– Хуже бандита любого! Напарница заболела моя, он, тунеядец, сволочь такая, со мной напросился: «Я помогать тебе буду, вагон убирать, сортир буду мыть!»

– Не понимаю! – перебил капитан. – Очень быстро вы тараторите.

– Да чтоб в Москве одному ему не болтаться, скотине, не сдохнуть от водки, от голода, взяла его, дура же дура, в эту вот ездку...

– Так это, значит, все-таки ваш муж? – опять спросил капитан, до которого стало наконец что-то доходить.

– А то кто же еще-то у нас здесь лежит, развалимшись?! Мы и лежим, больше некому – звездючий выгребок, мудоблядская звездопроушина херова, козел вонючий! Слушай, пес, сволочь, срань такая на голову мне, ты не отворачивай хлебло свое пьяное, ты, сука, слушай! Стыда-то нет, напился опять этой ночью, сволочь? Я сразу в купе вошла – поняла. Поняла! Я не дура! – она повернулась к капитану. – Я возвращаюсь когда, если ой один остается – в Москве-то – ну не поверите, до чего себя доведет! Всю квартиру пропил ирод, все вещи вынес уже, засранец гребаный! Не успела купить телевизор в этом вот, в летнем сезоне, так тут же и пропил его весь, японский, да вместе с антенной, шнуром этим, кабелем черным, штекером – пропил к херам! «Я, – говорит, – настраивать его отнес!» Вот скотина, скотина-то! И не стыдно ему! Японский – настраивать! Нормальный человек такого и придумать не смог бы! И ведь не спит, окаянный, все слышит! Чтобы ты подох!! Слышишь, что я тебе пожелала? Вот до чего довел ты меня, мразь, чисто мразь! Гадина пьяная!

Она подскочила к Белову, лежащему неподвижно и молча, как труп, бесцеремонно схватила его за плечо и затрясла изо всех сил, не поворачивая его тем не менее лицом к патрулю.

– Вставай, гад – за тобою пришли, за тобою! – Она оглянулась на капитана: – Берите его, что вы встали-та там, как просватанные?!

– Постойте, постойте! – капитану не нравился оборот дела.

– Не надо стоять тут, не надо! Я ему еще в Ярославле сказала: напьешься опять – все! Ссажу, блядь – и подыхай! Возьмите его! Товарищи! Дорогие! Христом-богом молю, заберите засранца!

– У нас, извините, имеется иная задача. Вы его в Котласе сдайте в милицию.

– Да не берет его милиция, на хер он нужен кому! Никто его не берет! Только водка одна! Уж она забрала-то! Видали – как умер! Из пушек пали – не проснется! Вы его волоком, волоком по вагону, да мордой вперед, а я дверь вам подержу.

– Простите, хм... – откашлялся капитан. – У нас свое и очень важное задание...

– О-о-о!..О-о! – заголосила Маша. – У всех задание! У всех!

– Он спит ведь, не тревожит... – уже почти оправдывался капитан. – Разделся, я вижу, лег как человек...

– А встанет, а? Ну, водку заберите хоть его!

Маша почти без напряжения приподняла Белова вместе с постелью, приоткрыв рундук.

– Помог бы, капитан!

Капитан, уже убрав пистолет, бросился помогать.

– Держи его, скотину, на весу...

Она быстрым движением извлекла из рундука пять бутылок водки: – Во, – видишь – накопил запасец, гад!

Она обшарила рундук, запуская в него руки по плечи, будто ища: не завалялась ли еще бутылка, и вместе с тем ненароком демонстрируя капитану: рундук пуст, все выгребла.

– Ну, водку хоть, капитан, водку можете забрать-то вот эту?

– Ну... как я ее могу забрать? Вы ее сами разбейте в тамбуре... – в голосе капитана прозвучала нотка сомнения пополам с сожалением.

– «Разбейте»! – передразнила Маша. – Осколки здесь, в вагоне, убирать – кому?! Тебе, что ль? Ему?

– Ну, вылить в туалет... – оттенок сожаления в интонации капитана удвоился.

– Я лучше вам отдам!

– Да мы не пьем! – почти испугался капитан.

– Товарищ капитан! – вмешался Савочкин, стоящий в дверях с автоматом. – Я взять могу! Я вылью! Поможем – можем же помочь? Вот у меня и сумка есть с собой! – он вытащил из кармана капроновый комок. – Во, прочная! – Он шагнул в купе и взял за горлышко бутылку: – Вы разрешите? Женщине помочь?

– Ну, забирай! – решился капитан.

– Кого – его? – толкаясь, в купе ввалились остальные – Ефимов, Конюшкин, Салынов, закончившие проверку предыдущего вагона. – Хватать его, товарищ капитан?

– Ни боже мой!! Мы только водку забираем! Только водку.

– Нам водку – пять бутылок подарили! – простодушно объяснил Савочкин сослуживцам.

– Потише! Весь вагон разбудишь! – свирепо цыкнул капитан на Савочкина. – Проверили восьмой? – спросил он вновь прибывших.

– Проверили!

– Все чисто.

– Так! Это купе освобождаем. Дальше! – махнул рукой капитан. – А водку, Савочкин, тебе придется вылить!

– Мы ее вместе с вами выльем! Вечером – да, товарищ капитан? – ответил с наглым взглядом Савочкин.

Власов вошел в кабинет к Калачеву запросто, будто никакая кошка между ними и не пробегала.

– Давай мириться, Иван Петрович!

– А я с тобой не ссорился.

– Ну-ну-ну-ну! Я, понимаешь, знаю все. Ты, понимаешь, знаешь все...

– Скорей наоборот: я ничего не знаю и ничего не понимаю.

– Вот я и пришел к тебе, все личное отодвигая на второй план. Мы с тобой ведем два дела, а дело-то у нас одно. Сливать мы их не будем, разумеется, но обменяться информацией считаю необходимым. Я знаю, ты гребенку ставил в Буе. Безуспешно. Я прочесал все поезда на Воркуту, и результат такой же. Письмо получил я по почте от Белова только что... – Власов достал из кармана конверт: – «Вынужден уехать дней на десять. Как вернусь – сейчас же позвоню вам. – Н. Белов». На, посмотри сам.

– Да он же говорил, что письмо тебе отослал?

– Что думаешь, Иван Петрович?

– Письмо как письмо, – пожал плечами Калачев. – А что в нем особенного?

– Да я не о письме! Я вообще. Какие мысли на уме? Какие версии?

Калачев помолчал с минуту, а затем вздохнул:

– Я думаю, что Белов не врал – пока ты его не стал «выжимать». Все, что он рассказывал нам обоим – правда.

– Да? Но факты? Ты же сам их тоже проверял.

– Теперь я их, наверное, перепроверю. Все – по нулям, все опять, заново. Где-то была у меня серьезная накладка. Что-то, видно, пропустил я мимо.

– Не понимаю, что именно тебя это вдруг на сей труд подвигло?

– Да многое что. Нестыковок полно. Да и сам Белов, его глаза...

– Я тоже наблюдал за ним внимательно.

– Ну, а раз наблюдал, то, наверное, заметил, что расхождения слов и выражения лица у него места не имело. Обмануть с каменным лицом можно раз, два, но не двадцать два. Особенно трудно обмануть того, кто наблюдает со стороны. А я именно со стороны его в основном и наблюдал, когда ты с ним беседовал. Теперь второе – это факты. Но не те, которые мы только что с тобой имели в виду, а другие. В деле Белова очень много мистики, точней – необъяснимого. – Калачев выложил на стол фотоснимки пейзажа после битвы на шоссе: – «Жигуль» разбит авиационным реактивным минометом?! А этот вот – его убила молния. Причем погода «на атас» была... Гром среди ясного неба. Загадка на загадке...

– И что? Все думаешь о том же: пришельцы, НЛО? Тарелочка летающая, изрыгающая молнии, причем снабженная стандартным армейским минометом?

– Я ничего не думаю. Я только ставлю вопросы. Сам себе. И только!

– Понятно. Я тоже покажу тебе кое-что... Мои ребята отыскали микроавтобус, угнанный Беловым... – Власов достал пакетик из кармана. – Смотри: вот что от него осталось.

Он высыпал перед Калачевым содержимое пакета: горсть гаек, шайбочек, винтов...

– По-твоему, так поступают марсиане?

– Нет, – хмыкнул Калачев. – Марсиане так не поступают.

Не выдержав, он от души расхохотался.

За окном вагона плыла заболоченная лесотундра, а вдали, у горизонта, синели уральские хребты – Восточные Саледы, Малды-Нырд.

– Следующая остановка – твоя, – сказала проводница Маша Белову. – И что тебя сюда несет?

– Я сам не знаю. Именно – несет.

– Лагеря, леспромхозы, шахты... Больше здесь и нету ничего.

– Понимаю, – он вынул стодолларовую бумажку, данную ему Варужем, положил на стол: – Спасибо тебе, Маша, за все.