— Ты знаешь, что это за штука?
Старик замялся.
— Понимаешь ли, девочка… — начал он. — Тебе сейчас лучше отсюда уйти.
Волна ярости захлестнула Любкину голову. Кондрат вспомнила Гошку, его темные глаза, курносый нос…
— Из-за нее погиб хороший человек! — кинулась она к старику. — Говори, что это такое!
Старичок захихикал, прикрыв глаза сероватыми веками.
— Жертвы — это хорошо, — пробормотал сглаживаясь в кресло. — Жертвы — это она любит.
— Говори! — снова подскочила к нему Кондрашова. — А то… а то… — Она повертела головой. — А то я разобью твою скрипку!
— Деточка, — старик уселся поудобней, сложив перед собой руки. — Ты прекрасно знаешь, что уничтожить ее нельзя.
— Ничего подобного! Можно! — Любка потрясла кулаком, в котором был зажат клочок бумажки, выпавший из скрипки.
— Нельзя! — Лицо старика стало серьезным. — Потому что никакая это не скрипка. Эта вещь даже отдаленно не похожа на музыкальный инструмент. Это волшебный предмет, черный шар, исполняющий желания.
— Опять заведет про какие-то там сады… — пробормотала Кондрат, вспоминая Наташкин рассказ.
— Вот именно. То, что ты видишь, это желание одного человека. Оно было настолько сильным, что скрипка обрела самостоятельную жизнь. Вот только для существования ей нужно небольшое условие… — Старик пошевелил пальцами в воздухе, подбирая слова.
— Жизни людей, — подсказала Любка.
— Не жизни, — поправил ее старик. — Желания. Желание стать выдающимся человеком. И умереть в расцвете своей славы. Так что смерть — это одно из желаний. Кто виноват, что оно исполняется так быстро? Кстати, чаше всего этими глупыми желаниями болеют творческие люди, честолюбивые, но малоталантливые. Они хотят стать первыми. И они ими становятся. Но ненадолго.
— Если скрипка исполняет желания, тогда она должна превращаться во что-то еще. Не могут же люди хотеть только играть на скрипке?
— Никто не знает, что в ее присутствии можно что-то желать, — скривился старик от необходимости что-то объяснять. — Видят скрипку и хотят стать виртуозными скрипачами. Вряд ли чертежник, увидев этот инструмент, захочет себе карандаш, не допускающий ни одной помарки.
Слушая старика, Любка сперва и не заметила, как начала подпадать под очарование его голоса, как музыка постепенно разлилась по всему ее телу.
А ведь когда-то и она хотела играть в оркестре Большого театра. Или даже быть солистом самого известного мирового коллектива. Значит, если она возьмет скрипку, то мечта ее сбудется…
— Откуда вы все это знаете? — Кондрашова быстро спустилась с небес на землю. Два года назад ей популярно объяснили, что никакого таланта в ней нет, что выше средненькой скрипачки она не поднимется, как бы ни трудилась над нотами.
Старик недовольно сощурился.
— А ты не так проста, как кажешься, — пробормотал он. — Редкое качество для девочки твоего возраста. Впрочем… У нас еще есть немного времени.
— Для чего? — насторожилась Любка.
— Я, скажем так, наблюдаю за этим инструментом, — старик поерзал в кресле, глаза его беспокойно забегали по комнате. Он старался не смотреть на девочку. — Ее нельзя уничтожить — ни разбить, ни сжечь, ни сломать. Это ценнейшая вещь. Я поддерживаю ее жизнь. Нужно просто время от времени давать ей подкрепиться…
Так это вы оставили ее на лавочке?
— Сквер стоит около музыкальной школы, — старик поморщился, Любкино любопытство ему надоело. — Я думал, пройдет взрослый человек, преподаватель. А тут этот мальчишка! — Он кивнул в сторону играющего Гребешкова. — Будь это взрослый, через два-три дня дело было бы закончено. Взрослых изнутри съедают зависть, ревность, несбывшиеся желания, мысли о бездарно прожитой жизни. Но с вами, молодежью, — старик произнес последнее слово, как будто проблеял, — все слишком сложно. Искренность, желание помочь другу, любовь! Вы сотканы из противоречий. Вами сложно управлять. Хотя иногда это получается. Если бы твой друг не вмешался, все бы прошло тихо и незаметно. А что теперь? Я даже не представляю, когда она насытится.
— Значит, вы специально подложили скрипку, чтобы она кого-нибудь убила? Да как вы могли? — Любка захлебнулась от возмущения.
— Ой, деточка, — махнул сухой ручкой старик, — только не надо патетики. Есть вещи, которые важнее любой человеческой жизни. Я повторяю, эта скрипка бесценна.
— Немедленно остановите ее, — приказала Кондрат. — Слышите? А то я сама с ней что-нибудь сделаю!
В ответ старик снова мерзко захихикал.
— Давай! Возьми ее, и ты станешь следующей ее жертвой!
Первым желанием Любки было задушить этого противного старикашку. Но тут до нее снова донеслась музыка. Она отшатнулась.
Валерка все играл и играл. Любка уже не узнавала мелодии. Видимо, Гребешков придумывал музыку на ходу.
Наброситься на него, отнять инструмент… Не то.
Кондрашова засунула руки в карманы юбки. В левом оказалась бумажка… Бумажка!
Она лихорадочно развернула находку — это был тот самый клочок, что лежал в скрипке. Инструкция!
Но это оказалась никакая не инструкция. Просто обрывок нотной бумаги с пятью нотами. И ни одной буквы.
За ее спиной вновь раздался противный смешок.
— А как же? — растерянно повернулась Кондрашова. — В легенде сказано, что внутри скрипки…
— Внутри ее ничего не может лежать, — рассмеялся старик. — Это не скрипка! Вы ее видите как скрипку. А на самом деле это обыкновенный сгусток материи, угадывающий мысли. В ней нет полостей! Глупые детишки! Ты думаешь, что за столько лет никто не попытался найти эту записку?
Старик откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и захохотал.
— Я тебя сейчас убью! — взвизгнула Любка, кидаясь на него.
— Поздно!
Ледяной взгляд старика остановил ее. Кондрат испуганно отшатнулась и только сейчас стала замечать произошедшие вокруг изменения. Стены концертного зала потемнели, по полу пробежал промозглый сквозняк. Потолок стал ниже, света заметно поубавилось.
Машина времени заработала!
Старик поднялся. Он стал выше да и одет оказался по-другому. Вместо коротенького пиджачка и затертых брючек на нем теперь был камзол. На плечах короткий плащ.
— Понимаешь ли, деточка… — Теперь, чтобы говорить с Любкой, ему приходилось наклонять голову. — У этой скрипки есть небольшая слабость. Она любит возвращаться к своему создателю в прошлое. Есть одно маленькое «но». Создателя убили. Как убивают каждого, кто вместе с ней сюда приходит. Слышишь? — Он поднял палец. — Грохот! Замок пал. Скоро здесь прольется много крови! А за скрипкой я скоро вернусь.
Старик сделал ручкой и быстро пошел вон из концертной комнаты.
В лицо Любке пахнуло смрадным запахом гнили, кислятины и застоявшимся воздухом. До ушей долетел лязг металла и рев десятка возбужденных глоток. Эти ощущения были до того неожиданными, что Кондрат на мгновение потеряла чувство реальности, перестала видеть, слышать и хоть что-то понимать.
Первое, что к ней вернулось, был слух.
Она услышала обворожительные звуки скрипки.
Казалось, Валерка совсем высох, сильно постарел. Лицо его избороздили ранние морщины, руки набухли венами, волосы заметно отросли и поседели. На ногах он держался из последних сил.
Кондрашова поискала глазами «ответственного Немца». На его месте, прислонившись к стене, стоял скелет, чистенький, беленький, хорошо отмытый временем.
«Взрослых изнутри съедают зависть, ревность, несбывшиеся желания, мысли о бездарно прожитой жизни», — вспомнила Любка слова странного старика. Виктору Львовичу хватило музыки, ему и не надо было дотрагиваться до инструмента, чтобы отдать все свои силы.
Стены сотряс мощный удар. Скелет дрогнул, накренился вперед и плашмя упал на пол. К Любкиным ногам подкатился пустоглазый череп.
— Умрут все! — произнес кто-то. Кондрашова закричала, перепрыгнула через страшное препятствие и бросилась к Валерке.
— Прекрати! — завопила она, дергая его за руку. — Хватит играть! Смотри, что ты натворил! Гребень, очнись!
