Энтьендо.[127]

Эн серио.[128]

Эста бьен. Пуэдо дормир эн ла куадра?[129]

Си.

Комо эстан лас йегуас?[130]

Лас йегуас, с улыбкой повторил Антонио.

Он принес Джону Грейди его вещи. Пистолет был разряжен, и патроны лежали в вещевом мешке вместе с его бритвенными принадлежностями и отцовским охотничьим ножом. Он поблагодарил Антонио и в потемках пошел на конюшню. Матрас на его кровати был скатан, и там не было ни подушки, ни одеял с простынями. Джон Грейди расстелил матрас, стащил сапоги и улегся на кровать. Кое-кто из лошадей в стойлах при его появлении стал подниматься. Кони фыркали и ворочались, и ему было приятно снова слышать эти звуки и вдыхать эти запахи. Он заснул умиротворенный.

На рассвете дверь его каморки распахнулась. На пороге стоял старый конюх Эстебан. Он посмотрел на Джона Грейди, потом снова закрыл дверь. Когда старик ушел, Джон Грейди встал, взял мыло и бритву и умылся под краном в торце конюшни.

Джон Грейди шел к хозяйскому дому, а со всех сторон собирались кошки. Они шли от конюшни и из сада, двигались по высокому забору, ждали очереди протиснуться под старыми воротами. Карлос зарезал овцу, и самые проворные кошки уже сидели на кафельных плитах галереи и нежились под лучами раннего солнца, пробивавшимися сквозь гортензии. Карлос в своем мясницком фартуке выглянул из дверей кладовой в конце галереи. Джон Грейди поздоровался. Карлос важно кивнул и снова исчез.

Мария ничуть не удивилась, увидев Джона Грейди. Она угостила его завтраком и произнесла свой обычный текст. Сеньорита Альфонса еще не вставала, может, встанет через час. В десять ей подадут машину, и она уедет на целый день в гости на виллу «Маргарита», но вернется засветло, потому что не любит ездить в темноте. Возможно, она примет его, Джона Грейди, сегодня вечером.

Джон Грейди слушал и пил кофе. Потом попросил сигарету. Мария взяла с полки над раковиной пачку своих «торос» и положила на стол перед ним. Она не расспрашивала его о том, что с ним случилось и где он был, но, когда он попытался встать из-за стола, она легким движением надавила ему на плечи и, снова усадив, подлила еще кофе. Она велела ему немного подождать здесь, потому как сеньорита скоро встанет.

Вскоре вошел Карлос, бросил ножи в раковину и удалился. В семь часов Мария положила на поднос завтрак, вышла, а когда вернулась, то сообщила Джону Грейди, что его ждут к десяти вечера и сеньорита его непременно примет. Он встал, чтобы уйти, потом, поколебавшись, сказал:

Кисьера ун кабальо.[131]

Кабальо?

Си. Пор эль диа, но мас.[132]

Моментито,[133] – сказала Мария.

Она вышла, потом вернулась.

Тьенес ту кабальо. Эсперате ун моменто. Сьентате.[134]

Она собрала ему обед, завернула в бумагу, перевязала шпагатом.

Грасиас.

Де нада.

Мария взяла со стола сигареты и спички и протянула ему. По ее лицу Джон Грейди попытался понять, в каком расположении духа находится хозяйка, которую Мария только что посетила. То, что он увидел, не вселило в него радужных надежд. Мария сунула ему сигареты, которые он все никак не мог взять.

Андале пуэс.[135]

В конюшне появились новые кобылы, и Джон Грейди остановился посмотреть на них. Он зашел в седельную, включил свет, взял потник и уздечку, потом среди полудюжины седел выбрал, как ему показалось, лучшее, снял его, оглядел, сдул пыль, проверил ремни, потом забросил на плечо и, придерживая за луку, направился в корраль.

Жеребец увидел его и пошел рысью по загону. Джон Грейди остановился у ворот и стал наблюдать за конем. Тот бежал, чуть наклонив голову, закатывая глаза и пофыркивая. Потом, узнав Джона Грейди, повернул к нему. Джон Грейди открыл ворота, и жеребец, тихо заржав, вскинул голову, фыркнул и затем уткнулся своим гладким носом ему в грудь.

Когда они проезжали мимо барака, Моралес сидел на ступеньках и чистил лук. Он помахал ножом и весело окликнул Джона Грейди. Тот сказал старику спасибо за приветствие, но лишь потом понял, что Моралес сказал ему, что конь рад снова видеть его, а насчет себя умолчал. Он еще раз махнул рукой Моралесу, тронул каблуками бока жеребца, и тот забил копытом, загарцевал, словно никак не мог подобрать аллюр, который лучше всего подошел бы к этому дню. И лишь когда они выехали на дорогу и дом, и конюшня, и повар Моралес скрылись из вида, Джон Грейди шлепнул ладонью по лоснящемуся, дрожащему крупу, и они понеслись ровным резвым галопом.

Джон Грейди проехался по столовой горе, выгоняя лошадей из долин и кедровых чащ, где они любили прятаться, а потом провел жеребца рысью по горному лугу, чтобы немножко охладить его. Они спугнули сарычей из лощинки, где те собрались попировать павшим жеребенком. Остановив жеребца, Джон Грейди какое-то время смотрел на конский труп без глаз и с содранной шкурой в запачканной кровью траве.

Днем Джон Грейди сделал привал. Усевшись на большом камне и болтая ногами, он подкрепился холодным цыпленком и хлебом, которые дала ему с собой Мария, а жеребец спокойно пощипывал травку чуть поодаль. Джон Грейди смотрел на запад, туда, где за холмами и долинами высились горы, над которыми собирались грозовые облака и которые растворялись в дымке.

Джон Грейди выкурил сигарету, затем сделал углубление в тулье шляпы, положил туда камень и, улегшись на траву, прикрыл этой утяжеленной шляпой лицо. Он пытался понять, какой сон будет к удаче. Он представил ее на вороном скакуне. Она ехала с прямой спиной, шляпа сидела на ней ровно, и волосы развевались на ветру, а потом она повернулась и улыбнулась, и еще он запомнил ее взгляд. Потом он подумал о Блевинсе. Он вспомнил выражение его лица, когда тот отдавал ему свои песо. Однажды в Сальтильо ему приснилось, что к нему в камеру пришел Блевинс и они рассуждают о том, что такое смерть. Блевинс говорил ему, что в ней нет ничего страшного, и Джон Грейди соглашался. Джон Грейди подумал, что если ему опять приснится Блевинс, то, может, мальчишка наконец-то оставит его навсегда и заснет вечным сном с такими же, как он, бедолагами. Трава шуршала на ветру, и Джон Грейди заснул под это шуршание, но никаких снов не увидел.

Обратно он ехал через пастбища. Из-под деревьев выходили коровы, спасавшиеся там от дневной жары. Проезжая мимо одичавшей яблони, Джон Грейди сорвал яблоко, надкусил, но оно оказалось зеленым, твердым и горьким. Он спешился и повел коня по бывшему яблоневому саду в поисках падалицы, но ничего не нашел – наверное, все поели коровы. Потом они подъехали к заброшенному дому. Двери там не было, и Джон Грейди въехал на жеребце внутрь. Часть стропил кто-то снял – наверное, охотники и пастухи пустили их на дрова, разводя костры прямо на полу. К стене была прибита телячья шкура. У окон не было не только стекол, но и переплетов, которые тоже, скорее всего, пошли на дрова. Казалось, жизнь, некогда кипевшая в этих стенах, вдруг внезапно и необъяснимо оборвалась. Жеребцу тут явно не понравилось, и Джон Грейди, тронув его бока каблуками и натянув поводья, раз вернул его, и они выехали наружу. Останки дома и сада быстро остались позади и скрылись из вида. Они ехали по заболоченному лугу к дороге. Воздух слегка опьянял, над головами человека и коня ворковали голуби, и Джон Грейди время от времени пускал в ход поводья, чтобы конь не ступал в свою собственную тень, что порядком волновало его.

Джон Грейди умылся под краном в коррале, сменил Рубашку, стер пыль с сапог и пошел к бараку. Уже стемнело. Пастухи отужинали и теперь сидели под рамадой и курили.