Вид брака, когда брат женился на своей единоутробной сестре, был весьма распространен на ранних этапах генетической программы Доменов, особенно среди высшей знати. Как и все подобные обычаи, он имитировался мелким дворянством, но сейчас вышел из употребления и рассматривался как своего рода скандал.
— Им это не нравится, — шепнул Эллерт Кассандре, когда они вошли в большой зал, где должна была состояться брачная церемония с последующим праздничным ужином и танцами. Кассандра тяжело опиралась на его руку. Она все еще сильно хромала и подволакивала ногу, несмотря на героические усилия Маргали и Ренаты. Полное выздоровление оставалось возможным, но пока что она с трудом могла передвигаться без посторонней помощи.
— Им это не нравится, — повторил он. — Если бы на подобный брак решился кто-нибудь, кроме дома Микела, то, по-моему, они открыто осудили бы его.
— Но что именно им не нравится? То, что Донел унаследует Алдаран, хотя он не является потомком Хастура и Кассильды?
— Нет, — ответил Эллерт. — Насколько я смог понять из разговоров с вассалами Алдарана и домашней челядью, это радует их больше всего остального. Никто из них не питает любви к Скатфеллу и не хочет видеть его здешним правителем. Если бы Микел открыто заявил о том, что Донел является его сыном-недестро и главным наследником, то они стояли бы за юношу горой, даже зная, что это неправда. Они относились бы к этому как к юридической фикции. Что им действительно не нравится — так это брак между братом и сестрой.
— Но это тоже юридическая фикция! — возразила Кассандра.
— Не уверен, — хмуро отозвался Эллерт. — И они тоже не уверены. Я все еще чувствую себя виноватым: именно мои безрассудные слова заразили дома Микела этой идеей. Те, кто поддерживает старого лорда… что ж, они делают это, как если бы потакали прихоти душевнобольного, — добавил он, понизив голос. — Не все сумасшедшие мечутся с пеной у рта и ловят бабочек в зимнем снегу. Гордость и одержимость тоже могут граничить с безумием, даже если подкрепляются логическими доводами.
Поскольку невеста была несовершеннолетней девушкой, гости не могли поднять общее настроение грубоватыми шутками, которые обычно не смолкали в течение всей брачной церемонии, заканчивавшейся проводами жениха и невесты к брачному ложу. Никому не хотелось пробуждать в Дорилис горькие воспоминания о ее последней помолвке. Ее даже не попытались представить взрослой женщиной. В детском платье, с медно-рыжими волосами, длинными локонами падавшими на плечи, она казалась скорее челядинкой, получившей разрешение присутствовать на празднике, а не невестой. Что касается жениха, то, несмотря на добросовестные попытки изображать веселье, он выглядел мрачным и подавленным. Прежде чем войти в зал, многие заметили, как Донел приблизился к подружкам невесты, отозвал в сторону Ренату Лейнье и принялся что-то горячо обсуждать с ней. Многие слуги, знавшие об истинных отношениях между Ренатой и Донелом, только качали головами при виде такой нескромности. Другие, глядя на маленькую невесту, окруженную сиделками и гувернантками, мысленно сравнивали ее с Ренатой и не осуждали Донела.
— Какое бы представление с катенами здесь ни устраивалось, это не более чем помолвка, а не законное бракосочетание, — вполголоса настаивал Донел. — По закону даже брак ди катенас не может считаться признанным, пока супруги не разделили ложе.
Рената, собравшаяся было возразить, что этот пункт спорен, вовремя поняла, что юноше требуется моральная поддержка, а не аргументы.
— Это не будет иметь для меня ровным счетом никакого значения. Поклянись, что и для тебя тоже, Рената, иначе я отрекусь от своего приемного отца прямо здесь, перед всеми его вассалами!
«Если бы ты собирался выступить против него, то тебе следовало сделать это с самого начала, и уж во всяком случае, не сейчас, когда дело зашло так далеко! — с отчаянием подумала Рената. — Теперь публичное неповиновение будет концом для нас обоих!»
— Я останусь такой же, какой была раньше, — сказала она вслух. — Ты хорошо знаешь об этом и не нуждаешься в моих клятвах. Сейчас не место и не время для такого разговора. Я должна вернуться к женщинам, Донел.
Отойдя в сторону, она мимолетным жестом прикоснулась к его руке, и в ее улыбке промелькнуло что-то похожее на жалость.
«Мы были так счастливы этим летом! Как мы дошли до такой жизни? Я тоже виновата: следовало немедленно выйти за него замуж. Надо отдать Донелу должное, он этого хотел». Мысли Ренаты беспорядочно скакали, когда она входила в зал вместе со свитой Дорилис.
Дом Микел стоял у камина, освещенный яркими огнями, и поочередно приветствовал гостей. Дорилис присела перед отцом в глубоком реверансе. Он поклонился, расцеловал ее в обе щеки и усадил за высоким столом по правую руку от себя. Затем повернулся с приветствиями к женщинам из свиты:
— Леди Элиза, я хотел бы высказать вам благодарность за вашу работу. Вам удалось развить прекрасный голос, который моя дочь унаследовала от матери.
Алдаран отвесил учтивый поклон.
— Маргали, я снова должен поблагодарить вас за то, что вы стали матерью для осиротевшего ребенка. Дамисела, — он склонился над рукой Ренаты, — как я могу выразить вам свою благодарность за то, что вы сделали для Дорилис? Для меня огромная честь принять вас в… в праздничном зале, — добавил он, слегка запнувшись на последних словах. Рената, тренированная телепатка, чьи чувства сейчас были обострены до предела, поняла, что он собирался сказать «в свою семью», а затем, вспомнив о реальных отношениях между нею и Донелом, воздержался от такого продолжения.
«Я всегда думала, что он знает, — подумала лерони. — Однако для него гораздо важнее, чтобы исполнился его замысел!» Сейчас она даже сожалела о своих принципах, не позволивших ей забеременеть от Довела.
«Если бы я пришла сюда с вздувшимся животом, с ребенком Довела во чреве, хватило бы у Алдарана совести женить Донела на другой? Ведь он утверждает, что я спасла Дорилис. Могла ли я заставить его отдать мне Донела хотя бы таким способом?»
Рената подошла к своему месту, едва сдерживая слезы.
Хотя повара и слуги потрудились на славу, празднество вышло пышным и торжественным, но безрадостным. Дорилис накручивала на палец локон. В конце трапезы дом Микел жестом призвал к вниманию и пригласил Донела и Дорилис встать перед ним. Кассандра и Эллерт, сидевшие в дальнем конце стола, напряженно следили за происходящим. Эллерт приготовился к неожиданному резкому выпаду либо со стороны Донела, загнанного в угол и отчаявшегося, хотя и не желающего нарушить приличия, либо со стороны одного из мрачных офицеров стражи, сидевших за нижним столом. Но никто не стал вмешиваться. Взглянув на лицо старого лорда, Эллерт понял, что никто не осмелился перечить ему в эту минуту.
— Это воистину радостное событие для Алдарана, — произнес дом Микел. Эллерт, на мгновение встретившийся взглядом с Донелом, разделил мысль друга, быстро спрятанную в глухой уголок сознания: «Воистину радостное, как все преисподние Зандру!»
— В этот торжественный день я с удовольствием препоручаю опеку над моим замком и моей единственной наследницей, Дорилис Алдаранской, моему приемному сыну, Донелу из Рокравена.
Донел вспыхнул при имени его матери, и его губы зашевелились в беззвучном протесте.
— Донела Деллерея, — неохотно поправился дом Микел.
«Даже сейчас он не хочет признать, что Донел — не его сын», — подумал Эллерт.
Лорд Алдаран поместил двойные браслеты из превосходно выделанной меди — гравированные и покрытые филигранью, с внутренней стороны отделанные золотом, чтобы медь не раздражала кожу, — на правое запястье Донела и левое запястье Дорилис. Взглянув на браслет на собственной руке, Эллерт протянул руку Кассандре. Когда Алдаран начал произносить ритуальные фразы, все женатые пары в зале сделали то же самое.
— Как левая рука правой руке, да будете вы навеки принадлежать друг другу в касте и клане, доме и в наследстве, в домашних хлопотах, разделяя все радости и невзгоды в любви и верности, отныне и во веки веков, — произнес он, замкнув браслеты. Улыбнувшись, несмотря на одолевавшее его беспокойство, Эллерт соединил звено своего браслета с браслетом Кассандры, и они крепко взялись за руки. Он уловил мысль Кассандры: «Если бы это были Донел и Рената…» — и снова испытал бессильный приступ гнева.