– Храбрый, храбрый капитан – добрый, пригожий и смелый.
– Спасибо, спасибо тебе, милая Мерси. Я бесконечно обязан тебе. Скажи мне, – произнес он после подобающей паузы, пытаясь сесть поудобнее (как – никак в девице было четыре пуда), – будь добра, bona creatura, принеси мне охлажденного негуса. Sangria colda. Моя пить, soif[52], уверяю тебя, дорогуша…
– Твоя тетушка оказалась совершенно права, – продолжал он, ставя на стол покрытый капельками влаги кувшин и вытирая рот. – Судно из Винароса оказалось на месте с точностью до минуты, обнаружили мы и лжерагузанку. Так что твоей тетушке полагается вознаграждение, recompenso de tua tia[53], дорогая. – С этими словами он достал кожаный кошелек из кармана панталон, а следом за ним аккуратный пакет из вощеной бумаги. – А это небольшой regalo para vous[54], душечка.
– Подарок? – воскликнула Мерседес, с блестящими глазами беря пакет, и стала разворачивать ловкими пальцами шелк, папиросную бумагу, ювелирную вату и обнаружила изящный, украшенный бриллиантами крестик на цепочке. Девушка вскрикнула, поцеловала Джека и кинулась к зеркалу. Снова вскрикнула и вернулась с украшением на груди. Она напыжилась, словно голубь, опустив вырез пониже, и крестик засверкал в ложбинке меж грудей. – Он тебе нравится? Нравится? Нравится?
В глазах Джека появилось отнюдь не братское выражение, в горле у него пересохло, и сердце начало учащенно биться.
– О да, он мне нравится, – хриплым голосом произнес он.
– Таймли, сэр, боцман с «Сюперба», – раздался могучий бас из отворившейся двери. – О, прошу прощения, сэр…
– Ничего, мистер Таймли, – отозвался Джек Обри. – Рад видеть вас…
«Может быть, хорошо, что так получилось, – размышлял он, снова высаживаясь на набережную. Позади осталась целая команда ловких, толковых матросов с „Сюперба“, которые натягивали новенькие ванты. – Ведь дел невпроворот. Но что она за славная девочка…»
Джек направлялся на обед к губернатору. Во всяком случае таково было его намерение. Но, не успев прийти в себя, он возвращался мыслями в минувшее и заглядывал в будущее. Ко всему, ему не хотелось красоваться на этой улице, которую моряки называли Хай – стрит, и в конце концов, оказавшись на задворках, где пахло молодым, несозревшим вином и по канавам текла пурпурная жижа виноградных выжимок, он добрался до францисканской церкви на вершине холма. Тут он вернулся к действительности и вспомнил о своих прежних намерениях. Озабоченно посмотрев на часы, быстрым шагом он миновал арсенал, прошел мимо зеленой двери дома мистера Флори, мельком посмотрев наверх, и взял курс на норд-вест-тень-норд, который вел в резиденцию губернатора.
За зеленой дверью на одном из верхних этажей Стивен и мистер Флори уже сидели за немудреной трапезой, заняв несколько столов и стульев. Дело в том, что после того как оба вернулись из госпиталя, они препарировали хорошо сохранившегося дельфина, который лежал на высокой скамье у окна рядом с каким-то предметом, закрытым простыней.
– Некоторые капитаны считают самой разумной политикой включать в список убитых и раненых – жертв столкновений или временного недомогания, – говорил мистер Флори, – поскольку перечень кровавых потерь выглядит солидно в официальной газете. Другие не включают в донесения о потерях тех лиц, которые, хоть и были ранены, но остались живы, поскольку небольшое количество убитых и раненых свидетельствует об осмотрительности командира. По – моему, ваш перечень – это золотая середина, хотя, возможно, он составлен с некоторой опаской. Вы его, разумеется, рассматриваете с точки зрения продвижения вашего друга по службе?
– Совершенно верно.
– Понятно… Позвольте предложить вам ломтик холодной телятины. Пожалуйста, передайте мне острый нож. Для того чтобы насладиться ее вкусом, телятину нужно резать тоненькими ломтиками.
– Этот нож недостаточно остер, – отозвался Стивен. – Попробуйте использовать скальпель. – Он повернулся к дельфину. – Нет, – произнес он, заглянув ему под плавник. – Где же мы могли оставить его? Хотя есть еще один, – продолжал он, приподняв простыню. – Вот это лезвие наверняка шведская сталь. Я вижу, вы начали надрез с гиппократовой точки, – заметил он, приподняв простыню выше и разглядывая то, что недавно было молодой дамой.
– Пожалуй, нужно вымыть инструмент, – предложил Флори.
– Достаточно будет протереть его, – отозвался Стивен, используя для этого угол простыни. – Кстати, а что послужило причиной смерти? – спросил он, опустив ткань.
– Хороший вопрос, – сказал мистер Флори. Отрезав первый ломтик, он скормил его грифу белоголовому, привязанному за ногу в углу комнаты. – Хороший вопрос, но я склонен полагать, что, прежде чем утонуть, она была жестоко избита. Ах эти милые слабости, эти безрассудства… Да, относительно продвижения по службе вашего друга… – Мистер Флори помолчал, разглядывая длинный прямой обоюдоострый скальпель. – Если снабдить человека рогами, он может вас забодать, – заметил он вскользь, но исподлобья наблюдал за тем, какое впечатление произвели его слова.
– Совершенно верно, – согласился Стивен, швырнув стервятнику кусок хряща. – Как правило, fenum habent in cornu[55]. Но наверняка, – продолжал он, улыбаясь мистеру Флори, – вы не имеете в виду рогоносцев как таковых? Не хотите быть более конкретным? Или же вы имеете в виду молодую особу под простыней? Я знаю, что вы говорите чистосердечно, и я вас уверяю, что никакая откровенность не может обидеть.
– Ну что ж, – отвечал мистер Флори. – Дело в том, что ваш друг – я бы сказал, наш друг, поскольку по-настоящему уважаю его и считаю, что его подвиг делает честь нашей службе, всем нам, – наш друг ведет себя очень неблагоразумно. То же можно сказать и о даме. Надеюсь, вы следите за моей мыслью?
– Ну разумеется.
– Муж этим возмущен, а он в таком положении, что может поддаться своему возмущению, если наш друг не будет очень осторожен – в высшей степени осмотрителен. Супруг не станет требовать сатисфакции – это вовсе не его стиль, – жалкий тип. Но он может поймать его в ловушку, заставив совершить акт неповиновения, и таким образом довести дело до трибунала. Наш друг известен своим сумасбродством, решительностью и удачливостью, а не строгим соблюдением субординации. Между тем некоторые старшие офицеры очень завидуют ему и весьма недовольны его успехом. Более того, он тори, во всяком случае, его семья принадлежит к тори, в то время как супруг и нынешний первый лорд Адмиралтейства – отъявленные виги, мерзкие, крикливые псы вигов. Вы меня слушаете, доктор Мэтьюрин?
— Разумеется, сэр, и я весьма вам обязан за ту откровенность, с какой вы мне все это рассказываете. Она подтверждает то, о чем я думал сам, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы он осознал шаткость своего положения. Хотя, признаюсь, – добавил он со вздохом, – бывают моменты, когда мне кажется, что в данном случае ничто, кроме радикальных мер – удаления membrum virile[56], – помочь не сможет.
– Порой член справедливее называть корнем – корнем зла, – заметил мистер Флори.
Писарь Дэвид Ричардс тоже обедал, но он трапезовал в кругу семьи.
– Как всем известно, – вещал он слушавшим его с почтением родственникам, – должность писаря на военном корабле самая опасная: он все время находится на шканцах с грифельной доской и часами рядом с капитаном, чтобы регистрировать происходящие события. И огонь всех мушкетов и множества больших орудий сосредоточен на нем. Однако он должен оставаться на месте, помогая капитану своим хладнокровием и советами.
– О, Дэви! – воскликнула тетушка. – Неужели он спрашивал у тебя совета?
