— Ну, мне пора! — Фронгарт немного нервно поправил свою шапочку и быстро вышел за дверь. А вместо него в комнату вошли две одинаково строго одетые женщины с одинаково же непроницаемым выражением лица.
— Переодевайся милочка, — распорядилась одна из них, протягивая Гембре аккуратно уложенный свёрток с одеждой. Та взяла его и медленно подошла к небольшому окну. Сквозь толстую узорчатую решётку было видно, как Фронгарт в сопровождении двух охранников усаживается в повозку.
— А вы что, так и будете тут стоять? — спросила она, обернувшись, у неподвижно застывших у входа женщин.
— Так и будем, — последовал невозмутимый ответ.
Гембра вздохнула и принялась разворачивать сверток.
Не менее десяти дней потребовалось Анмисту, чтобы пережить и осмыслить произошедшую с ним перемену. С того самого момента, когда он очнулся в своей комнате и первым делом, отдёрнув завесу с окна, долго и жадно глотал свежий воздух, подставляя ветру горящее лицо, его не покидало ощущение, что кто-то теперь следит за ним изнутри. Этот кто-то не только поселился в его душе тайным соглядатаем, но и влил в него незнакомо новый и пугающе мощный поток бурлящей и почти неподконтрольной силы. А зримым источником этой силы был плоский чёрно-синий камешек с древним знаком «рунк» в виде треугольника, вписанного в круг, который Анмист обнаружил в своей левой руке, как только пришёл в сознание.
Несколько дней подряд Анмист с утра до вечера бесцельно бродил по городу в каком-то странном полуоцепеневшем состоянии. Будто ничего не видя и не слыша, забыв о еде и сне, он ходил и ходил по улицам и площадям Канора, то ныряя в густую толпу центральных кварталов, то шагая в полном одиночестве по городским окраинам. Сначала кипящая в нём энергия не была окрашена ни единой мыслью. Это было просто рвущаяся наружу сила. А весь его прежний монашеский опыт не то чтобы исчез, а как-то отшатнулся от напора этой силы. Затем, на второй-третий день, новообретённая сила стала примерять на себя формы, всплывающие из глубин памяти. Оказалось, что там хранятся все прежние обиды, невзгоды, разочарования, неловкие ситуации — даже совсем мелкие и незначительные, накопившиеся чуть ли с самого детства. Теперь всё это словно отлилось в пылающий кусок калёного железа, нестерпимо жгущего сердце. И вот уже новая сила обрела форму и голос. «Почему все требуют от тебя прощения и понимания, а тебя никто не понимает и не прощает?» Монашеский опыт пытался что-то возражать, но презрение и ненависть к этим тупым, бездарным, ничтожным людишкам, нарастая гигантским комом, властно овладевали душой Анмиста. Внутреннее Я, подхваченное лавиной неподконтрольных чувств, очертя голову кинулось вниз с высоты невозмутимого спокойствия просветлённого духа. И здесь, как и во всяком захватывающем дух движении с высокой горы, единственным способом побороть страх и подавленность было слиться с самим движением, не думая ни о начале, ни о конце пути. «Пусть несёт!» И ничто в душе уже не смело сопротивляться всеподавляющему чувству правоты и праву мстить всем за всё. За все обиды! За все неудачи! За все оскорбления и глупые назойливые поучения! За все оскорбительные ситуации, которые так старательно сохранила память и которые так старательно перечислял теперь тот, кто поселился внутри рядом с внутренним Я. Мстить! За тупое самодовольство и неспособность посмеяться над собой! За всё, за всё, за всё! Пусть несёт! Себялюбец? Да! Тысячу раз да! Зато себялюбцев нельзя согнать в безликую толпу и подчинить своей воле. А это кое-чего стоит! Наконец то Анмист по-настоящему понял то, что многократно говорил другим. Но самое главное произошло на восьмой день. Новая сила подчинила себе все его прежние монашеские искусства и заставила их работать на себя. О, это поистине было самым главным! Одно дело кусать исподтишка и в страхе прятаться в норку, и другое дело располагать возможностями Мастера Высшего Круга! В какой-то момент даже нахлынула досада, почему он не пользовался своими уменьями раньше. «Но ничего… — шептала новая сила. — Время ещё есть!» Как-то, бродя по городу, Анмист наткнулся возле базара на разносчика воды, который довольно грубо задел его своими кувшинами. И Анмист совершенно безотчётно сделал то, чего никогда не сделал бы раньше и чего не сделал бы ни один монах на его месте. Его рука небрежно нанесла по-мастерски изящный и совершенно незаметный со стороны удар, от которого водонос, онемев от боли, согнулся вдвое и покатился кувырком по мостовой, разбросав свои кувшины под ноги прохожим. А Анмиста поразила та лёгкость, с которой новая сила овладела всем его существом. Она уже заставляла его действовать автоматически и всё сильнее пьянила ароматом чужой боли.
И вот на десятый день пришла ясная и поразительная в своей простоте мысль. «Мир существует постольку, поскольку я его вижу, чувствую и переживаю. А поэтому нет ничего за пределами моих переживаний и нет ничего важнее их. Мои переживания — это постоянное движение души, и значит, нет ничего ценного в своей неизменности. Нет Истины, нет ничего абсолютного, нет, в сущности, даже самих вещей. Есть только движение и ничего кроме движения! Движение от призрака к призраку, от просвета к просвету. Непрестанное и бесконечное движение образов и ощущений души — единственное, что имеет истинную ценность и значение. Вперёд, вниз с горы! Пусть несёт! Неважно куда. Движение! Здесь, теперь и так! А тот, кто станет на пути, будет иметь дело с Мастером Высшего Круга!»
В последующие дни пришло некоторое успокоение. Новая сила всё больше ладила с монашеским опытом, продолжая подчинять его себе. Теперь Анмист чувствовал себя в полной мере готовым к поединку со Сфагамом. Оставалось только дождаться этого дня. И Анмист ждал. Мастер Высшего Круга умел ждать.
