уже была на заднем сиденье такси. Сначала незначительные, как при месячных, болевые ощущения постепенно нарастали. Водитель такси включил аварийную сигнализацию и нёсся на полной скорости. После того как Чивон поместили в родильный зал, роды проходили самым обычным образом. Через шесть-семь часов на свет появилась девочка весом три килограмма и двести грамм. Самая обычная: не большая и не маленькая. Акушерка, зашивая разрыв промежности, сказала, что для первых родов всё прошло хорошо.

За последующие шестнадцать лет жизни дочки не всегда всё было также гладко. В два года она проглотила пластмассовый винт, а в день своего пятилетия плашмя свалилась с горки на детской площадке и была госпитализирована в реанимационное отделение. В десять лет она сломала левую руку и целый месяц проходила в гипсе. Врач сказал, что если вдруг повреждена пластинка роста локтевого сустава, то, возможно, рука перестанет расти. Неопределённость формулировки «если вдруг» вселяла в Чивон ужас.

— У всех костей есть эта самая пластинка роста?

— Да, разумеется, — без всяких эмоций отозвался медтехник, делавший рентгеновский снимок. Локтевой сустав на здоровой правой руке будет развиваться нормально. То есть будет медленно расти вместе со всеми другими костями в теле. Нормальная правая рука и, возможно, ненормальная левая. Чивон живо представила себе маленькую девочку с двумя асимметричными ручками. Она тряхнула головой, словно пыталась отделаться от назойливой мухи. К счастью, в итоге оказалось, что локтевая пластинка левой руки не повреждена. Всего не перечислить, но за время взросления дочери было много случаев, когда материнское сердце тревожно замирало. Поэтому и на сей раз не могло быть иначе.

Дочь госпитализировали в больницу при университете «Р». Она лежала на пятом этаже в отделении гинекологии. На этом же этаже находились родильный зал и отделение реанимации новорождённых. Чивон прошла сквозь длинный тускло освещённый коридор и, дойдя до угла, увидела приёмное отделение с палатами. Между реанимацией новорождённых и больничными палатами было около тридцати метров. Чивон шла на ватных ногах. Она не смогла завернуть за угол и рухнула на первый попавшийся стул. В больницах всегда такой сухой воздух? Или нет? Ребёнок сейчас спит? Или нет? Она знала, что надо быстрее идти к дочери, но тело отказывалось повиноваться.

— У нас мало времени, — сказал врач незадолго до этого, едва увидев Чивон в отделении реанимации новорождённых. Похоже, он придерживался правила, что в подобных случаях нужно говорить опекунам пациентов всё прямо в глаза. — Как только вы дадите согласие, я смогу принять все необходимые меры.

Чивон лишь едва пошевелила губами, но не произнесла ни звука. Ранним утром её дочь родила ребёнка на двадцать четвёртой неделе беременности, как позднее подсчитали врачи. Родилась девочка. Весила она меньше полутора кынов^[1] говядины. Если точно, то 792 грамма. В комнате младенцев и в отделении реанимации всех детей — и мальчиков, и девочек — называли именем матери. На пятый инкубатор в реанимации новорождённых была прикреплена бумажка, на которой ровным почерком было выведено «ребёнок Ким Поми». Опекун опекуна ребёнка Ким Поми. Только что Чивон узнала, что теперь это её новое имя.

* * *

Сын Миён в среду отправился с классом в поездку с тремя ночёвками. Они улетали на остров Чечжудо и планировали вернуться в Сеул в субботу вечером. «Дома никого нет», — сообщила Миён своему мужчине и тут же подумала, что ведёт себя, как первокурсница. Мужчина добродушно рассмеялся и принял её завуалированное приглашение. Они ещё ни разу не проводили вместе всю ночь. Обычно в их распоряжении было только несколько часов, которые они могли разделить друг с другом. Миён несколько раз заходила к мужчине, но он ещё никогда не был у неё дома. Он жил один, она же жила вместе с сыном. Несколько лет назад правительство приняло закон, регулирующий вечерние занятия в частных образовательных учреждениях для школьников средних и старших классов. Теперь образовательный центр, в который ходил сын Миён, закрывался в десять часов вечера. Парень садился в автобус и в десять часов тридцать минут выходил на остановке около их жилого комплекса. Миён всегда старалась быть дома к моменту возвращения сына. И хотя изредка она всё-таки задерживалась, она ни разу не оставалась ночевать у мужчины до утра.