— Это невозможно, доктор, — ответила госпожа Леир. — Мой сын вчера вечером лег в девять часов; он не выходил из комнаты; никто не входил в квартиру, которую я сама заботливо заперла. Сегодня утром, когда я отперла служанке, засовы еще были задвинуты изнутри.

— Я могу сказать только одно, сударыня, — заметил Вильнев, — раненый не сам себя ударил.

Я понимал рассуждение Вильнева. Оно было вполне правильным. Если бы Леир ранил себя сам, направление раны было бы перпендикулярное или косое снаружи внутрь и сверху вниз; вряд ли можно было предположить, чтобы раненый заранее и преднамеренно изучил движение, нужное для симуляции раны, полученной от руки другого.

— Где нож? — спросил Вильнев.

— Его не нашли, — ответила госпожа Леир.

— Странно! — заметил хирург, перевязывая Леира во время разговора. — Пошлите за литром сыворотки, Эрто; а пока я вбрызну ему эфира и кофеина.

Через полчаса инъекция была произведена. Леир открыл глаза, но не выказывал признаков сознания. Напрасно Вильнев его спрашивал; он не мог добиться ответа. Раненый находился в состоянии полного и ничем не объяснимого помрачения рассудка.

— Я встречал такой глубокий шок только при больших травмах, — сказал хирург. — Надо подождать, пока Леир будет в состоянии сообщить нам о случившемся. Старайтесь не утомлять его, — сказал он госпоже Леир.

Мы ушли; раненый остался под присмотром матери и сиделки. Вильнев еще раз успокоил нас: чересчур обильное кровотечение и упорная умственная атония были единственными тревожными симптомами.

— Меня удивляет наличность такой потери крови, — сказал он. — Рассеченные сосуды — довольно малого калибра и обыкновенно закрываются сами. У господина же Леира вовсе не образовалось сгустков: очевидно, кровь долгое время не свертывалась. Не гемофил ли этот молодой человек?

— Нет, — сказал Дюрье, — ему нередко приходилось делать себе порезы, и количество вытекавшей крови было нормально.

— Любопытная вещь! Это кровотечение меня немного смущает. Я нахожу также, что состояние шока, в котором мы видели раненого, гораздо тяжелее, чем полагается по кровотечению и ране. Ну, все это, конечно, выяснится! Но какой черт его ранил? Если мать не ошибается, он пришел домой уже раненым; однако, и этого допустить невозможно, потому что повсюду остались бы следы крови. Надо думать, что убийца пробрался в комнату Леира без ведома его матери. Может быть, какая-нибудь ревнивая любовница?

— Нет, — сказал Дюрье, — у Леира не было любовниц.

— Как вы можете знать, дружище? — заметил хирург, уже потерявший счет своим любовным приключениям. — Женщины, когда ревнуют, являются воплощенными дьяволами!

В то время, как мы собирались уйти, кто-то позвонил. Минуту спустя горничная вернулась со смущенным видом:

— Господин Дюрье, — сказала она, — это — полицейский комиссар.

— Недоставало еще этого! Вильнев и вы, Эрто, останьтесь; не оставляйте меня одного с комиссаром.

Последний скоро вошел. Это был человек лет пятидесяти, с манерами офицера в штатском. Его сопровождали два надзирателя.

— Извините меня за посещение, господа, — сказал он, — но весь квартал в волнении. Говорят, что господин Леир убит или сам лишил себя жизни. Как в том, так и в другом случае я должен приступить к дознанию.

Вильнев взял на себя сообщить комиссару все, что мы знали; Дюрье и я подтвердили рассказ хирурга. Были допрошены госпожа Леир и экономка.

— Ну, господин комиссар, что вы думаете обо всем этом? — спросил мой коллега.

— Я вам отвечу после, господин профессор, когда осмотрю комнату больного. Не можете ли вы перенести его на постель матери?

— Это можно сделать, — ответил хирург.

— Разрешите, сударыня, — прибавил комиссар полиции, — произвести осмотр вашей квартиры?

— Охотно, милостивый государь.

Комиссар полиции, с помощью двух надзирателей, тщательно осмотрел скромную квартиру, состоящую из двух спален, кабинета, столовой, кухни и маленькой темной комнатки. Не нашлось никакого следа взлома; задвижки были задвинуты и отодвинуты госпожой Леир. Служанка заметила их характерный шум. Окна все были заперты накануне, с вечера; кроме того, квартира находилась во втором этаже и было бы очень трудно проникнуть в нее через окно. Наконец, орудия, которым была нанесена рана, не нашлось нигде.

Комиссар был видимо смущен.

— Ну, — сказал ему Вильнев, — каково теперь ваше мнение?

— Покушение на самоубийство. Оружие должно быть в выгребной яме.

— Невероятно, — заметил хирург. — Леир не сам себе нанес удар кинжалом.

— Между тем, осмотр показал, что никто не входил в квартиру… Неужели подозревать госпожу Леир?

— Это совершенно недопустимо! — вскричал Дюрье.

— Я думаю так же, как и вы, — сказал комиссар. — Донесу об этом суду. Это дело темное, очень темное, — повторил он, уходя.

Немного погодя Вильнев, которому в этот день предстояла операция в госпитале, покинул нас, обещав вернуться.

Дюрье был задумчив.

— Надо постараться, чтобы суд не сунул нос в это дело, — сказал он.

— Я съезжу к прокурору республики, — ответил я. — Надо будет представить дело, как необъяснимое происшествие. Да ему и нельзя придать другой окраски. Полиция произвела вещественный осмотр. Нет никакой крайности действовать судебным порядком.

— Таково и мое мнение.

Мы вернулись к Леиру; он заснул, и, считая наше присутствие бесполезным, мы ушли. В этот день я был более рассеян, чем обыкновенно. Мысли мои не могли оторваться от задачи, поставленной моему любопытству странным событием, происшедшим этой ночью. Несмотря на доверие к знаниям Вильнева, я верил в попытку самоубийства. В отчаянии от разлуки с m-lle Франшар, Леир пытался лишить себя жизни. Однако, это удивляло меня. Зачем он ждал неделю? Такой акт безнадежности был бы более объясним в день свадьбы Люси Франшар; а он в тот день, напротив, казался полным решимости и энергии.

Я ничего не понимал в трагическом происшествии, жертвой которого был молодой человек. Причины были так же необъяснимы, как и обстоятельства, при которых оно произошло.

После завтрака я вернулся к Леиру. Он еще спал. Это было хорошим предзнаменованием. У него не было лихорадки. Я вернулся домой, все еще охваченный той же самой мыслью; от нее у меня трещала голова. Время после полудня тянулось медленно: мне казалось, что оно никогда не кончится. В пять часов меня позвали к телефону. Со мной была соединена Лангонская станция.

— Доктор Эрто? — сказал женский голос.

— Он самый, сударыня.

— Это вы, господин Эрто? Вы лично?

— Да, сударыня.

— Я — баронесса Франшар. Имею сказать вам нечто важное.

— Я вас слушаю.

— Мы получили сейчас телеграмму из Гранады; она гласит следующее: «По важным причинам принуждены вернуться. Ждите письма».

— Это все?

— Да.

— Странно. Представьте, сегодня утром Леир был найден в своей постели тяжело раненым.

— Невероятно!

— Да, да…

— Его положение серьезно?

— Рана серьезная, но не смертельная. Обстоятельства, при которых это событие произошло, непонятны. Скажите священнику, чтобы повидался со мной.

— Хорошо. До свидания, господин Эрто.

— Прощайте, сударыня.

Что за новое осложнение? — спрашивал я себя, кладя трубку. Я сел на привычное место: в кресло к камину, и закурил папиросу. Папироса — любимый товарищ моих грез. Врач во мне жестоко осуждает мыслителя, потому что последний курит без меры.

Что там неладно? — говорил я себе, следя глазами за колеблющейся спиралью голубого дыма. Очевидно, между супругами возникло несогласие. Ни какое-либо приключение, ни болезнь не послужили бы важным мотивом для возвращения; они не могли бы ехать, если бы один из них был опасно болен или ранен. Ранен? Эта мысль вызвала во мне воспоминание о Леире. Помимо своей воли я ставил эту рану в связь с важными мотивами возвращения четы Делиль, хотя не мог найти тому разумного основания.

Пока я размышлял, опять произошло раздвоение, которое я так часто наблюдал в своей духовной жизни. «Связь! — говорил во мне метафизик. — Мы найдем ее, я в этом уверен. Случайности не существует. Когда важные события случаются внезапно в жизни двух существ, психически находящихся в согласии, как господин Леир и m-lle Франшар, между этими событиями существует связь…»