Вставлять его в замок, всем своим видом говорящий о том, что внутренность механизма проржавела и разрушилась, князь?епископ не стал; приблизившись к двери, он с видимым усилием сдвинул в сторону одну из клепок, под которой и обнаружилась скважина – явно пользованная не раз и даже смазанная, судя по тому, с какой легкостью провернулся в ней ключ. Отперев такой же замок почти у самого пола, он отступил в сторону, и телохранитель герцога, толкнув створку, зашагал по открывшемуся взору проходу – уверенно и не задерживаясь, как человек, бывающий здесь не впервые. Курт замер на пороге темного, беспроглядно мрачного коридора, из которого дышала сырость, мгла и невнятная, не поддающаяся разуму опасность…

– Идем, – поторопила Маргарет, коснувшись его руки, и он с облегчением отметил, что теперь ее голос прозвучал уже иначе – мягко, как и прежде.

– Значит, ход все?таки открыт… – невольно перейдя на шепот, произнес Курт, и она кивнула, потянув его за собой в темноту с ярким пятном факела.

– Открыт. И сегодня ты увидишь сам, что скрывается за ним.

И снова герцог, идущий следом, не позволил себе ни единой усмешки, которую, он был в этом убежден, не преминул бы вставить в любое другое время и в любом другом месте. А ведь он уже боится своей племянницы, понял вдруг Курт, исподволь бросив взгляд за спину. Уже сейчас, всего лишь на пороге ее близящегося могущества, герцог фон Аусхазен опасается всего того, что скрыто в ней, и наверняка пытается с некоторой внутренней дрожью вообразить себе, что же будет после этой ночи…

Когда за спинами идущих следом людей захлопнулась дверь, Курт едва не вздрогнул, а когда в замках изнутри дважды провернулся ключ, по лопаткам резанул острый холод. Чувство затерянности вернулось вновь, и все, что было перед глазами еще четверть часа назад, все вокруг – небо, темные тучи, падающее в пустоту солнце, Кельн, люди в нем – все стало словно придуманным и нигде, кроме его воображения, не бывшим.

Ходы ветвились, разбегаясь в стороны темными норами; вместо каменной кладки кое?где и пол, и полукруглый потолок, переходящий в стены, были попросту земляными, укрепленными сваями, словно в рудной шахте, и тогда под ногами хлюпала грязная зловонная жижа, а Курт припоминал, что многие из этих подземных ответвлений – остатки водопровода, прорытого когда?то римскими покорителями, отчего торжественность происходящего несколько сбавлялась. В одном из коридоров пришлось идти по доскам, уложенным на камнях над огромной темной лужей; вскоре, однако, кладка возникла вновь – за очередной дверью, уже не запертой, с раскуроченным замком. Сами коридоры стали шире, и Маргарет теперь уже сама взяла его за руку, вновь пойдя рядом. Здесь сыростью уже не пахло – воздух был сухой, звонкий от тишины, и, казалось, напитанный неизъяснимыми, призрачными ароматами.

Вскоре Курт понял, что неведомые запахи ему не почудились – вокруг и в самом деле витал легкий дымок каких?то благовоний, мягко и приятно ведущих голову, не сбивая при том, однако, ясности сознания; напротив, каждый камешек был виден четче прежнего, каждая песчинка и пылинка под ногами стали различимы внятно и близко, и было неясно, привыкли ли попросту к мраку глаза, или это диковинные ароматы подстегнули тело и мысли. А за следующим поворотом в конце каменного хода обозначилось багровое пятно дрожащего отсвета факелов.

– Мы пришли, наконец? – уточнил Курт тихо, и Маргарет, приподняв к нему лицо, улыбнулась.

– Да. Теперь уже скоро.

От того, чтобы обернуться на пыхтящего князь?епископа, он удержался…

Пятно света впереди, приблизившись, разрослось, и взору открылось пространство самой настоящей комнаты – со скобами для факелов в стенах, с каменными нишами; у дальней стены высились несколько резных стульев. Аромат, который он ощутил еще на подходе, разносился из курильниц, установленных вдоль стен – их было с десяток, и в само й комнате запах стал просто одуряющим.

Центр комнаты занимала каменная плита с выбитыми в ней петлями, в которых весьма недвусмысленно укрепились четыре ремня.

– Subitum est,[235] – ухмыльнулся князь?епископ, перехватив его взгляд, устремленный на жертвенник; Курт сжал пальцы Маргарет на своей руке, отступив чуть в сторону от слишком близко стоящего солдата. – Пес лающий; неплохая замена агнца кроткого.

Подумать о том, как повести себя, о том, что подобные подозрения до сего мгновения его, в сущности, и не покидали, Курт не успел – стоящий позади князь?епископа солдат коротко замахнулся и крепко, точно стукнул святого отца по макушке.

– Он знал, что на моем ритуале должна быть жертва, – услышал он голос Маргарет рядом – точно издалека, из тумана над ночной рекой; он стоял неподвижно, глядя на распростертое в беспамятстве брюзглое тело на каменном полу. – Если бы я не направила его внимание на кого?то другого, возникло бы множество ненужных препон.

– Понимаю.

Голос прозвучал несколько сухо, и Маргарет вздохнула, ничего, однако, не сказав, лишь снова сжала пальцы на его руке. Не проговорил ни слова, к удивлению, и герцог – просто метнул в их сторону ледяной взгляд и обернулся к телохранителям, деловито пристраивавшим бесчувственное тело на каменную плиту.

– Здесь не видно луны, – чтобы сменить тему и забить хоть чем?то не нужные сейчас мысли, заметил Курт, глядя, как солдаты в четыре руки полосуют одежду святого отца, раскрывая окружающему миру волосатый белый живот, похожий на заплесневевший студень. – Как ты узна ешь, что настало нужное время?

– Я узнаю, – уверенно и просто отозвалась Маргарет. – Я уже ощущаю ее, и минуту, когда все должно свершиться, я просто почувствую.

Ее последние слова словно потонули в вязком, пропитанном благовониями воздухе, и по спине вновь пробежал холод, точно кто?то в жаркой комнате распахнул два окна, дав волю ветру – ледяному, пронизывающему. На миг в голове помутнело, и пальцы непроизвольно стиснулись в кулаки…

Когда наваждение ушло, Курт сказать не мог – через миг ли, через минуту или, быть может, больше; встряхнув головой, он выпустил руку Маргарет, отступив и глядя на неведомо откуда возникшего человека в простой, похожей на монашескую, одежде с глубоко надвинутым капюшоном – тот сидел на одном из стульев у противоположной стены, сидел спокойно, безучастно, будто был там всегда, с того мгновения, как присутствующие здесь люди вошли в эту каменную комнату под землей.

– Как вы… – начал Курт и осекся, прерванный тихим и каким?то равнодушным смехом.

– Subitum est, как сказал несчастный святой отец, – отозвался тот, поднимаясь; теперь стали различимы руки – немолодые руки видавшего жизнь человека, изборожденные глубокими морщинами и пятнами. – Вы все же пришли, ваше сиятельство?

Герцог хмыкнул, стараясь держаться невозмутимо, однако замешательства и некоторой опаски в его лице не увидеть было нельзя.

– Я привык контролировать свои вложения, – сказал он твердо. – Если бы не эта привычка, я бы давно разорился; здесь же, в настоящей обстановке, вложение связуется со слишком большими рисками, а я себе этого позволить не могу. К прочему, присутствие здесь некоей личности развеяло бы последние сомнения, если б таковые имелись, относительно необходимости моего личного присутствия.

– Надеюсь, – мягкий, тихий шепот был похож на тонкую иглу, все глубже погружающуюся в спину – до самого сердца; герцог поежился, – что вашего благоразумия достанет для того, чтобы отложить на более подобающее время все то, чему здесь и теперь не место.

– Я лишь хочу держать под надзором то, в чем заинтересован, – отозвался фон Аусхазен, отведя взгляд, и капюшон молча кивнул, обратившись теперь уже к Курту; он пожал плечами.

– У меня нет повода затевать свару.

– Хорошо. – Морщинистая рука чуть приподнялась, поманив за собою, и требовательный шепот произнес: – Идем, Маргарет. Пора.

– Стой, куда? – растерянно переспросил Курт, перехватив ее за руку; та остановилась, обернувшись, и легко коснулась губами его щеки.