В первый день работы Конора Чарли Дейзи пораньше приехал домой из офиса и прошел прямо в столовую, где Бен и Конор настилали новый дубовый паркет. Юрист долго стоял и смотрел на плотников. Конору было немного не по себе. Он боялся, что клиенту может не понравиться его внешний вид. Чтобы не сводило колени от ползанья по паркету, Конор обвязал их тряпками. Еще он завязал платок вокруг лба (платок напомнил ему о Тиме Андерхилле, о “цветочках” и спокойной, тихой беседе). Сейчас Конор думал, что его вид может показаться Дейзи чересчур расхлябанным. Поэтому он особенно не удивился, когда тот сделал шаг в его сторону и кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Бен и Конор быстро переглянулись. Клиенты, особенно клиенты с Маунт-авеню, могли подстроить тебе какую-нибудь пакость просто так, от плохого настроения.

– Молодой человек, – произнес Дейзи. Конор поднял голову, испуганно моргая и только сейчас начиная осознавать, что стоит на четвереньках перед одетым с иголочки миллионером.

– Я правильно угадал? – спросил его Дейзи. – Вы ведь были во Вьетнаме, правда?

– Да, сэр, – ответил Конор, приготовившись к неприятностям.

– Молодец, парень! – Дейзи подошел пожать руку Конора. – Я знал, что не ошибся.

Выяснилось, что единственный сын Дейзи тоже был теперь одним из имен на одной из стен Мемориала. Его убили в Хью.

Следующие две недели у Конора была самая замечательная в его жизни работа. Почти каждый день он узнавал что-нибудь новое от Бена Роима – всякие мелочи, имевшие отношение не только к технике работы по дереву, но, в неменьшей степени, к увлеченности и уважению к своему делу. Через несколько дней после того, как Дейзи пожал руку Конора, он появился однажды в конце дня, неся серую замшевую коробочку и кожаный альбом с фотографиями. Бен и Конор как раз делали новую переборку в кухне, которая выглядела при этом, как после взрыва бомбы – развороченный пол, торчащие отовсюду проволока и трубы. Дейзи добрался до них через все это и сказал, указывая на альбом и коробочку:

– Пока я не женился второй раз, это было единственное, что согревало мне душу.

Коробочка оказалась футляром для медалей сына Дейзи. На блестящем атласе лежали Пурпурное Сердце, Бронзовая Звезда и Серебряная Звезда. В альбоме было множество фотографий, сделанных во Вьетнаме. Дейзи болтал без умолку, тыча пальцами в фотографии заляпанных грязью танков М-48 и голых по пояс юнцов, обхвативших друг друга за плечи. “Все-таки путешествия во времени – не такая уж чушь”, – подумал Конор, сожалея о том, что у этого болтливого старикашки-юриста не хватает ума, чтобы помолчать и дать фотографиям говорить самим за себя.

Потому что фотографии действительно говорили. Хью, где убили молодого Дейзи, был на территории Первого корпуса. Это был Вьетнам Конора, и все, что он видел сейчас на фотографиях из альбома, казалось ему знакомым.

Здесь была даже долина А-Шу – бесконечные горные гряды и колонна людей, один за другим карабкающихся вверх, ступающих все в ту же грязь. (Денглер: “Раз я миновал долину А-Шу, мне не страшно уже ничего на свете, потому что я – самый психованный сукин сын в этой долине”). Мальчишки-солдаты на фоне пацифистского знака, намалеванного на стене госпиталя в джунглях, один из них с грязной марлевой повязкой вокруг голой руки. Конору представилась вдруг на месте лица этого парня улыбающаяся, радостная физиономия Денглера.

Конор глядел на изможденное, заросшее лицо человека, пытающегося улыбнуться через ствол М-60, установленного на темно-зеленом вертолете. Вот в таком же погибли Питерс и Герб Рект, пытаясь переправить плазму, пулеметные ленты и еще шесть человек, не считая самих себя, через гористую местность всего-то миль на двадцать от Кэмп Крэнделла.

Конор внимательно вглядывался в цилиндрические отверстия на ленте М-60.

– Вы, кажется, узнали вертолет? – спросил Дейзи.

Конор кивнул.

– Много таких видели в те дни?

И снова Конор смог только кивнуть в ответ.

Два молоденьких солдатика, которые наверняка провели на полях сражений не больше недели, сидели на поросшей травой насыпи и пили из пластиковых стаканчиков.

– Этих ребят убили вместе с моим сыном, – сказал Дейзи.

Влажный ветер взъерошил короткие волосы солдат, тощие коровы паслись на развороченном поле за их спинами. Конор почувствовал во рту вкус пластика – затхлый, неприятный вкус теплой воды, налитой в пластиковый стаканчик.

Монотонным голосом человека, говорящего скорее самому себе, чем слушателям, Дейзи снабжал комментариями изображения людей, очищавших от осколков трехдюймовых ракет крышу какого-то дома, кучки солдат, копошащихся около деревянной лачуги, которой предстояло вскоре стать резиденцией ефрейтора Уилсона Мэнли, солдат, курящих травку, солдат, спящих прямо на пыльной пустоши, напоминавшей Конору окраину Эль-Зед-Сью, улыбающихся солдат с непокрытыми головами, позирующих рядом с равнодушными ко всему вьетнамскими девушками.

– Здесь есть один парень, которого я не знаю, – сказал Дейзи. Как только Конор разглядел лицо, на которое указывал Дейзи, голос юриста стал доноситься до него как будто бы откуда-то издалека. – Парень – большой прохвост, правда? Уверен, что он путался с этой маленькой девчонкой.

Дейзи ошибался, и ошибался он от чистого сердца. Должно быть, третья жена вдохнула в него новые силы – иначе зачем бы ему приходить домой в полпятого.

Огромным солдатом, изображенным на фотографии, с шеей, повязанной платком, был Тим Андерхилл. А “девчонка” была одним из его “цветочков” – юношей, настолько женственным, что ему бы действительно родиться девочкой. Оба, улыбаясь, позировали фотографу на узенькой улочке, забитой “Джипами” и рикшами, должно быть, в Да-Нанге или Хью.

– Сынок, – донесся до Конора голос Дейзи. – С тобой все в порядке, сынок?

Несколько секунд Конор размышлял, согласится ли старик отдать ему фотографию Андерхилла.

– Ты весь побелел, сынок.

– Не беспокойтесь, – ответил Конор. – Все нормально. Остальные фотографии он лишь просмотрел мельком.

– Все очень просто, – не унимался Дейзи. – Ты никак не можешь забыть все эти ужасы.