…Тусклый, выдолбленный в скале зал… Скупой свет, падающий на белые головные уборы смуглых стариков. Человек, неподвижно лежащий на длинной каменной плите. Старинный пергамент с восточными письменами… Тихие речи… Почти шёпот. Что-то входит внутрь, что-то неизъяснимое, что нельзя ни описать, ни изобразить. Кончик жезла что-то чертит на серой пыли земляного пола. «Действуй, Айерен! Ты можешь!» Руки становятся сначала тёплыми, затем невыносимо горячими. «Я — это ты. Моя сила — твоя сила. Возьми мою силу, данную свыше!» Горячие руки застывают над тем, кто лежит на плите. Он начинает шевелиться… Встаёт на ноги и делает шаг вперёд. Старики поднимаются с мест и застывыают в поклоне…

…Слёзы… Боль…Сжигающая изнутри обида… «Почему?! Почему они не слышат? Почему не понимают? Как они несчастны в своей злобе! Как темны их души! Посылающий свет, просвети и спаси их! Дай мне сил открыть им дорогу к тебе! Дай мне слова, чтобы убедить их!» Всё тонет в потоке холодного нездешнего света. Он пронизывает тяжёлые силуэты шумящих толпящихся людей и, словно невидимый дождь, смывает с них беспокойные телесные оболочки. Волна раздражения и злобы откатывается прочь. Распылённые и вялые световые пучки, открывшиеся под потерявшими телесность телами, собираются в единые лучи и устремляются вверх. «…Мы все — братья! Мы все братья перед лицом нашего небесного отца. И он любит нас!» Нарастающий шум голосов… «Айерен — Пророк, открывающий путь к божественному свету! Слушайте Пророка!» Страх и сомнения отступают в дальние уголки сознания. И снова слёзы… Слёзы счастья.

— …Я — мост, соединяющий стороны разорванного мира, — продолжал свою негромкую речь пророк. — Через меня люди обретут утраченное единство и истинный путь спасения. Раньше в прошлом золотой век искали и всё надеялись как-нибудь в древность вернуться… А я говорю — не в древности спасенье. Не в прошлом, а в будущем. Древние мудрецы это понимали, а вот люди до сих пор не поймут… Впереди конец, впереди битва, впереди победа света над тьмой. Но чтобы там, в конце времени, свет победил тьму, каждый из нас должен победить тьму в своей душе. Ибо не смертные оболочки сойдутся в той битве, а души. Сердце моё сжимается, когда я вижу это… А я вижу… Я послан, чтобы донести свет небесного отца. Я послан… Я — смертный… Скажите, как не любить мне отца небесного, который от своего величия снизошёл до страданий человеческих? Боги, которые когда-то сотворили мир, одряхлели и ничего с этим миром поделать не могут. Оттого и вера в них слабеет. Разве могут эти чурбаны и идолы исправить мир? Исправить и спасти? Нет, — говорю я. Только единый небесный отец, протянувший руку человеку и воплотивший в нём свою божественную мысль, способен на это.

— Скажи, учитель, как открыть душу божественному свету? — воспользовавшись паузой, спросил чей-то голос из темноты.

— Я уже много раз об этом говорил…

— Но ты всякий раз говоришь по-разному, — с оттенком почтительной просьбы вступил другой голос.

— А вы хотели раз и навсегда привязать суть к словам? — с лёгкой иронией в голосе, вставил Сфагам.

— Вот…Мастер всё понимает… — грустно усмехнулся пророк. — …Чтобы открыть душу свету, надо, прежде всего, сломать тот забор, который окружает каждого из вас и преграждает путь живительным лучам. Это значит слышать эхо своих слов в чужой душе, которая уже становится не чужой, а своей. Это значит одинаково страдать рядом со страдающим, голодать рядом с голодным, рыдать рядом с обиженным и радоваться рядом со счастливым. А когда на тебя снизойдут лучи небесного отца, открыть своё сердце любви и благодарности и тотчас же поделиться всем этим с тем, кто рядом. И тогда сердца ваши укрепятся верой. А когда сердца ваши укрепятся верой, тогда отец позаботится о вас. И всё будет дано вам… Не всё, что пожелаете вы в своей алчности человеческой, а всё, что воистину необходимо вам будет по судьбе вашей. И хлеб, и кров, и сила, и мука, и бессмертье. Бессмертье в духе… А я… Я же послан, чтобы разделить свет и тьму. Разделить и различить их в душах, ибо тьма сияет подобно свету. И души гибнут в этом проклятом сиянии! Я различаю и соединяю, я и «один», и «два», и «три». Я — и круг, и линия, я — и берега, и мост. Мост для идущих к свету. Мост для идущих к Отцу… Понятно ли вам?

Ученики ответили нестройным утвердительным шёпотом.

— Вот так… Они всегда говорят, что понимают, — тихо сказал пророк не то Сфагаму, не то сам себе, — когда я сказал, что для тех, кто черпает силы в сокровенных глубинах божественного Слова, природа с её стихиями, камнями, деревьями и водопадами, горами и облаками, животными и растениями, богами и духами более не важна и не интересна, а важна, прежде всего, борьба добра и зла в собственной душе, то кое-кто тут же заявил, что необходимо уничтожить все гадательные и медицинские книги, чтобы они не проникали в народ и не отвлекали его от духовного возделывания душ. Ох, и наломают же они дров после меня!

— Боюсь, они уже начали, — сказал Сфагам. — Ты сдвинул камень с вершины горы и теперь тебе уже не остановить лавину. А всё сводится к тому вопросу, на который ты так и не ответил. Тебе открыли ТВОЮ ЗАДАЧУ, но известны ли тебе ИСТИННЫЕ ЦЕЛИ того, кто тебя послал? А главное — ЗНАЕТ ЛИ ОН САМ, что из этого всего получится? Сдаётся мне, что если люди слепо уверуют в Слово, то расстояние между словом и делом не сократится, а увеличится. И скоро мы всё это увидим…

Шум возбуждённых голосов, раздавшийся со стороны главного здания, прервал слова Сфагама.

— Там что-то случилось, — сказал он, поднимаясь с места.

— Я буду рад продолжить беседу. Мы почти каждый вечер здесь собираемся, — не отрывая глаз от огня проговорил пророк.

На площадку возле главного здания продолжали сбегаться монахи. Прыгающие огни смоляных факелов взвивали лоскуты пламени к ночному небу.

— Дорогу! Дорогу патриарху! — услышал Сфагам громкие голоса, подойдя поближе.

Наставник спускался по лестнице в сопровождении двух молодых монахов, несущих факелы, а внизу перед крыльцом на земле лежали два неподвижных, накрытых тёмной тканью тела.

— Учитель! — обратился к патриарху выступивший вперёд монах, — Перед тобой тела двух солдат, которые намеревались тайно проникнуть в монастырь. Они напали на дозорных с оружием. Клянусь богами, часовой не хотел их убивать — мы помним твой приказ не вступать ни в какие стычки. Часовой даже меча не вынул… Но так уж получилось… Он нанёс каждому по одному ответному удару и оба оказались смертельными. Теперь он стыдится показываться перед тобой… Но если прикажешь, я приведу его.