— Костя! — визжит мама.

Мужик пошатывается. Его губа рассечена, а зуб похоже выбит. Второй удар попадает куда надо. Челюсть толстого человека — самое слабое его звено. Были бы у меня руки покрепче — и бутылка бы не понадобилась. Жиробас падает мне в ноги, не шевелится.

— К… костя… — зажимает рот руками мать. — Что ты… наделал…

Ухмыляюсь, кладу бутылку в карман:

— Наделал что-то не такое страшное, как вам всем кажется.

Под взглядом шокированной матери шарюсь в карманах обнаглевшей черни, заимевшей денег чуть больше, чем остальные.

Мама суетится, машет руками, паникует. Я уже не обращаю на это особого внимания:

— Мам, — говорю спокойно, — сядь в машину. Все будет хорошо.

Достаю из кармана ключи от машины, телефон. Иду в Порш, явно подержанный. С омерзением оглядываю заляпанный соусом салон. С корнем вырываю передние и задние видеорегистраторы. Такие же я нашел в машине доктора, только выключенные. Понять, как это работает несложно.

На заднем сидении лежит деловой дипломат. Открываю. Куча документов. Ага, он мелкий бизнесмен. Похоже, владеет сетью цветочных магазинов. О, замечательно. Уверен, что эта толстая зеленая пачка из стодолларовых купюр ему нужна меньше, чем мне. Кладу деньги в задний карман. Тысячи три, не меньше. Вот и компенсация за моральный ущерб и передний бампер материнского Пежо.

Выхожу из машины, кладу телефон, топчусь на нем, отбрасываю остатки в кусты, на обочину, вместе с ключами. Мимо проезжает несколько машин, но, как и думал, всем наплевать.

Мать стоит и смотрит на меня, хлопает ртом, не зная, что делать:

— Но… но… нужно ему помочь. Вызывать скорую. Если он умрет тебя по…

Голова просто разрывается. Дрянь…

— Да не умрет он, — добавляю металла в голос. — Мам. Садись. Время. Или меня и правда посадят.

Последний аргумент работает. Ну слава Шэйле.

Мы едем проулками уже несколько часов. Мама хлюпает носом, дергается на каждый звук, косится на меня-то с жалостью, то с осуждением. Примерно так смотрит добрый целитель на прокаженного. Наконец она говорит:

— Константин, тебе нужно… лечиться… Возможно, тогда тебя не арестуют. Полежишь немного в… в… психиатрии… У меня есть друг… он поможет. Он знает, как…

Пожимаю плечами.

— Пожалуй, откажусь. Мужик не запомнил номера. На камерах мы не светились. Он до утра только провозится без ключей и телефона. Все горячие следы остынут. Шанс, что нас поймают, только если вы лбами с ним столкнетесь. Ну или снова врежетесь друг в друга. А красных Пежо, как у тебя, я на дорогах насчитал уже три штуки. Просто забудь и все. Мы сэкономили кучу времени. А, ну и сегодня же почини бампер. Только где-нибудь в гараже…

Надо будет ей денег что ли дать. Я должен за еду и проживание, как минимум.

— Константин, мы же не животные…

— Поэтому позволяем другим быть животными? Диких собак мы же усыпляем.

— Что… что с тобой случилось, Константин? Я тебя не узнаю и… меня это пугает.

— День был дурацким. Хулиганы эти, — хмыкаю, — да и ты же помнишь, я решил, что в жизни надо что-то менять. Черт, как же болит…

— Ох ты ж, божечки, сынок, ты же сказал, что тебя несильно побили. Там в бардачке таблетки от головы, — шмыгает носом мать.

Тук…

Открываю бардачок.

Тук! Тук! Тук! Сердце отбивает тревожный ритм.

Медленно поворачиваю голову, смотрю на мать.

— Мам?

— М?

— Я не говорил, что у меня болит голова.

Тишина… Ничего не могу понять по ее лицу. Все та же уставшая, хныкающая мамочка.

— Константин, да какая разница? У меня голова постоянно болит. Это обычный Пенталгин. Он от всего.

Хм, наверное, нужно немного усмирить свою паранойю. Заглатываю таблетку.

Расслабляюсь, откидываюсь, смотрю в окошко. Стекающие капли дождя успокаивают.

Вижу в боковых зеркалах черную машину с тонированными окнами и выключенными фарами. Вернулись. Значит во все разобрались и получили новые указания. А доктора сейчас расспрашивают обо всем случившемся. Но если честно…

Сомневаюсь, что он жив.

Боль понемногу затухает. Усталость наваливается горой. Я закрываю глаза и мгновенно проваливаюсь в сон, хотя расслабляться еще рано…

Гниль подземная…

Последняя моя мысль: пробуждайся быстрее, драная сумма…

Или я не проживу и недели…

Просыпаюсь я уже в пятницу.

— Константин, сынок, приехали… Вставай…

Руки матери тряслись, как и губы. Вот ведь трусливая женщина. В принципе, как и все здесь.

Смотрю время на панели машины: 02:24

Странно. Ехали дольше, чем я думал.

Время 06:10.

Утро…

Лежу на кровати…

Чувствую себя убитым. Голова раскалывается на части, будто в ней завелись огненные тараканы, а тело физически не справляется со всеми моими планами, хотелками и амбициями. Оно хочет только слиться с диваном с мыслью «часть корабля, часть команды».

Если память мне нагло не врет, дома сейчас и сестра, но спит она в комнате матери. Ночью она встретила нас, в отличие от брата. Девчушка лет десяти. Розовые щечки, кудрявые русые волосы. Но ничего особенного. Она меня обняла, расспрашивала о школе и похоже даже и не заметила моего суточного отсутствия, а мать ее в курс не ввела. Я старался, как мог, отвечал, но похоже просто вырубился на стуле. А потом оказался в постели, уже в одних трусах.

Встаю.

Первый раз ощущаю острое желание «прогулять». Еще и погода такая дрянная. Даже в Варгоне я с лёгкостью шел на задание, где нужно просидеть трое суток в затопленной канализации. А тут еще заставляй себя.

Резко встаю, назло самому себе начинаю приседать, отжиматься. Бегать на месте. Брат что-то ворчит, но я не обращаю внимания, добиваю себя окончательно, сквозь стиснутые зубы.

Если бы не голова, то всё бы еще нормально. Но я чувствую себя в буквальном смысле серьезно раненым. И что, через это все пробужденные проходят?

Беру телефон, набираю Акане. Она должна уже проснуться. У матери спрашивать не хочу. Да и лишенная она, вряд ли что-то знает.

— Алло, Киба-кун? — отвечает Акане заспанным голосом.

Сразу начинаю с дела:

— У меня просто раскалывается голова. От пробуждения это норма?

Голос Акане оживает:

— Ты пробуждаешься? Правда, Киба-кун? Это же здорово. Рада за тебя. Послушай, надо встре…

— Ты меня не услышала. Голова не просто болит. Ее разрывает. Это нормально?

— Эм-м-м, вообще нет. Прямо так сильно у меня не болела. Ты уверен, что не ударился или… ну… не перепил? Легко спутать.

— Ударялся, но я после ласточки, так что не должно так…

Непроизвольно щупаю себе ногу. Швы рассосались. Даже шрама не осталось. А язык будто новый отрос. Неплохая штука… Теперь понятно, почему Исталы, не имея предрасположенности к боевой сумме, все же одни из пяти великих кланов. Если бы не сотрясение мозга и срочность дел, я бы точно не потратил Ласточку на такую мелочь.

— Что?! Киба-кун, что произошло?

— Потом расскажу. Мне нужно пройти тестирование. Срочно. Я должен знать, что у меня за сумма, до того, как пробужусь.

— Но… но зачем? Школа сделает это бесплатно, как только ты пробудишься.

— В том то и дело. Я хочу узнать о своей направленности до того, как это узнают в школе! Акане, это важно.

— Но… это дорого… я не уверена, что отец согласится.

— Скажи, что с меня должок. Он же все равно хотел меня нанять. Я отработаю, Акане!

— Я, конечно, попробую. Но не уверена…

— Спасибо, до встречи.

— Ки…

Сбрасываю вызов. Держась за голову, ковыляю в коридор, открываю тумбу с лекарствами, нахожу упаковку, где написано обезболивающее средство. Выпиваю сразу три таблетки.

Сажусь на табурет, тяжело дышу. Я хоть и привычный к боли, но, чтобы к такой? Не верю, что обычный человек может это перетерпеть не корячась в агонии на полу, если он, как минимум, не филзели.

Подхожу к окну, выглядываю за краешек шторки. Вижу две знакомые тонированные машины.