– Что ты знаешь о моей семье? О роде Амбойна?

В моей памяти тут же всплыло то, что Кутулу удалось узнать от давно уже умершего мудреца по имени Аримонди Хами. Это было в Каллио много лет назад.

– Очень немного, – осторожно сказал я.

– Ты знаешь, что мужчины нашего рода всегда становились волшебниками, если у них находили Талант? А иногда и женщины тоже.

– Да, мне это известно.

– И если у мужчин не оказывалось магических способностей, – продолжала Симея, – они становились придворными, но всегда все их действия были направлены только на благо рода. Нашей окончательной целью было захватить власть в Каллио, а потом и во всей Нумантии.

– Этому мешал Чардин Шер.

– Только пока он был жив. А когда его не стало, отец увидел возможность в течение двух, максимум трех поколений пробиться к трону. Вот почему он организовал заговор против императора.

– Ах вот в чем дело, – сказал я. – Такое мне никогда не приходило в голову. Я-то думал, что он устроил заговор только потому, что был высокопоставленным сановником Чардин Шера и ненавидел нас за то, что мы уничтожили его правителя.

Симея невесело засмеялась.

– Мои родственники не интересовались никем, кроме самих себя и других людей, носивших фамилию Амбойна. Впрочем, я слишком забегаю вперед. Ты знаешь, какая судьба была уготована женщинам из нашего рода?

Я тщательно подбирал слова:

– Мне говорил один человек, который, похоже, знал, что если у них не было таланта к волшебству, то они становились женами других волшебников.

– Женами… или любовницами, – уточнила Симея.

Об этом я тоже слышал и сразу вспомнил о двух дочерях Амбойны от первого брака. Они, скорее всего, погибли вместе с Чардин Шером, его колдуном Микаэлом Янтлусом и всей свитой, когда демон, которого я освободил своими руками, выполняя приказ Тенедоса, разрушил неприступный замок, стоявший на высокой горе.

– Да, – сказал я.

– Мой отец прочил нашему роду грандиозное будущее, особенно после смерти своей первой жены. Тогда он взял в жены деревенскую ведьму; это сочли прямо-таки скандалом, потому что у нее не было никакого приданого, даже клочка земли. А он женился на ней ради ее силы. Волшебник и ведьма… Двое детей. Мой брат Джалон и я. Насчет нас у отца тоже был план. Он рассказал нам о нем уже после того, как моя мать умерла. Мне тогда было десять лет, а Джалону восемнадцать. Я не знаю, как к этой идее относилась мать, даже не знаю, было ли ей об этом известно. Он намеревался нас… нет, конечно, не поженить, а просто заставить спать друг с другом. Он считал, что сначала мы обрели бы большое могущество, по крайней мере в области черной сексуальной магии, потому что она усиливается благодаря кровосмешению. А потом, по его планам, я должна была родить от брата детей. Наши дети превосходили бы могуществом любого из ныне живущих колдунов, а императору и думать было бы нечего о том, чтобы потягаться с нашим отродьем. Ну а что я или кто-нибудь другой мог думать на этот счет, не имело ни малейшего значения.

Я почувствовал, что меня мутит.

– Мой брат, – продолжала Симея, – находил идею превосходной. Он три раза пытался… привести план в исполнение. И однажды у него чуть не получилось. Я же чувствовала… чувствую омерзение от одной только такой мысли. Он любил говорить об этом, рассказывал мне на ухо, что мы с ним станем делать, какие черные радости нам предстоит испытать, когда он останется наедине со мной. Мой брат был очень черным колдуном, даже чернее, чем отец, и его мечты о том, как распорядиться могуществом и властью, чтобы играть людьми, как куклами, были столь же отвратительны, как те ужасные книги и старинные манускрипты, из которых он черпал свои фантазии.

Именно поэтому я не могла по-настоящему ненавидеть тебя, Дамастес, хотя именно ты был виновен в его смерти. Когда я пыталась быть честной сама с собою, то не могла не признать, что мы, Товиети, принесли тебе гораздо больше несчастий.

Я не знал, что сказать, да и вообще – стоило ли что-нибудь говорить?..

– Ну, – резко произнесла Симея, – разве это не омерзительно? Теперь ты, наверно, сожалеешь, что спал со мною? И считаешь, что я столь же порочна, как и все мое семейство? – Она села в постели. – А может быть, ты находишь все это интригующим и возбуждаешься от того, что слышишь? Единственный мужчина, которому я прежде все это рассказывала, мой первый любовник, завалил меня, как только я закрыла рот. Дамастес, не ужели так думают все мужчины?

– Нет, – медленно ответил я. – Это меня не возбуждает. И не знаю, должно ли, может ли это возбуждать других мужчин. Мне так не кажется. Я думал лишь о том, до какого зла могут дойти люди, если они могущественны, если они волшебники. Я счастлив, что во мне нет ни тени Таланта, если он несет с собой такое. – Я тоже сел и ласково обнял ее за плечи. – Но я знаю одно: то, что кто-то другой мог хотеть или выдумывать, не имеет никакого отношения к тебе, к тому, чем ты являешься. Разве не так?

Ее плечи под моей рукой задрожали.

– Нет, не име… не должно иметь.

– Из всего, что ты рассказала о своей семье, меня волнует только одно. Ты сказала, что Амбойна всегда тревожились только о себе, и ни о ком другом.

– А разве я теперь Амбойна? – задумчиво произнесла она. – Или всего лишь Симея-Товиети?

– С моей точки зрения, вряд ли это лучше.

– Должно быть лучше, – возразила она. – Товиети, по крайней мере, борются за свободу людей.

– Нельзя освободить человека, задушив его, – сказал я. А мысленно продолжил: или убивая беременную женщину.

Симея опять надолго умолкла.

– Да, – сказала она в конце концов. – Да, нельзя. Но я полагаю, когда человек служит тому, что он считает великой целью, то ему всегда приходится поступать примерно так же.

Внезапно я разозлился.

– Насрать на все великие цели! – рявкнул я. – Это означает, что ты можешь творить все, что заблагорассудится, до тех пор, пока тебе мерещится впереди этот выдуманный блеск. Пропади оно пропадом! Как раз сейчас мы находимся в самом сердце того, что получилось именно из-за таких вот мыслей, в пустыне, которая когда-то была самой прекрасной частью Нумантии!

Но Симея, конечно же, поняла, что я сердился не на нее.

– Я знаю, – печально ответила она. – Я знаю.

В каюте было абсолютно тихо, и я слышал, как ветерок стучался в иллюминаторы, как река журчала за дощатыми бортами.

– Но ведь может быть и по-другому, правда? – спросила она, заглянув мне в лицо.

– Хорошо бы, – ответил я и почувствовал, что ярость, только что владевшая мною, исчезла без остатка. – А если не может, то все, что я делаю… и ты делаешь… В общем, с таким же успехом можно было бы просто мочиться против ветра.

– Давай ляжем, – попросила она. – Можно, я положу голову тебе на плечо?

Я лег на спину, и она прижалась ко мне.

– Расскажи мне, каким Юрей был раньше, – прошептала она, – и каким он станет снова.

Я начал рассказ и понял, что у меня получается сказка.

– Это было волшебное место, – начал я свой рассказ. – Очень древнее. Когда-то короли Нумантии приезжали сюда на все лето. С гор дул приятный прохладный ветерок, игравший листьями деревьев в бесчисленных парках города. А деревья там были такие, каких я ни когда и нигде больше не видел: шестидесяти футов в обхвате, с многоцветными листьями, такими большими, что под каждым листом можно было, как под зонтиком, прятаться от тех теплых ласковых дождей, которые иногда случались там в жаркий сезон. А в центре города находился не дворец или мрачная крепость, а сад с множеством фонтанов. Их струи пели, омывая колонны из черного мрамора, инкрустированные золотом, а вода, смеясь, сбегала водопадами в маленькие бассейны. По всему городу протекали каналы, соединявшие…

Дыхание Симеи стало спокойным, потом она начала ровно посапывать, и я почувствовал, что ее тело, прижимавшееся ко мне, расслабилось.

Я лежал, глядя в потолок, и размышлял о том, что она рассказала мне и что я сказал ей, и спрашивал себя о том, что будет через шесть месяцев, через год, через два года.