Остальные женщины плотно стискивали колени и беспокойно ерзали.

— К копью, рабыни! — приказал Аброгастес хриплым голосом и взмахнул рукой.

Наученные примером Гуты женщины поспешно направились к огромному копью и с отчаянием, вызванным боязнью за собственную жизнь, а также возбужденные танцем, присутствием хозяев, своей уязвимостью, своим положением рабынь, принялись ласкать его, обнимать, прижиматься к нему телами и с умоляющими глазами целовать и лизать его.

Они толпились вокруг копья, стараясь дотянуться до него, становясь на колени и бросаясь на пол, отталкивая друг друга, чтобы коснуться копья, лизнуть и поцеловать его лишний раз, и каждая из женщин старалась сделать это как можно усерднее, нежнее и покорнее, чем другие.

— Смотрите, это женщины Империи! — провозгласил Аброгастес, указывая на толпу рабынь, борющихся за возможность выразить свою покорность копью.

Гости за столами одобрительно наблюдали за этой сценой.

— Разве они не пытаются ласкать его со всей нежностью? — спросил Аброгастес.

— Да, — отозвались сразу несколько гостей.

— Разве не стараются хорошо лизать и целовать копье?

— Да, — вновь сказали гости.

— Все они недурные самки, верно?

— Да! — послышался в ответ целый хор голосов.

— И вы согласны, что их можно как следует обучить? — допытывался Аброгастес.

Гости ответили ему согласным ревом.

— Довольно! — приказал Аброгастес, и надсмотрщики, которые выглядели встревоженными еще задолго до этого момента, отогнали женщин от копья и ударами плетей заставили их лечь на пол неподалеку от него.

— Братья, вы знаете, что люди из Империи презирают нас, — продолжал Аброгастес, — нас, повелителей звезд, презирают низкие и немощные, самодовольные ничтожества, надменные, богатые и высокомерные.

Гости беспокойно переглянулись.

— Что знают все эти люди, хвастающиеся своей культурой, утонченностью и роскошью, о трудностях, о боли и войнах, о сражениях и победах?

— Немного, господин, — вставил писец.

— Кто из них плыл в холодных, бурных черных водах, кто охотился на длинногривого льва, кто брел по снегу в месяц Игона, преследуя белого медведя, что шагал в самом пекле, с рюкзаком за спиной, тысячи миль до удаленной крепости, кто боролся с наводнениями, кто пересекал вброд бурлящие потоки, кто работал тяжелыми веслами, кто удерживал румпель речного судна, кто волок шесты для высоких шатров, кто жил один в лесу, встречал врагов на границах и одиноких шхерах, кто охотился на зверей и отбивался от них?

— Ни один из живущих в Империи, господин, — заверил писец.

— Они носят одежды из тонкого шелка и хлопка, а мы — домотканые рубища и звериные шкуры, — продолжал Аброгастес.

Гости напряженно молчали.

— Для кого существует на свете ягненок? — спросил Аброгастес.

— Для льва, господин, — ответил писец.

— А свинья?

— Для леопарда.

— А газель?

— Для викота.

— Для кого существуют рабыни?

— Для их хозяев, господин.

Бывшие гражданки Империи задрожали, лежа на грязном полу возле огромного копья.

— Империя обширна и богата, — с расстановкой произнес Аброгастес. — Ее протяженность и богатства безмерны.

— Империя неуязвима и вечна, — вставил кто-то из гостей.

— Была когда-то, — поправил Аброгастес. — А теперь Империи нет.

Гости переглянулись, ибо в существовании Империи никто не смел усомниться, как в существовании гор или звезд.

— Это верно, господин, — подтвердил писец.

— Империя уязвима? — неуверенно спросил кто-то.

— Давайте отправимся туда и вернемся на наши планеты с добычей, будем пировать и слушать легенды скальдов о наших подвигах! — предложил буйный на вид воин.

— А если Империя соберет войска и даже приготовится послать корабли за нами в погоню? — спросил Аброгастес.

— Пусть сначала найдут нас! — ответил воин, и гости возбужденно засмеялись.

— Неужели вы довольны жизнью хорьков и стервятников, ночных фильхенов, которые боязливо собирают объедки на дворцовых помойках?

— К чему ты говоришь об этом, могучий Аброгастес? — спросил дангар.

— Через стены можно перебраться, через реки — навести мосты, ворота можно разрушить, — проговорил Аброгастес.

Гости вновь переглянулись. Несмотря на всю ненависть к Империи, они боялись ее, либо как смутное, отдаленное присутствие у горизонта, опасное и пугающее, либо как явную и жуткую реальность, до которой могли внезапно дотронуться.

Гута лежала в грязи перед помостом.

Она постепенно начинала понимать, каким образом использовал ее Аброгастес — совершенно естественно, защищая собственные интересы, она в то же время оказала службу Аброгастесу, помогая ему объединить пирующих, дать им возможность выразить презрение олицетворению общей ненависти, — она невольно заставила их высказать гнев и недовольство любыми видами предательства и разрыва отношений, и таким образом она сама послужила намерениям Аброгастеса. Кроме того, важное значение имело ее обращение в рабство, превращение из священной девы, жрицы, в рабыню, объект общего желания, которую можно продать и купить на любом рынке. Несомненно, даже отвергая ее, Аброгастес демонстрировал рабыню как свое имущество. Очевидно, она помогла развлечь пирующих, как могла бы сделать это любая рабыня. Некоторые из присутствующих явно насладились ее танцем. Даже служение Гуты копью и ее танец имели свое значение. Она являла собой пример бывшим гражданкам Империи, показывая им, как следует вести себя по отношению к копью. Несомненно, ее танец дал им понять не только то, кто они такие, но и кем они стали. Многие стонали от беспомощного возбуждения и желания, некоторые вскрикивали. Всех рабынь желание заставляло ерзать и извиваться, некоторые едва понимали, что творится с ними. Ее танец подготовил рабынь для их служения. Теперь все они жаждали прикосновения хозяев. Несмотря на то, что в прошлом эти женщины были гражданками Империи, теперь они желали только ревностно служить. Они были готовы к этому даже сейчас, однако жизнь в рабстве кое-чему успела научить их.

— Империя уязвима, — кивнул Аброгастес. — Мы встречались с ее войсками на сотне планет, в тысяче крепостей и городов и побеждали их.