— Полетели! — деловито отозвался Валпракс, сплюнув вниз огненной искрой, от которой на земле, распугав зевак, повалил густой едкий дым.
Сказать, что императорский дворец был грандиозен, значило бы не сказать ничего. Это был целый город в городе. Парадный вход в этот внутренний город предварялся циклопической лестницей из разноцветного камня, где на каждой из трёх промежуточных площадок возвышались огромные, в три человеческих роста статуи духов-привратников. Сначала мраморные, выше — серебряные, на самом верху — золотые. Но многочисленные обитатели дворца редко пользовались парадным входом. Исключение составляли дни торжественных церемоний и выходов императора. В остальное же время парадный вход, как правило, пустовал и оттого казался ещё более величественным. Расположенный за главным входом вестибюль вмещал сто тысяч человек. Возведённый более тысячи лет назад, он получил название Лона Избранных, поскольку, согласно легенде, именно в нём собрались все уцелевшие в разгар жестокой эпидемии жители столицы. Тогда сам император вышел к отчаявшимся людям и вместе с ними вознёс молитву богам. И болезнь ушла из города.
А за вестибюлем высилась знаменитая Арка Змей, окончательно отделяющая внутренний город от внешнего. Это были две мощные малахитовые колонны, обвитые гигантскими змеями, соединённые головы которых и служили сводом арки. Эти змеи по праву занимали одно из первых мест в списке чудес императорского дворца, и вид их даже у самых бывалых иноземных путешественников неизменно вызывал смесь восторга и священного ужаса. Сделаны они были из тончайших пластинок золота и слоновой кости, которые в искусном между собой соединении заставляли чешую играть и переливаться вслед движению солнечных лучей. Оскаленные пасти змей были неописуемы, а мерцающие глубинным светом рубиновые глаза намертво приковывали взгляд поражённых гостей дворца.
А за змеиной аркой раскидывался внутренний город во всём своём бесконечном разнообразии и великолепии. Пышные сады тянули вверх свои цветистые щупальца, оплетая узорчатый камень стен, поднимаясь едва ли не к самым сводам многоэтажных галерей. Лестницы, залы, колонны, аркады, открытые и закрытые дворы, висячие сады, фонтаны, стелы и обелиски, купола и своды, пилоны, пандусы и порталы втягивали человека в свой многомерный изменчивый мир, подавляя его волю и стремление освоиться в окружающем пространстве.
Зодчие и мастера в течение долгих веков трудившиеся над возведением дворцовых сооружений, отразили вкусы и капризы своих державных заказчиков во всём их разнообразии. Но в одном все они были едины. Внутренний город не терпел утомительной симметрии и прямолинейной регулярности. Он жил своей внутренней жизнью — изменчивой и непостижимой, как сама природа. Чтобы понять эту жизнь и привыкнуть к ней, не хватило бы человеческой жизни. Таков был передаваемый из поколения в поколение замысел заказчиков и строителей.
Слава дворца соперничала со славой священной горы Аргренд. Попасть туда и взглянуть на его чудеса было для многих недосягаемой мечтой всей жизни. И, как водится, истомлённая народная фантазия расцвечивала и без того яркий образ дворца самыми причудливыми рассказами и легендами. Рассказывали, что в коралловом зале из стеклянного, а на самом деле нефритового пола вырастают настоящие кораллы, которые на самом деле были изготовлены из кристаллов драгоценных горных пород. Говорили, что напольные мозаики по мановению руки императора могут оживать, и в них можно войти внутрь. На самом деле, напольные мозаики дворцовых залов, хотя и не имели способности оживать, но действительно производили потрясающее впечатление. С непривычки многие даже не осмеливались на них ступить. Поэтому большую часть времени многие из них были накрыты циновками. Немало восторженных фантазий было связано с так называемой «комнатой солнца». Утверждали, что в этой комнате император напрямую беседует с солнцем. На самом деле, стены комнаты были выложены из полупрозрачных кирпичей, наполненных особым составом с примесью ртути. Солнечный свет, проникающий через хитроумную систему окон, создавал такой водоворот теней и бликов, что, казалось, сами стены начинали плясать и кружиться, то растворяясь, то сгущаясь вновь. В этой комнате императоры любили принимать иноземных послов.
Самые невероятные рассказы ходили о диковинных зверях и птицах, якобы свободно разгуливающих по дворцу, не говоря уже о садах и парках. А если бы кто-нибудь взялся переписать все байки о чудесах, тайнах и ужасах подземной части дворца, то его писания превзошли бы объёмом саму Книгу Круговращений вкупе с Книгой Большого Закона.
Впрочем, кое-что дворец открыто являл любопытным взорам жителей. Так, у входа в западный флигель располагалась публичная пинакотека. Когда-то это была обычная галерея, примыкающая к дворцовому порталу, величественная и просторная, как и все дворцовые сооружения. Она имела гладкие стены, и вот эти-то гладкие стены с позволенья императора и расписал известный городской живописец Бринкен. Он не был придворным художником, но слава его была столь велика, что император предложил ему изобразить на стенах галереи всё, что тот сам пожелает. Сорок лет — всю вторую половину своей долгой жизни — Бринкен посвятил росписи галереи. Темой росписи стал загробный суд. В первой сцене души приступали к воротам Великих Судей, а далее следовали десять подземных судилищ и последняя сцена, разгадать смысл которой не мог никто. Необычна была и сама живопись. Духи, демоны, судьи, бесы и чудовища подземного мира на первый взгляд сливались в сплошную узорчатую мозаику. И только потом глаз различал их изогнутые, будто застывшие в порыве бурного движения фигуры, закутанные в пульсирующий вихрь складок, лент, аурических ореолов и декоративных узоров. Едва закончив роспись, Бринкен скончался. Поскольку он не был придворным мастером, то было решено сделать ставшую знаменитой ещё до окончания роспись свободным достоянием города. Галерея была открыта для публичного посещения. С тех пор там стали выставлять также и наиболее достойные произведения городских мастеров.
