Работу по перевозкам я был вынужден передать Жене. Просто так получилось, что Попейчук прислал своего человека как раз в тот день, когда я собирался заняться этим поручением товарища Сталина. Он-то с меня его не снимал. Раз сказано — довести до конца, кровь из носу должен это сделать! А тут наложилось — и звонок от Попейчука, и мое желание разобраться в этом вопросе — насколько Поликарпов был прав или сгущал краски, и почти ежедневные напоминания Васюриной, что ей нужно «дело». Благо ничего сложного там не было. Прийти, объяснить, как нужно проводить загрузку товара в ящики и заполнять сопроводительный документ. Ну и о пломбах не забыть. После чего проверить — в каком виде дошел продукт. Все это я смог Жене и по телефону объяснить. А через час после этого разговора за мной прибыли.

— Агент первого разряда, Лагушкин, — представился молодой парень лет двадцати пяти. Рыжий, конопатый, ладони как лопаты. Про такого веришь — мог «дедушку убить», чисто одним ударом кулака по голове. — Мне сказано, вы приставлены наблюдателем.

— Все верно, — кивнул я, мысленно поморщившись.

Ну вот, моя деятельность ни для кого не секрет. Наверное, ничего противозаконного я не увижу. Может, это и к лучшему?

— И еще вот, сказано — передать, — протянул он мне какие-то корочки.

Я с удивлением взял протянутый документ и прочитал его. «Сотрудник особых поручений» — было вписано в графе должность и моя фамилия. Следом Лагушкин протянул мне бумагу, в которой было написано о присвоении мне временно полномочий сотрудника ОГПУ, но с прямым подчинением товарищу Сталину. Из-под юрисдикции главы ОГПУ меня эта бумажка вывела, при этом наделив правом вникать в дела структуры. Вообще отлично!

Только после этого мы спустились вниз и сели в автомобиль. Машина была рассчитана на четыре человека, и в ней нас ждал водитель. Меня усадили на переднее сидение, а сам Лагушкин уселся сзади. Думаю, подозреваемый, на чье задержание мы едем, сядет рядом с ним.

Так и получилось. Проехав полгорода, мы остановились около трехэтажного дома, бывшего доходника, и я вместе с агентом поднялся на второй этаж. Парень уверенно забарабанил в дверь, сверившись с бумажкой, которая лежала в его нагрудном кармане.

— Кто там? — раздался испуганный детский голосок.

— Откройте, ОГПУ! — напористо сказал Лагушкин.

С той стороны ойкнули, и я услышал топот детских ног. Через пару минут дверь открылась и на нас посмотрела испуганная женщина лет сорока.

— Смолин Петр Фомич здесь проживает? — не дай ей и рта раскрыть Лагушкин.

— З-здесь, — запнувшись, кивнула женщина.

— Где он?

— Так… на работе, — со страхом в голосе прошептала она.

Лагушкин видимо ей не поверил и уверенно зашел в квартиру, отодвинув женщину плечом. За ней стоял мальчик лет семи, в глазах испуг, судорожно мнет в руках какой-то листок. Присмотревшись, я понял, что когда-то это был «самолетик».

Смолин нашелся в квартире. Прятался в шкафу. Лагушкин нашел его, бесцеремонно обшаривая весь дом, а когда нашел — вытащил и заломил ему руки за спину.

— Вы задержаны, — заявил он ему и потянул на выход.

— За что? — только и сумел пропищать от боли в конечностях мужчина.

На фоне ОГПУшника он сам выглядел ребенком — не высокого роста, даже ниже меня, интеллигентное лицо, впалая грудь.

— За распространение контрреволюционных идей, — веско заявил Лагушкин и, больше не слушая мужика, потащил его на выход.

Я пока не вмешивался, лишь молча записал себе в чистую тетрадь, что никакого документа, где было бы написано — по какой статье и на каком основании проведено задержание, у сотрудника ОГПУ не было. Или было, но он ее не предъявил, несмотря на просьбу задержанного.

Приехали мы в Бутырскую тюрьму. На всем пути Смолин трясся от страха. Его колотила нервная дрожь, а взгляд метался от Лагушкина ко мне, а после на водителя. Он даже попытался заговорить со мной, но получил тычок от агента в бок и больше попыток начать диалог не делал.

В тюрьме мы дошли до кабинета, на котором висела табличка «Уполномоченный Егоров С. С.» Постучавшись, Лагушкин получил разрешение на вход, и буквально втолкнул задержанного внутрь.

Потом зашел сам и лишь за ним внутрь попал я.

Уполномоченный, мужчина лет тридцати, блондин, довольно крепко сложен, посмотрел на меня удивленно. Его взгляд меня порадовал — значит не «постанова» сейчас будет, а я увижу, как реально работают в ОГПУ.

— Распоряжение товарища Попейчука, — ответил на немое удивление Егорова Лагушкин, после чего отошел к двери, перегородив выход, и замер как статуя.

Я прошел к окну и встал к нему спиной, достав свою тетрадь. Кроме стула, на котором сидел сам уполномоченный, и одного табурета для задержанного, больше мест для сидения не было.

Хмыкнув, Егоров указал Смолину на табурет.

— Садитесь, гражданин.

О как! Интересное обращение. Смотрим дальше. Смолин на гнущихся ногах дошел до табурета, как-то беспомощно оглянулся в поисках поддержки и все же сел.

— Итак, Смолин Петр Фомич? — открыв взятую с угла стола папку, уточнил уполномоченный.

— Д-д-да, — испуганный кивок. — Эт-то я.

— Вы работали бухгалтером на заводе «Моторист», занимающегося выпуском моторов для автомобильной промышленности, так?

— П-почему работал? — затрясся мужик.

Егоров молча ждал, пока тот ответит на вопрос.

— Н-ну, я там работаю, да, — под томительным молчанием следователя, кивнул Смолин.

— Когда и как вы вступили в сговор с гражданином Лопухиным?

— К-как-кой сговор? — дал петуха мужик.

— По созданию новой партии, — как само собой разумеющееся заявил Егоров. — Промышленная партия. Вот тут у меня и ваш устав есть, — потряс листком, извлеченным из папки, мужчина. — Ваш бывший директор, гражданин Лопухин, во всем сознался. Про создание новой партии, которая должна была очернять идеи коммунизма и роль руководящей партии в этом деле. Вы собирались набрать сторонников из числа рабочих, пообещав им улучшение труда, которое и так обязаны были делать, а после — через профсоюз подбить их на бунт. На лицо контрреволюционная деятельность. Скажете, не было такого?

— Не было! — вскинулся мужик. — Чем хотите клянусь, никогда ничего такого не делал и даже не слышал!

Лагушкин возле двери нахмурился и сделал шаг в сторону Смолина, бросив взгляд на следователя. Тот отрицательно покачал головой, и парень вернулся обратно. Ну точно цербер какой!

— Если это так, почему же гражданин Лопухин пишет иное?

— Но Геннадий Степанович не мог ничего такого написать. Этого просто не было, — затрясся еще сильнее мужик.

— А вы почитайте, — достал очередной листок из папки следователь и протянул его Смолину.

Тот взял листок и вчитался. Через пару минут он поднял затравленный взгляд на Егорова.

— Это почерк Геннадия Степановича. Но это ложь! Я не знаю, почему он это написал. Но не было такого!

— А что было?

— Ну, зарплату задерживали, — ежась под взглядом мужчины, сказал Смолин. — Так не собственному желанию! Металл-то нужно закупать, а на что? Нам выделили определенную сумму, и крутись, как хочешь. Еще и план надо выполнять, а вы знаете, сколько брака идет? Больше половины выработки — брак! И сколько не штрафуй — не помогает. У нас же больше половины — только недавно свои деревни покинули. Ничего еще не умеют. Так еще и в профсоюзы жалуются на штрафы, те давить начинают. Мы в Госплан обращались, а там нам заявили, что не их проблема. Деньги выделены, металл мы получили, работайте. А как? Вот и приходилось из зарплат металл докупать, чтобы хотя бы в план уложиться. После уже рассчитывались конечно с рабочими, но ведь денег больше не становится. Снова металл нужен и брака меньше не стало! Не хотят учиться! Об этом мы говорили — что нужно курсы открывать, внедрять принудительное обучение.

— Через новую партию? — тут же спросил Егоров.

— Да какую партию? — чуть не взвыл Смолин.

— Промышленную, — невозмутимо ответил следователь. — Вот, гражданин Лопухин отмечает, что не верит в способность руководящей партии решить проблемы предприятия. Для чего и нужна новая партия.