– Или, – коротко оборвал тот. – Правильно ли я понял, что ты представила его?

– Удивлен?

– Нет.

Если это известие и в самом деле обеспокоило фон Аусхазена, то он быстро взял себя в руки; одарив Курта еще одной почти родственной улыбкой, от которой захотелось сплюнуть, словно от глотка прокисшего уксуса, тот легкомысленно пожал плечами.

– Не удивлен, – повторил герцог. – Я предвидел, что нечто подобное случится рано или поздно; и кандидатура вполне предсказуемая. Однако, майстер инквизитор, на вашем месте я бы не строил иллюзий. Наша милая Гретхен – девочка, и вы ее новая игрушка, с которой ей приятно засыпать. Но ничего, я терпелив и готов повременить, пока она вырастет и уберет игрушки под кровать. Кстати сказать, майстер инквизитор, хочу заметить, что грешок, обвинение в котором так и светится в ваших глазах, тоже есть дело наше, семейное, и вас не касающееся.

– «Грешок»? – выдавил Курт тихо. – Так вы называете мерзость, на которую способно не всякое животное?

– Боже, что за взгляд! – усмехнулся фон Аусхазен. – Испепеляющий; да, Гретхен?.. А о своем семейственном грешке ты ему тоже рассказала?

– Замолчи, – потребовала Маргарет чуть слышно; тот засмеялся.

– Нет, стало быть… Знаете, майстер инквизитор, никто в нашей семье не ангел, включая моего бедного покойного брата и нашу милую Гретхен.

– О чем он говорит? – спросил Курт напряженно; она молча поджала губы, и фон Аусхазен тяжело, с показательным сочувствием, вздохнул.

– Позвольте, я вам разъясню, – предложил он подчеркнуто дружелюбно. – Ведь вы знаете, что мой брат овдовел рано; а вы понимаете, майстер инквизитор, что плоть слаба, а требования оной плоти весьма сильны, к тому же, когда рядом такие ладненькие, хорошенькие горничные покойной жены, кухонная прислуга и прочие, прочие, прочие…

– Убирайся, – кошкой прошипела Маргарет; тот продолжил, словно не слыша:

– Ведь вы сами видели, как Рената похожа на нашу Гретхен, верно? На том и зиждились ваши действия. К слову – сознайтесь, майстер инквизитор, вы ведь сами придушили несчастную, чтобы свалить на нее обвинение; ведь так?

– Кажется, Маргарет велела вам уйти, – с расстановкой проговорил Курт; герцог удивленно округлил глаза:

– Как! Вам не интересно дослушать о том, насколько тесные отношения были у вашей возлюбленной с ее внебрачной сестрой?.. изумительная терпимость. А ведь лет тридцать назад за одно лишь это можно было пойти на костер, если я не ошибаюсь… Не тревожьтесь, майстер инквизитор, я уже получил то, что мне было нужно, и сейчас удалюсь. И – напоследок – еще одно: не сверкайте глазами, юноша, она не позволит вам причинить мне вред. Знаете, почему? Она девочка, но умная девочка и, что бы вам ни говорила, практичная. Если что?то со мною случится, ей не достанется ни единой травинки из моего имения, ни единой медной ложечки, ни одной монетки, и покровительства курфюрста, к слову, она также лишится, утратив при том титул и имение, сохраненные единственно лишь моими стараниями. А ей этого ужас как не хочется; верно, милая? – не оборачиваясь к племяннице, чуть повысил голос тот; Маргарет поджала губы. – До встречи, Гретхен.

– Убирайся, – не поднимая взгляда, повторила та.

Когда дверь закрылась за спиной фон Аусхазена – до противного аккуратно и спокойно – Курт развернулся, сжав кулак и сделав шаг к Маргарет; она стояла молча, тоже стиснув тонкие пальцы и глядя в пол.

– И что же он получил? – уточнил Курт; та вскинула голову.

– Не смей. – Маргарет говорила тихо, через силу. – Неужели ты не видишь – он осознал, что теперь я не одна, что теперь есть ты, и желает разбить нас! Неужели не понимаешь…

– Понимаю, – оборвал он. – Теперь я понимаю все. Ни к одному из твоих поклонников ты попросту не могла испытывать ничего, потому что весь род мужской для тебя одинаков – каждый для тебя никто, пустое место. И это в лучшем случае.

– Тебя так взволновало то, что он сказал о Ренате?

– Нет, – фыркнул он зло. – На это мне наплевать; не хватало еще убиваться ревностью к женщине, тем более – мертвой.

Маргарет помрачнела, отвернувшись.

– Ты не слишком обходителен.

– Как и ты, – отозвался Курт хмуро. – Значит, в этом все дело, Маргарет?

– Снова применяешь на мне свои навыки? – с внезапным ожесточением произнесла та. – Я знаю наперед все, что ты скажешь, мой милый. Ты скажешь мне, что у меня «однобокий взгляд на мир из?за переживания, состоявшегося в детстве», что я переношу «на всех черты одного человека»… Я не получала уроков психологии от наставников Конгрегации, но кое?что и я знаю. И не смей укорять меня или жалеть.

– Значит, я прав?

– В чем? В том, что женское общество предпочла мужскому? В том, что я не разделяю преклонения большего числа женщин перед «сильным полом»? Что не согласна с вашим господством в этом мире? Что в каждом из вас вижу противника? разве скажешь, что на это нет у меня оснований? «Женщина – лишь несовершенное животное»; «женщина скверна по своей природе»; «мир страдает из?за женской злобы»; «вид женщины красив, прикосновение противно»… Продолжить?

– Я продолжу сам, – возразил Курт. – Ты не завершила цитату. «Сношение с ней приносит смерть».

– Не для тебя. И, раз уж об этом речь – не мы в том виноваты. Отвечаем, как можем. Чего еще вы хотите ждать от женщины – покорности в ответ на ваши хозяйские замашки? Когда ты начинал свое дознание, ты ведь справлялся обо мне у студентов, что со мною общались, верно? Убеждена, что знаю, как они отзывались обо мне. «Поразительно: женщина, а думает» – если выразить все их комплименты кратко. Для них сказать такое настолько естественно, что никто из них не счел оскорблением заявлять мне нечто подобное в лицо; и считалось, что они мне польстили! Умная женщина, способная поддержать разговор – нечто небывалое, точно говорящая лошадь. Нам возбраняют учиться, а после пренебрежительно отзываются о нашем разуме, нас содержат под замком, ограждая от внешнего мира, а после смеются над нашей слабостью; история девицы, падающей в обморок при виде мыши – это уже устоявшееся присловье… Любые отношения мужчины и женщины – это торг, и никакие высокие слова не меняют правды; а правда такова: мужчина старается купить подешевле, а женщина – продать подороже. Даже хуже – это словно осада города во время войны, когда сдача неминуема, но прежде, чем открыть ворота победителю, будущему хозяину, надо вытребовать себе как можно больше привилегий и вольностей. И к такому порядку вещей нас приучают с детства!

– Этим тебя прельстил твой таинственный наставник? – уловив мгновенное затишье в потоке ее гневной речи, спросил Курт. – Конкуренцией наравне с мужчинами? Равным отношением без поблажек и снисходительности?

– Что тебя так встревожило? – чуть сбавив злость в голосе, отозвалась Маргарет. – Я тоже могу блеснуть своими познаниями в тайнах человеческой души и сказать, что все твои проповеди – это заурядный страх за собственную шкуру.

– А я этого и не отрицал. И сейчас хочу услышать одно: а я – тоже противник? Я тоже часть враждебного мира, который надо покорить или уничтожить?

Маргарет улыбнулась – натянуто, но все?таки искренне, приблизившись и взяв его за руку.

– Нет, – ответила она, внезапно утратив всю злость, ответила так просто, что Курт поверил – тотчас и без колебаний. – Ты единственный, первый и, убеждена, последний, кто не пробуждает во мне враждебных чувств.

– А если бы твой загадочный покровитель сказал, что я ненадежен – с каким чувством ты от меня избавилась бы?

– Злишься, – произнесла та почти с нежностью, заглянув ему в глаза. – Я понимаю тебя. Но пойми и ты – я хочу, чтобы ты действительно знал все, как ты сам и желал. Я хочу, чтобы у меня от тебя не было секретов; но мои тайны – не только мои, посему я должна была показать, что тебе доверять можно.

– Показать – кому? – уточнил Курт. – Кто этот человек? Чего он добивается – от тебя, от всех, от мира? Что происходит вокруг меня, вокруг тебя, что за тайные игры?