— Пленных брать или как всегда? — прозвучал возле уха адмирала тихий вопрос.

— Как всегда. Быстрей подтягивайтесь.

— Всех бандитов на дно! — понеслась назад команда.

Не потеряв ни одного корабля, эскадра ворвалась в порт Гуссалима на полном ходу. И полетели пылающими осиными жалами копья-снаряды из бортовых катапульт, сшибая деревянный навес, возведённый на белокаменном массиве. Затрещали и повалились горящие доски и балки на головы лучников и копьеметателей, не успевших даже толком прицелиться. Прямо с борта кинулись на стены абордажные команды. Замелькали крюки, канаты и лестницы, заблестели на полуденном солнце гладко начищенные шлемы, со свистом потекли по небу в двух направлениях тонкие штрихи стрел и дротиков и понеслись со стен, под звон мечей, первые вопли сражающихся. После трёх прицельных залпов с кораблей ряды защитников на пирсе были смяты и рассеяны, и никто не в силах был помешать молниеносной высадке десанта. Воины в чёрно-белых доспехах, едва спрыгивая на землю, мгновенно выстраивались в зачехлённые сплошным панцирем щитов отряды и, ощетинившись копьями, теснили беспорядочные группы защитников.

Талдвинк стоял на прежнем месте, продолжая невозмутимо рисовать бой пальцами. Теперь, когда десант уже разметал наскоро сооружённую баррикаду в центре объятого пламенем порта, он рисовал высадку на флангах. Ни засевшие на стоящих на якоре гуссалимских кораблях лучники, ни занявшие оборону на стенах расположенной прямо за портом цитадели воины не были для вышколенных мастеров штурмового боя серьёзным препятствием. Но была одна черта, отличавшая Талдвинка от большинства его коллег, которая заставляла его рассчитывать всё, вплоть до каждой мелочи. Адмирал ценил жизнь своих солдат. Всех вместе и каждого в отдельности. Его ответ одному из членов Военного Совета, насмешливо заявившему, что он, Талдвинк, копаясь в деталях, не способен мыслить большими числами, разнёсся тогда по всей столице и стал хорошо известен в армии. Талдвинк ответил: «Рассчитывая детали, я помогаю каждому солдату выиграть свой маленький, но самый главный в жизни бой. На то я и нужен». С этого времени все командование имперской армией окончательно разделилось на ненавидящих Талдвинка и восхищающихся им. Болезненно переживая людские потери, адмирал был безжалостен к противнику. Выйти против него в бой означало либо победить, либо погибнуть. Победить пока никому не удавалось, и морские недруги империи, не говоря уже о пиратах, Талдвинка откровенно боялись. Даже в портовых кабаках не решались задевать его солдат. А солдаты его были, несомненно, лучшими на флоте. Адмирал всех научил сражаться с холодным, расчётливым мастерством. Вот и теперь пёстрая орава защитников Гуссалима, состоящая из городских гвардейцев, стражников, наёмников, пиратов и прочего кое-как вооружённого сброда, выглядела против слаженно действующих солдат неумелой и плохо управляемой бандой, каковой она, в сущности, и была.

Гуссалим был обречён. В тот послеполуденный час, когда работа в городе обычно прерывалась из-за жары и все степенные горожане, от заправил до лавочников, принимались за дневную трапезу, над цитаделью поднялся, сперва еле различимый из-за чёрного дыма, фиолетовый с золотом императорский штандарт.

Подавив последние очаги сопротивления, солдаты по приказу адмирала сразу принялись тушить пожар. Простые горожане, до этого боявшиеся высунуть нос из дома, к ним присоединились. А по улицам и площадям уже неслись глашатаи, объявлявшие о том, что не грабители пришли в Гуссалим и честным гражданам нечего опасаться за свою жизнь и имущество.

— Колья приготовили? — холодно спросил Талдвинк у сияющей золочёными одеждами городской элиты, смиренно выстроившейся у подножья мраморной лестницы внутреннего двора цитадели.

В ответ бывшие хозяева города со стенаниями повалились в ноги победителю. Брезгливо пнув чью-то обтянутую парчой задницу, адмирал стал подниматься по лестнице, с угрюмым видом выслушивая на ходу рапорт о потерях.