Я начал мысленно составлять по этому поводу рапорт со своими соображениями, когда в поле зрения моего «третьего глаза» появился посторонний объект. Объект был малоразмерный и летающий, то есть меня его присутствие никоим образом не касалось. Ангел быстро исследовал цель и окрасил ее в нейтральный серый цвет.

Значит, это всего лишь птица. Наверное, голубь. Странно, я всегда думал, что по ночам голуби спят. Хотя во время войны и люди, и птицы меняют свои привычки.

Может быть, у голубя в парке, который еще вчера зеленел на этом месте, было гнездо с птенцами и сейчас он пытается отыскать свой дом и свою семью? У меня на глаза навернули слезы. С носа закапала соленая влага.

Настроение изменилось так быстро, что я не успел ни толком испугаться, ни оказать должного противодействия никчемным эмоциям. Я отложил карабин, поднял забрало «Кольчуги» и принялся тереть глаза тыльной стороной перчатки. Мне было очень грустно.

— Рядовой Ломакин, немедленно восстановите защиту, — громыхнул в ухе голос Леоненко.

— Там птенчики умерли, — всхлипнул я и, обессилев от горя, опустился на дно окопа.

Моя душа была переполнена жалостью к невинно убиенным живым существам. Я больше не хотел ни в кого стрелять, мне было глубоко противно оружие и любое военное снаряжение. Я ненавидел себя, «Кольчугу», карабин, гранаты и верховное главнокомандование, которое по своей идиотской прихоти заставляло меня убивать. Начальство я ненавидел настолько сильно, что готов был использовать против него «Кольчугу», карабин, гранаты, а также все, что только подвернется под руку.

— Какие птенчики? Вы с ума сошли! — капитан был потрясен до глубины души. — Немедленно прекратить истерику и восстановить защитный контур! Вы демаскируете передовую!

— Замочить на ночь в уксусе с водой пять-шесть голубей, — вклинился в разговор Ангел. — Поджарить и употребить с красным вином.

Краем глаза я заметил, как справа и слева от меня вдоль всей линии обороны поднялись из земли фигурки солдат. Они неуверенно топтались на месте и тянули вверх руки. Мне тоже захотелось присоединиться к ним и сделать все, чтобы эта ужасная бессмысленная война поскорее закончилась. Чтобы больше не гибли маленькие трогательные голубята. Нужно обязательно убедить Леоненко прекратить вооруженную борьбу, ибо все люди — братья.

— Капитан, давайте вместе восстановим чудесный зеленый парк, — предложил я. — Посадим деревья, проложим аллеи, сплетем гнезда и положим туда яйца.

— Что положим?

— Яйца… положим…

Леоненко нечленораздельно выругался, и мое плечо разодрала дикая боль. Я завертелся на месте. Огонь потек по жилам, добрался до сердца и взорвался, на секунду парализовав все мыслительные процессы. В голове прояснилось. Друзья и враги вернулись на свои законные места, однако боль покинула тело не сразу. Она уходила толчками в течение минуты.

— Внимание, противник применил психотронное оружие, — сообщил незнакомый мне голос. — Всем бойцам, которые не закрыты тактическими силовыми полями, немедленно доложить о самочувствии.

— Самочувствие хреновое, — послушно сообщил я и захлопнул лицевой щиток скафандра. — Что это была за инъекция?

— Представьтесь, — потребовал голос.

— Рядовой Ломакин. Солнечная Система.

На экранчике появилась лысая голова с маленькими колючими глазками, посаженными слишком близко к переносице. Как я успел прочитать, это был начальник противодействия. Чему именно он противодействовал, я прочитать не успел. Титул погас раньше, чем я полностью осознал его содержание. Впрочем, и так было понятно, что шишка знатная. Хотелось бы знать, кем он был до войны. Мне почему-то подумалось, что служил он на должности тихой, но авторитетной. Вроде директора зоопарка или заведующего домом культуры в преуспевающем райцентре.

— Антидот будет вводиться каждые пятнадцать минут, — сообщил начальник противодействия. — При первых признаках нервной неустойчивости немедленно информируйте непосредственного командира. Тогда спецсредство будет применено заранее. Система «Ангел» временно отключается, как не выдержавшая психотропную атаку. Кроме того, будьте осторожны со своими соседями. Пока в себя пришли только вы один.

От остальных докладов еще не поступило.

Меня передернуло. Каждые пятнадцать минут испытывать такую боль, которую я почувствовал только что?

Они там все с ума посходили! Ладно — один раз. Пока я не знал, что из себя представляет действие антидота, но сейчас-то я знаю. Пожалуй, лучше стать жалким хнычущим идиотом, чем сохранить рассудок такой ценой.

— Направление ожидаемой атаки изменено. — Лысая голова начальника противодействия затуманилась и завертелась на экране, в его голосе появились визгливые интонации. — Всем развернуться на сто восемьдесят градусов и немедленно открыть огонь!

Я развернулся. Приказ есть приказ, хотя и не понятно, почему его отдает не мой родной капитан Леоненко.

Не по уставу это. Не буду стрелять, пока не поступит подтверждение от капитана. Через телепатическую систему коммуникации я потребовал продублировать приказ об открытии огня по своим позициям. Мне никто не ответил, а между тем зеленые отметины на экране одна за другой меняли цвет, превращаясь в красные точки целеуказания. Слева и справа от меня полыхнули режущие глаз вспышки. Стреляли из карабинов. Били плазменными сгустками по скоплениям красных точек. На моем экране тоже появилось перекрестие прицела, и в мозгу настойчиво замигали пять пугающих букв: «Огонь». Мой карабин продолжал смотреть стволом в землю под ногами. Я не торопился исполнять дурацкий приказ. Пускай меня ждет трибунал или даже расстрел.

Я не хочу по чьей-то ошибке убить своего же товарища.

Перед моими глазами появилось перечисление грозящих мне статей уголовного кодекса и законов военного времени. У меня был неплохой выбор: от пожизненного заключения и принудительного участия в опасных медицинских экспериментах до тридцати лет на кометных рудниках в поясе Койпера. За что я обожаю нашу политическую систему, так это за возможность выбора.

Даже у самого распоследнего преступника всегда есть выбор способа, коим он сможет принести пользу Человечеству. Однако трибунал, расстрел и статьи всех на свете кодексов светили мне в далекой перспективе и не могли быть применены ко мне без участия человека, а вот приказ о болевом воздействии может отдать и штабной компьютер низшего уровня управления. В этой модели «Кольчуги» наверняка предусмотрена система физического воздействия, и сейчас мне будет очень больно. Чтобы не думать о плохом, я решил повнимательнее рассмотреть позиции, по которым мне, в соответствии с приказом, следовало, стрелять. Света от вспышек выстрелов оказалось вполне достаточно, чтобы перенастроить оптику. Я без труда различил суетящиеся фигурки солдат. Еще немного приблизив картинку, я разглядел нарукавные нашивки с цветастыми советскими гербами. Похоже, бойцам достались скафандры из старых запасов. Только кое-где виднелись синие всепланетарные эмблемы, и почти всегда они сочетались с офицерскими нашивками. Тем не менее, невзирая на знаки различия, все эти люди были отнесены «третьим глазом» к врагам.

Мои соседи справа и слева вели плотный огонь, и посланные ими сгустки плазмы расцветали огромными багровыми розами над головами наших солдат. При каждом взрыве защитные поля подергивались радужными переливами. Ответный огонь никто не вел. «Какого черта!» — мысленно выругался я.

Наших компьютерщиков за такую работу следует натянуть на самые большие и ребристые фаллоиммитаторы, какие только существуют в нашем лучшем из миров.

Противник творил в наших сетях все, что хочет! От вскипевшей во мне злости я хотел плюнуть себе под ноги, но вовремя вспомнил о закрытом лицевом щитке скафандра.

«Ладно, встречу какого-нибудь программиста, выскажу ему в лицо все, что думаю, — подумал я. — А лучше без лишних разговоров сразу дам ему в ухо. Пусть несет коллективную ответственность за собратьев по цеху».

Немного успокоившись, я сменил частоту приема сообщений. Вообще-то эту простейшую операцию я должен был сделать сразу после потери связи. Обычно за такими пустяками следит Ангел, но сейчас он отключен.