Дополнение. В этом отношении субстанция подобна пролетариату в ленинской теории революции: как революционный класс пролетариат не существует до проясняющего вмешательства партии, избавляющего его от чуждой ему буржуазной идеологии. В своем стихийном состоянии пролетариат неотделим от этих отягчающих его одеяний, он намертво сращен с ними - и, поскольку быть революционным классом - это суть пролетариата, с полным основанием можно утверждать, что до проясняющего вмешательства партии, указывающего на то, что на месте единого находится два, пролетариата вообще не существует. С другой же стороны, это вмешательство было бы невозможно, если бы оно не опиралось на несуществующую революционность пролетариата - в противном случае оно было бы чистым волюнтаризмом, зависящим исключительно от воли интеллектуалов и активистов; а такая попытка форсированными методами навязать реальности то, что в ней отсутствует, и предписать ей, какой ей следует быть, обречена на провал. Прояснение статуса подобного рода несуществующего существования является основной проблемой «науки о революциии» (Альтюссер, опираясь на позицию Ленина в «Материализме и эмпириокритицизме», проясняет ее центральность для вопроса о статусе научного знания в целом). Диалектика взаимоотношений события и истины Бадью является последней по времени - и наиболее последовательной­ попыткой создания онтологии, которая позволит прояснить этот статус (а неясность его, чем дальше, тем больше, становится проблемой не только революционной теории, но и революционной практики). Однако маниакально-депрессивное чередование наличия и отсутствия (нерешаемости события и необходимости утверждения его последствий в процессе истины) лишь воспроизводит эту проблему. Континентом, по которому движется наука о революции, Америкой, которую она открывает, не имея еще достаточных концептуальных ресурсов для того, чтобы не называть ее Индией отсутствющего присутствия, является зум-онтология, основывающаяся на утверждении субстанциальности совпадения. И только такая онтология может предоставить процессу разрешающего раскола, снятия одежд и проясняющего обнажения твердую почву под ногами.

2. Удерживание-вместе-разделенного - это удерживание вместе и в то же время - удерживание разделенного. Разделенное должно сохранить свою отдельность - и в то же время быть удерживаемым вместе: удерживание-вместе-разделенного предполагает, таким образом, совмещение максимума раздельности и максимума совмещенности. Мы можем ясно и отчетливо указать на два способа подобного совмещения: а) максимальная степень разделенности, возможная в ситуации связанности (минимальная связность) и б) максимальная степень соединенности, возможная в ситуации разделенности (минимальная разъединенность).

З. В обоих случаях мы имеем дело с определенным максимумом и определенным минимумом; поэтому конкретной формой их разворачивания являются динамические комплексы вхождения/выхождения и смыкания/размыкания. Минимум связанности и минимум бессвязанности - это точки предела, регулирующие функционирвоание этих образов-движений и существующие лишь в подобном функционировании: точки минимальной внутреннести и минимальной внешнести, или минимального проникновения и максимального прилегания. Эти точки даны лишь в их постоянном прохождении, причем, пространство этого прохождения вторично по отношению к тому жесту или движению, которое в нем осуществляется: «внутри» и «снаружи» существуют лишь по отношению к жестам вхождения и выхождения или смыкания и размыкания, как буферные зоны их торможения или как инерционный осадок, образующийся в точках поворота; а минимальное проникновение и максимальное прилегание являются пластической сущностью, находящейся в центре этих жестов и детерминирущей их как разделенные и несовместимые.

4. Субстанция как совпадение является, таким образом, совпадением совпадений. Удерживание-вместе - это, прежде всего, удерживание вместе двух способов удерживания вместе, двух динамических комплексов минимального проникновения и максимального прилегания. Минимальное проникновение и максимальное прилегание - это атрибуты, или первичные качества, субстанции: и сама субстанция это не что иное, как удерживание вместе и соединение этих двух несоединимых друг с другом атрибутов. Эти первичные качества служат основой всякой определенности, всякого смысла, предельными точками инвестиции всякого желания: минимальное проникновение и максимальное прилегание - это материал, из которого построены миры.

5. В реальности всякое удерживание-вместе является тем или иным удерживанием-вместе; в стихийном состоянии не может существовать никакого «удерживания вместе как такового», поскольку всякое удерживание-вместе осуществлено тем или иным способом. Именно поэтому субстанция может быть отделена от своих атрибутов только благодаря специфической человеческой активности, интервенции и вмешательству (основания, делающие возможной подобную специфически человеческую активность, будут прояснены в дальнейшем): активности, удерживающей вместе, одно-напротив-другого, минимальное проникновение и максимальное прилегание и выявляющей минимальное соприкосновение, удерживание-вместе-разделенного как таковое, как то общее, что присутствует в том и другом - или отслаивается от того и другого благодаря их «поворачиванию лицом к лицу» и становлению прозрачными друг для друга. Однако речь здесь не идет только лишь о «различии рассудка», не являющемся реальным: спекулятивная интервенция превращает империалистическую войну между атрибутами в гражданскую войну между субстанцией и атрибутами, и только в этой войне между двумя войнами субстанция освобождается и становится реальной. Реальность субстанции экспроприируется у атрибутов, однако это - экспроприация экспроприаторов, поскольку у самих атрибутов нет никакой иной реальности кроме реальности удерживания-вместе-разделенного (поскольку они и есть не что иное как удерживание-вместе-разделенного), то есть реальности субстанции.

Дополнение. Удерживание-вместе-разделенного, или синтетическое, возможно как удерживание вместе минимального проникновения и максимального прилегания: таков ответ, который материалистическая диалектика совпадений дает на кантовский вопрос. Полное прояснение лежащих в основании этого ответа принципов не входит здесь в наши задачи; для наших целей будет достаточно заметить следующее:

1. Двойственность минимального проникновения и максимального прилегания как возможных форм удерживания-вместе - это тот предельный факт, то ультимативное внешнее, которое детерминирует как нашу мысль, так и нашу практику (которые сами являются модусами удерживания-вместе-разделенного); материалистический характер коинсидентальной философии определяется прежде всего тем, что она дает отчет об этом внешнем как таковом, без каких бы то ни было редукций.

2. Именно упущение этого детерминирующего внешнего является основной проблемой подавляющего большинства попыток дать отчет об удерживании-вместе - делающей эти попытки идеалистическими и абстрактными. В частности, это верно по отношению к основанной на теории множеств онтологии Бадью: указание на оператор принадлежности как на основу всякой реальности абстрагируется от того факта, что принадлежность может осуществляться разными способами; не принимая во внимание вопрос о «как» синтетического, она имеет дело лишь с окончанием и результатом процесса удерживания (пытаясь затем воспроизвести этот процесс в теории события - приобретающей из-за этого удваивающий и волюнтаристский характер).

3. Это внешнее, ультимативный предел, первонаходимое в реальном, первичные свойства или атрибуты субстанции, носят характер динамически­пластического жеста. Путь к подобного рода внешнему намечается уже теорией трансцендентального схематизма Канта, и продолжается в традиции (в основном французской) мышления жеста и движения как первичных и независимых по отношению к пространству, ими проходимому, как не могущих быть ре­конструированными из последовательности неподвижных срезов и т. д. («платонизм жеста» Равессона; философия движения Бергсона и ее развитие Делезом в теории «образа-двжиения»). Однако во всех этих случаях первичность жеста, принятие его в качестве своего рода «первопереживания» или «первосущности», определяющей в своем навязчивом возвращении характер той или иной ситуации, того или иного стиля, той или иной эпохи, той или иной биографии, сопровождается своего рода описательным или каталогизирующим подходом: философ оказывается своего рода хранителем музея, осуществляющим собирание и воспроизводящее описание жестов (Равессон), или же «естественным историком», описывающим их чередование (Делез). Диалектический характер коинсидентальной философии проявляется в том, что, признавая область динамико-пластического ультимативно определяющей нашу практику и сознание, она, тем не менее, утверждает, что эта область является не созерцательной данностью, а областью противостояния; отношения между жестами - это отношения войны; в этой войне может быть выявлен основной конфликт (противостояние между минимальным проникновением и максимальным прилеганием), и, более того, могут и должны быть предприняты действия для превращения этого конфликта из империалистической войны в гражданскую.