Да нет же, это ложная память (или как там эта память называется?). При чём здесь какой-то старик-кудесник, живший тысячу восемьсот лет назад? Он – профессор Жерар Рану. Имя (кличка?). Персональный признак-код, выражаемый звуковыми или зримыми символами. Знак (ярлык?). Род деятельности. Специальность – сфера применения способностей, опыта и умения индивидуума, оказывающая то или иное влияние на окружающее и оцениваемая социумом по субъективной шкале ценностей.
Устал. Думать трудно. Больно. Здорово же его шарахнуло. Удар он помнит. От машины, наверно, остались одни только обломки. Ему, Жерару Рану, невероятно повезло – он остался жив, и, похоже (судя по ощущениям), руки-ноги и прочие детали на месте. Автомобиль – техногенное приспособление для физического перемещения материальных объектов в пространстве вдоль опорной плоскости при помощи колёс и двигателя, основанного на принципе получения энергии в результате химической реакции окисления углеводородного топлива.
Очертания больничной комнаты (палаты?) сделались чёткими. Он здесь не один. Кроме него в палате ещё один человек. Женщина. Её зовут Анн-Мари. Это его жена. Семья. Относительно произвольно образуемый симбиоз двух разнополых взаимодополняющих друг друга существ, предназначенный для оптимальной реализации репродуктивной, а также некоторых иных функций.
Вид у Анн-Мари предельно утомлённый. Наверно, она здесь уже давно. Глаза покраснели от слёз и бессонницы. На лице залегли синие с желтизной тени. Измучилась, бедняжка…
– Анни…
– Жерар, боже ты мой… Жерар, – глаза женщины стремительно заполняются слезами. Слёзы огромные, тяжеленные даже на вид… Как такие относительно тонкие реснички их удерживают? – Как ты, дорогой мой?
Жена. Мать его детей. Сын. Дочь. Элизабет… Женщина в голубом на ночном шоссе. Резкая пронзительная боль. Провал – он натолкнулся в процессе возвращения памяти на чёрную яму запрета и полетел в пустоту.
Когда окружающее прояснилось, и стены палаты перестали медленно вращаться вокруг больничной койки, на которой лежал профессор Рану, Анн-Мари сидела уже рядом с кроватью и держала руку Жерара в своих ладонях.
– Как ты себя чувствуешь? Ты пробыл в реанимации без сознания шесть дней… Я чуть с ума не сошла… Мне всё время казалось, что ты уже умер или вот-вот умрёшь… Доктора ничего не понимали… Полное прекращение активности головного мозга, какой-то научный термин… Не клиническая смерть, нет, как-то по-другому… А ты пришёл в себя… Ох, Жерар… Жан-Пьер, он так за тебя переживает! Он был здесь вчера и приедет сегодня…
– Анни… спасибо тебе… за всё…
– Жерар…
…мать его детей, мать его дочери Лизетты… Элизабет?!
– Мари… а Лизет… она…
– С ней всё хорошо, дорогой, всё хорошо. Она уехала… ах да, ты же не знаешь… в Австралию, нет, в эту, как там её, в Аргентину… Она обязательно напишет, девочка обещала… Не беспокойся, с Лизет всё в порядке…
Конечно, ну конечно же… Элизабет… Она уехала… Далеко, очень далеко, как она и собиралась… Девочка обязательно будет счастлива, по-другому и быть не может… Женщина в голубом…
А Анн-Мари даже не замечает разницы между Австралией и Аргентиной. Или Лизетта уехала в Южную Африку? Впрочем, это уже не имеет никакого значения… Лишь бы Элизабет была счастлива, – а она будет счастлива, потому что она вернулась домой…
И снова Чёрная Яма на пути медленно пробирающейся через оседающий туман Памяти… Неважно… Всё неважно… Что-то такое было, что-то очень существенное… Нет, не помню…
Пройдёт. Всё нормально. Он, Жерар Рану, просто в рубашке родился. Поваляется ещё пару недель в этой уютной клинике и вернётся к прежней, хорошо знакомой и нравящейся ему жизни. И хорошо, что в этой его жизни существует Анн-Мари. Первая женщина забывается, точнее, она просто превращается в некий символ. И точно так же превращаются в смутные тени все прочие женщины. И остаётся последняя женщина – жена. Альтернатива – только одиночество под вечер жизни.
Интересно, когда же всё-таки Лизетта соберётся написать беспокоящимся за дочь родителям? Конечно, коль скоро она встретила наконец-то настоящую любовь, то время у неё для эпистолярных трудов найдётся не так скоро, как хотелось бы… Однако хочется верить, что маленькая Лизет не превратилась по мере взросления в законченную эгоистку, и что она вспомнит о тех людях, которые подарили ей земное бытиё – пусть даже не спрашивая её собственного мнения по этому вопросу.
Преодолевая слабость, Жерар приподнял руку и осторожно коснулся ладонью мягких волос Анн-Мари, уже пробитых кое-где серебряными нитями. И тут профессор Рану услышал невероятно далёкий, но ясно различимый и такой знакомый голос: Папа, спасибо тебе за всё. Всё хорошо, папа…Я люблю вас…
Голос умолк, и уже через секунду профессор не смог бы сказать, действительно ли он что-то слышал или же ему просто почудилось…
Если бы простой человеческий взгляд – пусть даже оснащённый каким-то техническим приспособлением – смог зафиксировать эту картину, то разум человеческий был бы потрясён её фееричностью.
…Среди бесчисленных звёзд, на фоне бархата Первозданной Тьмы, в позе спокойного отдыха расположилось Инь-Существо. Женщина. Эскиня. Она полулежала на невидимой опоре, и небрежная грация сквозила в каждой чёрточке её облика. Именно так представляли себе небожителей теологические учения всех Юных Рас…
Королева Объединения Пяти любила отдыхать именно так: среди звёзд. Она скользила взглядом по искрам бесчисленных Миров, и понятие «отдых» не подразумевало полной бездеятельности её сознания.
Звёздная Королева медленно перебирала пальцами, пропуская через них тончайшую – но такую прочную – цепочку с висящим на ней магическим камнем. Чередовались свет и тень, голубой отблеск скользил то по белой с тёмной точкой половинке Инь, то по чёрной с белой точкой – Янь. Частица тех, кого она так упорно разыскивала вот уже триста лет – стандартных лет, – была теперь с ней. «Я слышу вас, – думала Эн-Риэнанта, касаясь кончиками пальцев чуть тёплой поверхности артефакта, – и я верну вас…». И амулет отвечал – отвечал суровым голосом Вселенского Воителя Эндара, Стража Звёздных Дорог, и более мягким, но строгим голосом Хранительницы Жизни Натэны.
«Мы подождём, дочь, – говорил Коувилл. – У тебя сотни Миров, и ты за них в ответе. И за этот Мир, Мир Третьей планеты системы Жёлтой звезды, качающийся на самом краю бездонной пропасти, ты тоже в ответе. Помни об этом! А мы – мы подождём…».
«Мы подождём, дочь, – говорила Таэона. – Ты найдёшь нас – обязательно. И ещё – ты найдёшь свою любовь, настоящую, такую, какую нашли мы. Я верю в это, Энна, – нет, не верю, – знаю. Теперь знаю…».
Эн-Риэнанта держала амулет Инь-Янь в руке – не пришло ещё её время надеть на шею заветный символ, ибо истинная любовь не коснулась пока её сердца. Но это время придёт – Энна верила матери.
На прекрасной шее Звёздной Владычицы красовался другой амулет, который она сотворила для себя постоянным напоминанием о Поиске. На голубоватой цепочке плавно вращался маленький шар, меченный несимметричными светлыми и тёмными пятнами и окутанный голубым ореолом. Приглядевшись, искушённый понял бы, что шарик этот являл собой точную миниатюрную копию Третьей планеты окраинной галактической системы Жёлтой звезды – именно такой она видна извне, из открытого пространства Привычного Мира Галактики.
Магиня затратила немало сил, зато теперь у неё был Вещун. Свечение вокруг амулета периодически прошивали быстрые разноцветные взблески – следы магических сущностей в эгрегоре планеты и в примыкающей к ней области Тонкого Мира. Золотистые, серебряные, зелёные, голубые… Эскиня ждала фиолетовой вспышки: ведь не только Коувилла называли Фиолетовым Магом – после тысяч и тысяч тантрических слияний Таэона приняла добрую толику алого, и оттенок её магии тоже изменился.
И она дождалась – яркая фиолетовая искра прошила Вещун. «Вы здесь, – прошептала Эн-Риэнанта, – вы воплощены – оба. Наконец-то… Время пришло».
