Но потом он перешел к делу, и все, о чем мы только что говорили, сразу отошло на второй план. Потому что прилетел он, конечно, не просто так. Он прилетел для того, чтобы предложить мне стать руководителем Группы Контроля за транспортировкой в надпространственных тоннелях.

По мысли тех, кто выдвинул это предложение, оно устраняло все противоречия, накопившиеся вокруг проекта. Группа Контроля, наделенная правом вето, подчиненная и подконтрольная противникам проекта, фактически имела возможность свести к нулю все отрицательные эффекты, не препятствуя в то же время самому строительству. Фактически, мы получали при этом гораздо больше, чем могли надеяться, потому что вот уже многие годы находились на грани полного поражения, не в силах склонить в свою пользу общественное мнение. А поражение наше означало бы, что надпространственные тоннели будут строиться и эксплуатироваться самым опасным для судеб человечества образом. Контроль с правом вето - это было заманчиво. Настолько заманчиво, что можно было смириться с началом строительства.

Над этим стоило подумать.

С тем мы и расстались с Диассо. У него были какие-то срочные дела, и он не стал задерживаться. А я был рад тому, что никто не станет отвлекать меня от серьезных размышлений. Мы распрощались с ним довольно тепло, и я снова остался один.

Поначалу мысли мои текли довольно спокойно, и мне было совсем нетрудно логически рассуждать о преимуществах и недостатках полученного предложения. В сущности, оно было не более, чем признанием того факта, что я способен оказывать определенное воздействие на судьбу человечества, что, поскольку моя позиция имеет достаточное количество сторонников, со мной вынуждены считаться. И раз при всем том я убежден в своей правоте, в правильности выбора цели, значит жизнь прожита не зря, и все, чем пришлось в этой жизни пожертвовать, не напрасно. А потому не было особой проблемы в том, принимать или не принимать предложение Диассо.

Но постепенно уверенность моя стала ослабевать, потому что, представляя себе будущее, когда я возглавлю Группу Контроля, я вдруг со всей ясностью осознал, что это будущее будет резко отличаться от того, что мы имеем сегодня. Уже в силу того факта, что надпространственные тоннели будут построены, ситуация резко изменится, и мы, даже обладая правом вето, будем вести оборону на новых рубежах. И кто тогда даст гарантию, что однажды не настанет момент, когда с той же легкостью, с которой сегодня нам готовы дать это право, его у нас не отберут? История знает немало примеров подобного рода. Причем совсем не обязательно сделают это те же самые люди. Все мы, быть может, успеем умереть и истлеть, даже имена наши могут уже позабыться, но рано или поздно проблема эта встанет перед людьми в полный рост, и право вето окажется потерянным - потому что нет ничего вечного в этой Вселенной. За свою долгую жизнь я повидал десятки миров, которые погибли или пришли в упадок от неизвестных причин - кто даст тогда гарантии, что такой же не будет судьба всего человечества?

Время близилось к ночи, и по мере того, как сгущались сумерки, мысли мои становились все более смятенными. Не находя покоя, я бродил по комнатам своего слишком большого для меня одного дома, надеясь найти хоть что-то, что дало бы новое направление мыслям. И наконец - но, думаю, не случайно - наткнулся на джинг, что хранился на полке в моем кабинете среди прочих редкостей, собранных в разных уголках Галактики. Как-то совершенно неожиданно для меня самого он вдруг оказался в моей ладони. Память о далеких годах ушедшей молодости, о счастливом времени, которое уже никогда не вернешь, о людях, которые ушли навсегда... Я медленно поворачивал джинг, всматриваясь в его полупрозрачные глубины, пальцы сами-собой ощупывали его поверхность, местами гладкую, как стекло, местами шероховатую и чуть теплую на ощупь. И вдруг... Дрожь прошла по всему моему телу, я покачнулся и чуть не упал, но все равно ни на мгновение не смог оторвать взгляда от джинга, хотя и не понимал еще, что же такое происходит со мной. Я еще чуть-чуть повернул его на ладони - и увидел...

Он стоял ко мне боком, глядя куда-то вдаль. Потом медленно повернулся - но я узнал его раньше, еще до того, как разглядел черты лица. Знание о том, что я его увижу, наверное, жило во мне все эти годы. Или оно жило в джинге, что лежал на моей ладони. Впрочем, это было одно и то же. Ведь джинг - это и был я, такой, каким вошел так много лет назад в мастерскую "йяон-твало".

- Здравствуй, - сказал он, улыбнувшись.

- Здравствуй, - ответил я, чуть помедлив. Я уже не дрожал, все со мной было в полном порядке, и я не удивился тому, что разговариваю с ним. Как-то вдруг я совершенно позабыл о той реальности, что еще несколько мгновений назад меня окружала, и сознание мое перенеслось на далекий Джинг - и далеко-далеко в прошлое. Потом, когда все это кончилось, я с удивлением обнаружил, что уже не стою там, где джинг проник в мое сознание, что я удобно расположился в кресле в своем кабинете, ноги мои, которые стали мерзнуть в последние годы, тщательно укутаны пледом. Но память о том, как и когда я успел это сделать, не сохранилась. Наверное, сознание человека, когда он вступает в контакт со своим джингом, раздваивается, и джинг вытесняет из памяти реальные события, потому что слишком значительно то, что он способен внести в нашу жизнь.

- Рад видеть тебя, - сказал он, подходя ближе. - Ты здорово изменился.

- Все меняются с годами.

- И все меняется. Кроме прошлого.

В глазах его я почитал вопрос, но почему-то не сразу понял, что же желает он узнать. И лишь через пару секунд до меня дошло - ведь мое прошлое это его будущее. Хотя, может, это и бессмысленно - какое будущее может быть у человека, навеки запечатанного в неизменном джинге? - но он хотел знать.

Однако отвечать на этот немой вопрос я еще не был готов.

Я и сам не знал в те мгновения, как относиться мне к своему прошлому. Жизнь прошла - а что сделано? Я вдруг вспомнил рассуждения одного древнего мудреца о том, что человеку всегда свойственно жить лишь будущим, и даже когда он думает, что в прошлом своем - что бы ни случилось в жизни дальше - он всегда найдет утешение - даже тогда его взгляд все равно обращен только в будущее. Только будущим и обладаем мы, живущие, потому что изменить хоть что-то в своем прошлом мы не в состоянии. А он - он не имел и малой доли будущего, все его будущее я уже прожил. У него впереди было меньше жизни и меньше свободы, чем у любого умирающего, и мы оба сознавали это. Мне стало не по себе от таких мыслей, и я отвел взгляд в сторону.

Молчание наше длилось довольно долго. Он не торопил меня и не мешал мне думать. И наконец, когда почувствовал, что молчать дальше становится для меня слишком тяжело - он не мог не почувствовать этого, ведь мы с ним существовали оба лишь в рамках одного, моего собственного сознания сказал:

- Я вижу, ты многого добился в жизни.

Он не спрашивал и не настаивал на ответе. Он просто приглашал меня поделиться - и радостями, и печалями. И был готов понять и простить все. Кто еще может так вот понять и простить? Но мне тяжело было начать говорить, потому что я вдруг со всей ясностью осознал, что вот, жизнь почти что прожита, и в этой прожитой жизни больше потерь, чем обретений, больше несвершенного, чем сделанного, больше рухнувших надежд, чем успехов и достижений. Таков, наверное, удел каждого из живущих - но далеко не каждому приходится однажды держать ответ перед самим собой.

- Да, - наконец, нашел я в себе силы для ответа. - Кое-чего я добился. Но гораздо больше потерял.

- Жизнь не обходится без потерь, - ответил он, и, подняв глаза, я заметил, как он поморщился, сожалея о сказанном. Ну конечно, не для того ведь мы встретились, чтобы обмениваться общими фразами.

А для чего?

- Давай присядем, - сказал я и первым двинулся к стоящему в углу низкому дивану. Как-то в то время мне и в голову не приходило, что окружающая нас обстановка не имеет ни малейшего отношения к реальной действительности, в то время как движения мои как раз в этой действительности и должны происходить. Я просто был там, в мастерской "йяон-твало", в своем далеком прошлом, я встречался и разговаривал с самим собой, и это была та единственная реальность, которая существовала для меня.