пиджака трубку оптического прицела. Отличная вещь, компактная, но увеличение

дает хорошее. Придвинулся к окну. Окно выходило во двор, прямо на стоянку.

Шевеля губами, напряженно вгляделся в неясные цифры на номерном знаке. Хоть

что-то.

Егор Росомахин откинулся в пассажирском кресле и с отрешенной

полуулыбочкой посматривал то на водителя, то сквозь лобовое стекло, то по

сторонам, любуясь убегающими назад видами.

Ловко у него получилось напроситься в попутчики, жаль, что до сих пор не

знает, зачем. А теперь еще и за своим «фордом» придется возвращаться в эту

промзону. Ну хорошо, не промзону. В этот центр культуры и цивилизации.

Он не любил блондинок. Особенно натуральных. Чего спросить с крашеных?

Дуры и есть. А вот натуральные… Притом, что они, как правило, невзрачны, с

бесформенными носами и вялой кожей, блондинки натуральные самодовольны и

обладают раздражающей уверенностью в своем фатальном влиянии на всю

самцовую часть человечества. Идиотки. И стервы.

И чего он к этой прицепился? Еще и уговаривал. Придумывал. Объяснялся.

Не сразу, кстати, получилось. Он мог бы, конечно, наплести что-то насчет внезапно

обрушившегося урагана чувств, невозможности расстаться навеки и навсегда

потерять, и она повелась бы! Любая повелась бы, и эта не исключение.

Но сегодня он решил быть креативным. Поэтому он, доверительно понизив

голос, признался, что не все ему в этом деле с убийством понятно, что он не верит,

что это Тамара, ну и так далее. Хотелось бы услышать ее мнение на этот счет.

Девица клюнула, и вот он здесь, в ее тупорылой японской машинке

желтенького цвета. Хорошо, что не в розовый горошек. Хотя подушка в виде

розового слоника на заднем сиденье присутствует. Бр-р…

На самом деле, он отнюдь не был уверен, что такая растеклась бы, услышав

пошленькие сигнальные фразы, которыми сейчас вовсю пользуется основная

часть мужского населения для межполовых вербальных контактов. А проще – для

склеивания телок, и телки с радостью склеиваются.

Егор скосил глаз, чтобы посмотреть на ее профиль, и решил – не растеклась

бы. Может, поэтому Егору Росомахину и захотелось ее склеить? Он любил

сложные задачи.

Конечно же, именно из-за этого. Потому что натуральная блондинка

понравиться ему не может никогда. А неплохо, кстати, она держится за рулем.

Был еще нюансик. Смешно даже. Запах «Клима».

Как-то он подарил ярко-голубую коробочку Корнелии, а она расхохоталась и

даже красивый шелковый бант, которым та коробочка была украшена, развязывать

не стала.

Когда отсмеялась и промокнула подушечками пальцев уголки

безукоризненно накрашенных глаз, пояснила с улыбкой:

– Не обижайся, Ёжка, я не смеюсь над тобой, а радуюсь! Значит, врут про

тебя бабы из отдела рекламы, и вовсе ты не бабник, душа моя. Иначе ни за что не

принес мне вот этот нафталин.

Егор за «нафталин» обиделся, причем как-то всерьез, по-детски. Но,

конечно, смешливой Корнелии он об этом говорить не стал. Как, впрочем, и про то,

что бабы из отдела рекламы все-таки не врут. Зачем ей это? Узнает сама со

временем.

А идиотская женская манера презирать то, что, по чьему-то там

авторитетному мнению, уже устарело или, как они любят выражаться, «в этом

сезоне перестало быть актуальным», его до невозможности бесила. Какая-то

вселенская тупость. Прошлогодняя коллекция – фу, отстой! А свежее дерьмо – это

да, это вандефул! Коровы.

Его папаня, которого с недавним появлением в семье внука – сестра Ленка

родила – теперь зовут исключительно «дед», в былые годы служил управляющим

в отделении Госбанка, в те недавние и такие уже далекие времена, когда Госбанк

еще существовал.

Егор по малолетству в подробности не вдавался, откуда у простого

советского банкира «Волга» и прочее, значит, зарплаты такие. Но в их семье

никогда не было необходимости вести дружбу с «завсклад-товаровед». У них в

семье и без этой дружбы всегда все было.

Маманя легонько трудилась ассистентом на кафедре иностранных языков в

текстильном институте, студентов своих не обижала, при дележке учебных часов в

драки с коллегами не вступала. За что, кстати, была осуждаема теми же

коллегами.

Зависть и осуждение – что может быть ближе и понятнее любой

человеческой душе? Маманя ни от кого не скрывала, кем и где работает ее муж.

Да и скрывать в те времена было бессмысленно.

Зато студенты ее любили. Зато каждый день в три часа пополудни она уже

была дома. Зато на два летних месяца – в отпуск, какая прелесть!

«Клима» как раз и подарили ей благодарные студенты. Аромат ей не

особенно понравился, сморщила нос, говорит – «пошлость какая». Её по тем

временам что-то этакое прикалывало, «Испахан» или «Тайна Роша». Но, конечно,

своим школярам она ничего такого не сказала. Тем более, что зачет «автоматом»

они получили сначала, а только потом преподнесли мамане презент.

А Егору духи понравились. Он открывал флакончик и втягивал носом запах,

и чувствовал – вот красота. Бывает на картинке, а тут – в воздухе. Было ему тогда

лет одиннадцать, что ли. Уж сколько времени прошло, сколько всего всякого с ним

случилось, а волшебство чистого аромата не покинуло, не исчезло.

И вот эту тонкую вуаль старомодных «Клима» его нос безошибочно учуял в

тесной прихожей Сашкиной квартиры. Он даже ноздрями слегка пошевелил, чтобы

убедиться. Убедился, удивился. Пахло именно «Клима» и именно от нее, от этой

манерной девицы, молодой, зубастой и отнюдь не бедной. Он разбирался.

Так. Кому он рассказывал про свое пристрастие? Никому, вроде бы. Только

семья и знает.

Егор хмыкнул. Додумался, параноик, заговор мерещится. И он опять искоса

взглянул на девушку за рулем.

Беленькая. Худенькая. Заносчивая. Одета как-то уж слишком четко. И

слишком официально, даже с перебором. Может, на работу собралась? Белая

блузка, застегнутая под горло, куцый черный жакетик без воротника и брючки в

клетку, черно-белую, естественно. На ногах туфли на шпильках, отчего-то

вишневые. Строгая прическа из гладких волос. В голове у такой должны тесниться

исключительно балансы с отчетами и бюджетными статьями. Или она не

бухгалтер? А кто, интересно? Может, спросить?

Его вдруг стало тяготить молчание, и он завозился на сидении.

А вот эту черно-белую, кажется, оно нисколько не тяготит. Нетипично. Она

просто обязана забрасывать его вопросами и высказывать различные мнения. А

не высказывает.

«Может, она робот?! – в шутку испугался Егор.

Как же, робот она! В Сашкиной квартире она так уморительно шипела и

метала молнии через очки, что, будь она роботом, у нее давно перегорели бы

контакты.

Егор подумал: «Кстати, а чего я жду? Прикольная девчонка, действовать

надо. А то выкинет возле метро и все, тю-тю. Будешь снова нюхать «Клима» из

флакона».

И тогда он спросил, подбавив в голос умеренной озабоченности, а не хочет

ли Алина поведать, что именно показалось ей странным? Ей ведь тоже что-то

показалось там странным? Давайте сравним! И обсудим!

Хотя ничего странного в ситуации со смертью Сашки Поляничева он, к

сожалению, не увидел. Жуткая история, конечно. Но бывает, дело житейское.

Только Сашку жалко. Балбес, но человек. Бывают роботы, бывают и скоты, а

Поляна был человеком.

Напрасно он с этой теткой связался, с Тамарой. Она еще и старше него лет

на десять. Естественно, ревность, классическая картина.

Алина покосилась. Молчит. Видимо, размышляет, можно ли ему, Егору,

доверить свои выводы. Он ухмыльнулся.

Должно быть, она сильно задумалась, если не отреагировала на светофор.

Точнее, поздно отреагировала. «Ниссан», шедший впереди, на красный свет