Андерхилл пролетел, сколько мог, и если и потерпел катастрофу что ж, полеты часто заканчиваются не слишком мягкой посадкой.

Алкоголь, наркотики – все это было не для того, чтобы продлить полет, как решил бы Гарри Биверс и люди вроде него, а чтобы окончательно разрушить человека, который дошел до своего предела, но которому по-прежнему этого мало. Андерхилл зашел гораздо дальше Пула, у которого все еще была его память, его любовь к Стаси Тэлбот, служившая своеобразной оболочкой той, старой любви к Робби; Андерхилл же покорил собственное воображение, и воображение стало для него всем. Все это постепенно прояснилось для Майкла на террасах, в шумном огромном зале китайского ресторана и, наконец, в квартире Андерхилла. Андерхилл рассказывал свою жизнь, не соблюдая никакой последовательности, и перипетии его истории периодически отвлекали Майкла от мыслей о Коко. Жизнь Андерхилла была сплошной цепью лавин и обвалов, но в данный момент он жил тихо и спокойно и надеялся вскоре вновь приняться за работу.

– Это как заново учиться ходить, – сказал он Пулу. – Я спотыкаюсь, падаю, опять встаю. В течение восьми месяцев дела шли так, что я считал большой удачей, если удавалось написать хотя бы абзац после шести часов работы.

Он написал довольно странный роман под названием “Голубая роза”, затем не менее странный – “Можжевеловое дерево”. Теперь Тим записывает диалоги с самим собой – своеобразная игра в вопросы и ответы и собирается начинать новую книгу. Дважды за свою жизнь Андерхилл видел девочку, бежавшую навстречу ему с окровавленным лицом и руками, издавая неземные звуки – девочка была частью ответа на мучившие его вопросы, как казалось Андерхиллу: она возвещала близость вечности. Коко был для Тима способом возвращаться в пещеру Я-Тук, как и видение девочки, в панике бегущей по городским улицам, как и все, что он написал.

Гораздо хуже, по мнению Андерхилла, было то, что Коко, по всей вероятности, был Виктор Спитални, этот подонок из подонков.

– Я все рассчитал, – сказал Тим Майклу в “Золотом Драконе”. – Одно из убийств Коко совершил ты, одно я, и еще одно, я думаю, Конор Линклейтер...

– Да, – подтвердил Майкл. – Ты прав. Одно он, одно я.

– Думаешь, по тебе это было не видно? – сказал Андерхилл. – Ты не злодей по натуре, Майкл. Словом, методом исключения я вывел, что это мог быть только Виктор Спитални. Если только не ты и не Денглер, но и то, и другое казалось и кажется мне одинаково невозможным.

– Я прилетел в Бангкок, чтобы разузнать как можно больше о последних днях Денглера. Думал, что, может быть, это поможет мне опять начать писать. А потом, друг мой, все пошло черт знает как. Начали умирать журналисты, как заметили вы с Биверсом.

– Что значит – журналисты? – с искренним недоумением спросил Майкл.

Андерхилл удивленно смотрел на друга несколько секунд, затем громко рассмеялся.

Дойдя до очередного перекрестка, Пул постоял немного, вдыхая душный ночной воздух. Воспользовавшись несколькими занюханными библиотеками и книжными магазинами Бангкока, Андерхилл обнаружил то, что не удалось обнаружить Гарри Биверсу и всем его помощникам. Пула ошеломило сообщение о том, что Биверс проглядел-таки связь между новыми жертвами Коко.

Потому что связь эта означала, что все они были в опасности. Андерхилл был уверен, что Спитални преследует его. И в Сингапуре, и в Бангкоке.

У Тима все время было такое чувство, будто за ним следят, идут по пятам. В “Золотом Драконе” он сказал Майклу:

– Через несколько недель после того, как обнаружили трупы, я вышел на улицу и почувствовал, как что-то действительно очень плохое, но имеющее ко мне самое прямое отношение, прячется где-то рядом и наблюдает за мной. Будто у меня был больной, непутевый брат, который вернулся домой после долгого отсутствия и собирается превратить мою жизнь в ад, прежде чем уехать обратно. Я обернулся, но не увидел никого, кроме торговцев цветами, а когда вышел на улицу, ощущение, что за мной следят, и вовсе исчезло.

Затем в своем перевернутом вверх дном жилище с масками демонов на стенах Андерхилл сказал Майклу:

– Помнишь, я говорил тебе о чувстве, будто за мной следят, будто что-то вернулось ко мне из прошлого. Так вот, я думаю, это был Спитални. Но ничего не случилось. Он будто растворился. Затем, через несколько дней после того, как здесь убили французов, то же чувство посетило меня на Фэт Понг-роуд. На этот раз чувство было гораздо сильнее. Я знал, что за мной кто-то идет. Я обернулся, почти уверенный, что увижу преследователя прямо позади себя. Но его не было ни позади меня, ни позади людей, следовавших за мной. Его нигде не было видно. Но все же я увидел нечто весьма странное. Это трудно объяснить словами, даже мне, но ощущение было такое, будто от меня вниз по улице удаляется что-то похожее на расплывчатую серую тень, искусно лавируя между прохожими, – нет, даже не лавируя – танцуя за спинами прохожих и ухмыляясь в мою сторону. Что-то мелькнуло и исчезло. Меня чуть не вырвало.

– А что ты собираешься делать теперь? – спросил Майкл. – Не хочешь ли вернуться в Америку? Я практически обязан рассказать Гарри Биверсу и Конору Линклейтеру о нашей встрече, но не знаю, как ты к этому отнесешься.

– Делай что хочешь, – ответил Андерхилл. – Но у меня такое чувство, что ты собираешься выволочь меня за волосы из моей пещеры. А я вовсе не уверен, что хочу из нее выйти.

– Тогда не надо! – почти закричал Майкл.

– Но, может быть, мы сможем помочь друг другу, – произнес Андерхилл.

– Я могу снова встретиться с тобой завтра? – спросил Пул.

– Ты можешь делать все, что захочешь, – сказал Андерхилл. Преодолевая последние метры перед отелем, Майкл думал, что стад бы делать он, если бы заметил сейчас на душной улице позади себя ухмыляющуюся и приплясывающую серую тень. Будет ли ему такое видение? Что он станет делать? Повернется к чудовищу лицом к лицу и вступит в бой? Тот факт, что это был Виктор Спитални, негодяй из негодяев Виктор Спитални, меняло все. Пул понял, что Гарри Биверс, должно быть, уже получил достаточно материала для своего телесериала – Спитални придавал всему действию совершенно новый колорит. Но было ли это тем, зачем Майкл приехал на Восток?