– А Гарри, мне кажется, хочется делать хоть что-нибудь.

– Что-нибудь делать? Но ведь он мог бы найти работу. Опять работать юристом.

– М-м-м, что ж, может быть.

– Ты знаешь, что Майкл собирается продать практику, точнее, свою долю? Что он хочет перебраться в Уэстерхолм и работать в трущобах? Ему кажется, что он делает недостаточно. У него пунктик, что надо работать в таком месте, чтобы иметь право считать себя настоящим врачом. Не пытаться заняться политикой, а быть ближе к жизни.

– Значит, он решил использовать эту поездку, чтобы лишний раз все обдумать? – предположила Пэт.

– Он решил использовать эту поездку, чтобы поиграть в армию. Об этом его комплексе вины по поводу Я-Тук я вообще не хочу упоминать.

– О, а Гарри всегда гордился тем, что произошло в Я-Тук. Когда-нибудь я покажу тебе его письма. По поводу Я-Тук я вообще не хочу даже упоминать.

В ночь перед отъездом в Сингапур Майклу Пулу приснилось, что он бредет ночью мимо гор к людям в форме, сидящим вокруг костра. Подойдя ближе, Майкл видит, что это не люди, а призраки: через их тела просвечивает костер. Призраки смотрят, как он приближается. Форма их была изодрана и заляпана грязью. Во сне Майкл просто спокойно отметил про себя, что когда-то служил с этими людьми. Затем один из призраков, Мелвин О.Элван, встал и вышел вперед.

– Не связывайся с Андерхиллом, – сказал Элван. – Мир полон жестокости.

Той же ночью Тино Пумо приснилось, что он лежит на кровати у себя в комнате, а Мэгги Ла ходит по комнате (на самом деле Мэгги опять исчезла, как только лицо Пумо начало заживать).

– Тебе не избежать катастрофы, – говорила Мэгги. – Придется постараться, чтобы хоть голова осталась над водой. Вспомни слона, его серьезность, его грацию, его внутреннее благородство. Сожги ресторан и начни все с начала.

Ставни бунгало были закрыты от жары. Розовые оштукатуренные стены были в капельках от испарений. Воздух в комнате был теплым, влажным и каким-то темно-розовым. В воздухе висел удушливый темно-коричневый запах экскрементов. Мужчина в одном из двух тяжелых кресел время от времени шевелился, издавал какие-то странные хрюкающие звуки и хватался руками за веревки. Женщина во втором кресле не шевелилась – она была мертва. Коко был невидим, но мужчина следил за ним глазами. Когда знаешь, что сейчас умрешь, обретаешь способность видеть невидимое.

Например, если вы в деревне...

Если дым очага, качнувшись, вновь устремляется прямо в небо. Если цыпленок замирает, подняв одну ногу. Если свинья начинает прислушиваться, прижав уши. Если ты все это видел. Видел, как дрожит лист на дереве, как кружится в воздухе пыль...

Тогда вы, возможно, можете разглядеть жилку, бьющуюся на шее Коко. Можете увидеть Коко, прислонившегося к стене, с бьющейся на шее жилкой.

Коко знал точно одно: всегда можно найти пустое место. Даже в городах, где люди спят на тротуарах, в городах, переполненных настолько, что люди сходили с ума, лежа в собственной постели, переполненных настолько, что каждый человек в отдельности никогда не может чувствовать себя спокойно. Так вот, именно в этих городах, как нигде в другом месте, много пустых пространств, царств, принадлежащих вечности, забытых всеми. Богатые люди проходят мимо таких мест, или же это сам город проходит мимо них, а по ночам вечность является в образе Коко.

Отец его любил сидеть в одном из двух тяжелых кресел, которые богатые люди тоже оставляют без внимания. “Мы используем все, – говорил отец. – Никакая часть животного не пропадает зря”.

И ни одно кресло не пропадает зря.

К нему все время приходили воспоминания о пещере, и в этих воспоминаниях ни одна часть животного не пропадала зря.

Коко точно знал: они считали, что стулья недостаточно для них хороши. Везде, где они бывали, стояли стулья гораздо лучше.

Женщина была не в счет. Просто Роберто Ортиз привез ее с собой. У него было недостаточно карт даже для тех, кто имел значение, и уж тем более для тех, кого они привозят с собой. Когда они отвечали на письма, предполагалось, что они приедут одни, но некоторые, вроде Роберто Ортиза, считали, что там, куда они едут, их не ждет ничего особенного и со всем можно покончить минут за десять... Им ведь никогда не приходилось думать о картах, над ними никто не склонялся среди ночи и не говорил: “Никакая часть животного не пропадает даром”. Женщина была наполовину индианкой, или китаянкой, или чем-то в этом роде, просто женщина, которую приволок с собой Роберто Ортиз, которую он собирался трахать, как Пумо-Пума трахал когда-то проститутку по имени Дон Кучио в Сиднее, Австралия. Просто мертвая женщина в кресле, труп, которому не полагалось даже карты.

В правом кармане его пиджака лежали пять карт со слонами на рубашке, тех, которыми они играли в полку, на четырех из них карандашом были едва заметно написаны имена: Биверс, Пул, Пумо, Линклейтер. Они пригодятся, когда Коко поедет в Америку.

В левом кармане лежала обычная колода игральных карт, сделанная в Тайване.

Он сразу понял, зачем в комнате два кресла, когда открыл им дверь, нацепив на лицо широкую улыбку Тима Андерхилла, казалось, говорившую: “Привет, парень, как дела?”. Он сразу понял, для кого второе кресло, когда увидел женщину, стоявшую рядом с Ортизом. Ее улыбка означала: “Привет, не обращайте на меня внимания”.

В пещере не было кресел. Ни для кого на свете. Пещера заставляла Коко дрожать от страха. Еще его заставляли дрожать от страха родной отец и дьявол.

– Все в порядке, – заверил он Ортиза. – Здесь немного. Вот кресло, садитесь и просмотрите. Извините, что здесь все так голо. Все время приходится что-то менять. Я, в общем, не работаю здесь. О, я здесь молюсь.

Они уселись в кресла. Мистер Роберто Ортиз, как и предполагалось, принес с собой все документы. Улыбаясь, он достал папку, и на лице его начали проявляться первые признаки любопытства – Ортиз заметил пыль, заметил пустоту.

Взяв документы из рук Ортиза, Коко сделался невидимым.

Он отправил всем одно и то же письмо:

“Дорогой (имя),

Я понял, что не могу больше молчать, скрывать правду о событиях, происшедших в деревне Я-Тук – в одном из мест дислокации частей Первого корпуса в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году. Справедливость должна наконец восторжествовать. В дальнейшем вы поймете, что я не могу сам донести правду об этих событиях до мировой общественности. Я был их участником, и ужас, которым наполнило меня все это, не дает мне обратить информацию, имеющуюся в моем распоряжении, в художественное произведение. Не заинтересует ли вас как представителя – не важно, нынешнего или бывшего – мировой прессы, побывавшего когда-то на месте не раскрытого до сих пор преступления, дальнейшее обсуждение этого вопроса? Меня не интересует прибыль, которую можно получить от опубликования истории Я-Тук. Если да, то напишите мне по нижеследующему адресу, готовы ли вы ради этого приехать на Восток. Из соображений собственной безопасности я вынужден просить вас воздержаться от обсуждения этого вопроса и даже от упоминания о нем кому бы то ни было до момента нашей встречи, а также чтобы вы не заносили никакой информации обо мне или о деревне Я-Тук в дневники или какие-нибудь другие записи. На нашу первую встречу я прошу вас явиться, имея при себе следующие доказательства, подтверждающие, что я имею дело именно с вами: а) паспорт и б) копии всех рассказов и статей, как опубликованных вами лично, так и тех, в написании которых вы принимали участие, касающихся действий Американской армии в Я-Тук. Убежден, что наша встреча будет взаимно полезной.