– Ты «выкрутился», – возразил наставник, – потому что достоин звания, которое носишь.

– Неважно, отец. Главное в том, что у него почти ничего не вышло. «Почти» – ибо слухи все равно разошлись, неприятные слухи о следователе, который пренебрег добросовестностью в работе и стал виновником гибели людей. Можно ли произошедшее считать частью, началом большой войны с Конгрегацией? – Курт бросил взгляд на хмурое лицо наставника и вздохнул. – Теперь – то, что случилось в Кельне. Тот, кто был там, этот безликий – он тоже сильный. Сильнее, чем первый. Опаснее. Можно было бы предположить, что между собою они не связаны, что один – участник заговора, а другой просто пытался обезопасить себя знатными союзниками, лишь чтобы выжить, однако… Имена, отец. Первого звали Каспар. Ничего подозрительного – заурядное немецкое имя, non factum даже, что настоящее, и мне бы в голову не пришло заподозрить неладное, если бы не этот, второй. Мельхиор, она сказала. Каспар, Мельхиор… – он пристально посмотрел в глаза наставнику. – Означает ли это, что где?то есть и Бальтазар? Что они связаны? Что они – часть одной сети, которую плетет некто с целью уже не скомпрометировать, а – уничтожить Конгрегацию? Значит ли это, что я с первого своего дела ввязался во что?то нешуточное? Значат ли эти имена – библейские имена – что заговор против Конгрегации ведет тот, кто… – он запнулся на миг, но все же договорил: – тот, кто является сейчас ее самым непримиримым и сильным противником? Что Инквизиция на пороге теперь уже явной, не скрываемой войны с папским престолом? И Кельн… Я достаточно увидел, чтобы понять: когда в одном городе Конгрегация обосновывается с таким размахом, это неспроста. Огромный Друденхаус (в сравнении с другими городами), обер?инквизитор и два следователя… теперь уже три… штат охраны, курьеры, свои конюшни… Если распределить это на те города, где нас еще нет вообще, хватило бы на многие из них, но – мы этого не делаем. Значит, Кельн – негласная столица новой Конгрегации? Пробный камень… за пазухой? Это означает, что мы готовимся? Что я поторопил события, привлек внимание прежде времени? Все это приходило мне в голову еще до того, как явился папский посланник. Хорошо, что из Рима; и спасибо Его Высокопреосвященству. Хорошо, что Авиньон поленился вмешаться. Хорошо, что посланник застал уже пепелище; а если бы обвиняемые были еще живы – что произошло бы? В самом деле процесс продолжился бы – до победы, нашей или их? Скорее всего – так; верно? И когда?нибудь именно это и произойдет, и тогда уже, быть может, мы даже пойдем на конфликт нарочно, сами? Ведь к тому моменту и готовимся – когда все это можно, нужно будет завершить. Так?

Отец Бенедикт сидел молча, сгорбясь, и снова Курт подумал о том, насколько стар его духовный отец, насколько изможден и как близок к отдохновению, от которого уже не восстанет…

– Не понимаю, почему ты , – тихо вздохнул тот, наконец. – Сколько выпускников со способностями – хоть какими?то; а ввязался в это ты, не одаренный ничем, кроме стойкости и интуиции. Почему именно тебя просто?таки выносит на подобные дела?..

– Выходит, я прав? – уточнил Курт едва слышно, и наставник вздохнул снова.

– Господи Иисусе… Ты прав, мальчик мой, почти всецело; не прав лишь в одном – война уже началась. И – да, прав; то, что случилось в Кельне с твоей подачи, подхлестнуло события… Не пиши никаких добавлений к своим отчетам, – повелел духовник почти шепотом. – Те, кому положено это знать, знают все и без того. Что же до тебя – пойми, почему я по?прежнему настаиваю на том, чтобы следовательскую службу ты отринул. Ты уже дважды перешел им дорогу, и я боюсь за тебя; гибель любого из вас – удар по моему сердцу, а я опасаюсь, что ты… буду говорить открыто… что ты не переживешь этой войны. У тебя нет защиты перед теми, с кем приходится сталкиваться. Да, эта женщина была права: ты сильный. Ты способен выдержать – но лишь немногое, доведись повстречаться с кем?то схожим в одиночку, без помощи наших одаренных братьев – и ты…

– Могу погибнуть? – договорил Курт, когда наставник умолк. – Отец, я знаю это. Но разве не для того меня взращивали, чтобы я противостоял подобным людям?

– Аd impossibilia nemo obligatur,[267] – возразил отец Бенедикт. – Не я. Для того ли я воспитывал всех вас… растил тебя десять лет, чтобы после потратить еще полчаса на панихиду?

– Мы ведь идеальны для службы в Конгрегации, – заметил Курт негромко. – Выпускники академии. Одинокие, без семьи, родителей, без всего того, что связывает человека с миром. Ведь и потому тоже сама идея святого Макария была так заманчива, разве я не прав?.. Каждый служит самозабвенно, и если один из нас погибнет, о нем некому будет страдать.

– Я страдаю – о каждом, – сухо откликнулся наставник. – У меня больше сотни детей, и несчастье каждого – это мое несчастье.

– Я знаю, отец, – улыбнулся Курт, тут же посерьезнев. – Но службы не оставлю. Разумеется, вы можете своей властью лишить меня моей должности, но я знаю, что вы не поступите так со мной. Я останусь там, где я есть, и пусть все будет, как будет. Кому суждено быть повешенным…

– По меньшей мере, будь осторожен впредь. Я не призываю тебя страшиться каждого куста или в каждом новом расследовании видеть нити большого заговора, однако же – следи за собой. И окружающими. А кому и что суждено… – духовник скосил на него пристальный взгляд, качнув головой, – этого не дано знать никому.

– Вы ведь теперь ждете, когда я перейду к главному, ведь так, отец? – спросил Курт уже напрямую. – Я же знаю, что вы знаете, что я об этом спрошу.

– Опять инквизируешь духовника, – заметил отец Бенедикт теперь почти серьезно.

– Возможно, – не стал возражать он. – И вот – я спрашиваю о самом главном. Теперь, после всего того, что я уже наслушался и насмотрелся – теперь меня допустят во вторую библиотеку?

– Сомнения? – уточнил духовник, и Курт решительно качнул головой:

– Нет. Ничто из узнанного и даже увиденного мной не поколебало меня ни в вере, ни в уверенности. Подозреваю ли я, что сказанное мне – правда? Да, подозреваю, что частью – именно так. Изменит ли это что?нибудь? Нет. Если Тот, Чьим именем я исполняю свое дело, лишь «один из», я все равно с Ним. Если… – Курт помедлил, все так же глядя духовнику в глаза, – если даже никогда бы не было Бога Иисуса Христа, даже если никогда не существовало бы человека Иисуса – это ничего не меняет. То, что мы делаем, касается справедливости как она есть и в своей сути неизменно.

– Он был, – коротко возразил наставник, и Курт кивнул.

– Тем лучше. И – тем более, я хочу знать больше, чем знаю. Ведь я заслужил это, не так ли?

– О да. Ты заслужил, – вздохнул отец Бенедикт. – Кроме того… Я горд своим воспитанником; говорю тебе это уже не в первый раз, помнишь?.. Так вот, мой мальчик, я горд и твоей рассудительностью, и твоей твердостью, однако же, я не хочу, чтобы сомнения, возможно, проявились в будущем. Это вторая причина, по которой – да, я впущу тебя во вторую библиотеку.

– Ведь там сейчас «Трактат», из?за которого завертелось все это? – уточнил Курт. – И многое другое, о чем на занятиях не рассказывали и о чем не всякому положено знать.

– Там многое, – смерив своего духовного сына долгим оценивающим взглядом, словно пытаясь найти что?то, что, быть может, упустил прежде, подтвердил наставник, понизив голос.

***

«… Что же до поднятого вопроса, каковы силы, с коими довелось сойтись нашему служителю, и каковы носители и адепты оных, а также начатки их верований и основы их культа, по долгом размышлении и восстановлении ведомых мне знаний и сведений ответить могу следующее.

Первое, о чем подобает упомянуть. Сии силы – есть стоящие за пределами порядка, блюдомого самою природой вещей, губительные и для человеческого рода в самом его существовании, и для мироздания в целом, зиждущегося на взаимнососуществующих основах бытия, природы и равновесных законах. Впрочем, осужденная и сама не отпиралась от служения своего силам древнего Хаоса, посему доказательства сказанного мною будут излишними.