По салону плавал сизый плотный сигаретный дым, все кашляли, но не обращали на это внимания. Молодые и старые в восторге скакали с бутылками по самолету. Еще бы, тут была свобода! Они летели отдыхать! Тут не было налогового инспектора, не было рэкетиров или конкурентов, что одно и то же, не было даже участкового… Судя по лицам пассажиров, они не представляли себе, где эта Испания находится, что это такое… Они знали только, что это стоит много «баксов» и что они могут эти баксы заплатить.

А сознание это для человека, всю жизнь жившего в вонючей коммуналке и продававшего на толкучке краденые кальсоны, умопомрачительно. Когда ты точно знаешь про себя, что ты — малограмотный мелкий жулик, и толком штаны застегнуть не умеешь, и вдруг на волне «перестройки» стал хозяином какого-то дела — это может помрачить твой рассудок. И ты действительно купишь себе сотовый телефон с антенной, хоть тебе и не с кем по нему разговаривать, и начнешь пить из горлышка сладкий ликер… Это можно понять.

Я немножко жалел их бедных детей, которые сидели в сплошном табачном дыму и привычно слушали мат, но потом посмотрел на этих детей с бледными лицами и бесцветными глазами убийц, и перестал жалеть и их… Тут не о ком было сожалеть…

«Ничего, — сказал себе я. — Скоро прилетим, а там поселимся в гостинице с толстыми стенами и все. Они — сами по себе, а я — сам по себе. У них будет своя Испания — с водкой и компьютерными играми, а у меня — своя. С Дон-Кихотом и Одиссеем, плывущим по волнам Средиземного моря».

— Федя, давай еще выпьем, — тормошил мой сосед своего товарища. — Что ты не пьешь, скотина? В Испанию летим, понимаешь. Давай, по грамулечке.

Витя, сосед, муж и отец, все еще не мог расстаться со своей телефонной трубкой, и все держал ее в потной руке, бессмысленно тараща черные мутные глаза. Ликер он почти допил.

«И как ему не противно выпить целую бутыль этого приторного дамского напитка?» — подумал я. Напарник его по имени Федя сидел в соседнем ряду, держал в руках бутылку коньяка и отхлебывал от нее. Витя пытался с ним говорить, но тот отвечал односложно. Пил он неохотно, понемногу.

— Хочешь? — внезапно обратился ко мне Витя, протягивая бутылку ликера через проход. — Вот, — погрустнев сказал он, когда я наотрез отказался, и кивнул в сторону Феди. — Он тоже отказывается. Свое, говорит, пью… Ну и пусть. Он вообще непьющий. И хорошо, — ему в голову пришла внезапная мысль. — Вот приедем на место, тачку возьмем и кататься будем. По морю… То есть по берегу… Вот Федька нас возить и станет, раз он все равно трезвый. Правда? — повернулся он к своей жене. — Да не спи, Люська. Правда, говорю?

Рот Люськи уже стал слюнявым и уголки накрашенных губ опустились еще ниже. То ли она была пьяна, то ли это было ее обычное состояние. Витин сын, мальчик с глазами убийцы, сидел нахохлившись и не обращал на папу внимания. Самому же Вите требовалось общество.

— Возьмем машину обязательно, — продолжал он, как бы размышляя. — Тачку… Тачку под жопу. Люблю, чтоб тачка под жопой была. Правда, Федька?

Тут я обратил внимание на Федю. Это был здоровяк лет двадцати семи, роста под два метра и с широченными плечами. И он действительно, как сказал Витя про него, был абсолютно трезв. В руках его была почти пустая бутылка с коньяком, из которой он периодически прихлебывал, но глаза парня были ясные, трезвые и равнодушные.

— Ну и силища у вас, — сказал я ему, улыбаясь. — Почти бутылку выпили, а ни в одном глазу. Спортсмен, наверное?

Федя посмотрел на меня косым взглядом и ничего не ответил. Зато Витя захохотал:

— Во даешь, мужик… Спортсмен… Во даешь… Он спортсмен, Федька-то…

Потом Витя постепенно «отрубился» и заснул, пуская пузыри. Жена его таращилась в потолок, а сын играл в какую-то электронную игру, не отрываясь. Федя же так и остался сидеть среди всеобщего шума и криков — спокойный и равнодушный ко всему.

Испания встретила нас жарой и духотой. И вновь, уже после таможенного и пограничного контроля, я понял, что попал не вполне туда, куда ожидал. У выхода из аэровокзала стояли автоматчики…

После Англии, где по ночам ходят невооруженные полицейские, часто женщины, это шокировало. Трое серьезных молодых мужчин в зеленой форме и с автоматами наперевес — это зрелище для западной страны, скажу я вам.

Над ними, на стеклянных дверях висел большой плакат с фотографиями неких небритых личностей. «Данджероса-террориста» — было написано на плакате большими красными буквами… Опасные террористы… М-да…

Впрочем, я скоро забыл об этом, потому что нас посадили в туристский автобус и повезли в отель на берегу моря.

Мы объехали Барселону кружным путем и помчались по шоссе на север.

— Как вы думаете, нам далеко ехать? — обратился ко мне мой сосед по сиденью, молодой человек лет тридцати. Он тоже был один, как и я, и почему-то сразу пристроился рядом со мной.

— Я слышал, что семьдесят пять километром, — сказал я рассеянно. Мне вообще не хотелось завязывать знакомства. После того, что я видел в самолете, мне хотелось просто поскорее приехать и поселиться в своем отдельном номере желательно с видом на море. И никого не видеть все эти две недели. Как хорошо, в самом деле, бродить по берегу моря, смотреть на волны, и не общаться с разными животными…

— А вы один приехали? — спросил меня сосед, и едва я только кивнул утвердительно, протянул мне руку:

— Герман, — представился он. — Я тоже один приехал. Жену дома оставили?

— Нет, сказал я. — Я не женат. Так что никого я не оставил, а просто так, решил развеяться.

Разговора все же не удалось избежать, напрасно я надеялся…

— Андрюша, а вы бизнесом занимаетесь? — вкрадчиво спросил меня Герман, пристально и ласково глядя в глаза.

Я посмотрел на него внимательнее. Нужно было решить, что происходит и как себя вести. Нет нужды объяснять, что молодые мужчины около тридцати в первые минуты знакомства не обращаются друг к другу уменьшительными именами… Если только они не…

— Я не занимаюсь бизнесом, — сдержанно ответил я. Поймав удивленный взгляд Германа, я добавил немного раздраженным тоном. — Не одни же бизнесмены ездят отдыхать за границу. Даже в наше время. Я писатель. Только и всего.

— О, как интересно, — обрадовался Герман и чуть придвинулся ко мне. — Я так люблю литературу. Больше всего мне нравится Оскар Уальд. Вы любите Уальда?

Теперь ситуация прояснилась. Я оценил своего нового знакомого во всей полноте. Он был длинноволос, и сзади его волосы были собраны в хвост. На крепкой жилистой шее был повязан яркий платок голубой и розовой расцветки. Голос был вкрадчивый и деланно-деликатный…

По отдельности все эти вещи ни о чем не говорят. Но все вместе, они говорят о многом и могут служить как бы визитной карточкой человека. Собственно, на то и рассчитан этот набор признаков. Для взаимного узнавания. Ведь не напишешь себе на лбу: «Я — гомосексуалист».

Да собственно, даже и без хвоста и шейного платка, все должно быть ясно — как правило, именно голос и манера держаться выдают «голубого».

Наверное, я люблю Оскара Уальда, но тут уже действовала знаковая система.

Мы с Германом достаточно внимательно посмотрели друг другу в глаза, и он понял, что я правильно понял его знак. Если я сейчас в данных обстоятельствах скажу, что я тоже люблю Уальда, это будет означать, что вечером я готов лечь в постель с этим Германом…

— Нет, я терпеть не могу этого писателя, — спокойно ответил я, отворачиваясь к окну, за которым проплывало бескрайнее море с тянущимся вдоль его бесконечным пляжем.

— А почему? — не отставал Герман, и в этот момент его рука легла на мое колено…

— Он не в моем стиле, — ответил я, оставаясь спокойным и не убирая ногу. — Уальд — не мое амплуа.

После этого я повернул лицо к Герману и посмотрел на него тяжелым выразительным взглядом. Он все понял, и убрал руку с моего колена. При этом он вздохнул и протянул:

— А я думал вы один, и я один… Мы могли бы подружиться. Какой вы мизантроп.