— Где ты был целый месяц?

— В Алонсе.

— Зачем?

— Тебе это так интересно?

— Кого ты искал там?!

— Ах, вот так даже?.. Хорошо, я скажу. Алигьери. Я искал Алигьери.

— Ты опоздал.

— Я знаю.

— Ты успел только на похороны!

Зарих подошел к ней совсем близко, медленно взял ее рукой за лебединую шейку, то ли ласкал, то ли хотел задушить. Она почему-то не вырывалась, а наоборот обмякла вся и зажмурилась. Я прозрела! Я поняла, что она безумно любит его, жадно, зло, по-звериному! И он это прекрасно знает.

Он ставил ее на колени. Медленно и напряженно. Она опускалась как во сне, не открывая глаз.

— Вот так, — сказал он мрачно.

— Ты сам виноват во всем, — проговорила Юлиана.

Я догадалась, что она сделала Зариху какую-то подлость, назло или в отместку, но сейчас мне ее было даже жалко! Так преданно она перед ним согнулась, так покорно сгорбились ее плечи, и так роскошно лежали на этих плечах пышные бронзовые волосы, что хотелось поднять ее, встряхнуть, обнять и все простить. Я вдруг перестала ее бояться! Эта надменная герцогиня и не подозревала, что мы с ней подруги по несчастью!

Зарих стоял молча. Потом она ушла. Стремительно встала и стремительно вышла. Черное платье очень красиво облегало ее хрупкую, стройную фигуру, волосы развевались и сверкали как языки пламени. Прекрасная, точеная, ненаглядная! С бархатной кожей и нежно-голубыми глазами, с руками, гибкими как стебли, и ногтями, похожими на лепестки цветка.

Как я любила смотреть на нее в щелку приоткрытой двери, когда она наведывалась к королеве! Да и не только я. Все горничные прилипали к дверям, толкая друг друга, пока нас не разгонял кто-нибудь из стражников. Потом целую неделю обсуждали, какое было на ней платье, какое колье и серьги…

Я бы на месте Зариха влюбилась в нее без памяти!

— Ты успокоилась? — он повернулся ко мне, лицо было непривычно суровое, но голос мягкий.

Я все еще сидела на паркете с носовым платком в руке.

— Да, спасибо…

— Эх ты, лягушонок!

Я встала, протягивая ему платок, он не взял.

— Ваше высочество, можно я вам что-то скажу?

— Да ради бога, — усмехнулся Зарих.

— Их две, — прошептала я.

— Кого две? — он сдвинул брови.

— Королевы, — сказала я еще тише.

— Что за бред, лягушонок? Ты хочешь сказать, что у меня две матери?

— Я не знаю, но понимаете…

— Вот что! — Зарих взял меня за плечи и улыбнулся, — зайди ко мне через час, и все расскажешь. Я велю, чтобы тебя пропустили. Через час, не раньше. Я еще не умывался с дороги, да и братца надо успокоить.

— Ваше высочество…

— Ну что?

— Кто такой Алигьери?

Он щелкнул меня по носу, не больно и вполне заслуженно. Я просто обнаглела, но уж слишком знакомым показалось мне это имя. Оно было связано с какой-то тоской и страхом, но большего я припомнить не могла.

— Много будешь знать.

Я густо покраснела и поспешно выскочила из зала.

Из окна я видела, как Зарих подошел к принцу Антуану, что-то шепнул, положил ему руку на плечо и увел с собой. Вслед за ними поплелась и вся пьяная свита. И сразу стало тихо! Так быстро, так просто! Господи, как хорошо, что он приехал!

**********************************************************

************************

— Это тропа в приют Святого Робина?

— Да.

— А где же мост?

— Моста нет, только брод.

Он стоял по ту сторону ручья, у него был серый в яблоках конь, серый пыльный плащ и мокрая от пота белая рубашка. Это было год назад, тем самым жарким, просто звенящим от зноя летом. Я еще удивилась, что этот одинокий путник почти не вооружен в такие неспокойные времена: только легкий меч и кинжал за поясом. Он не показался мне тогда особенно красивым, понравилась только его открытая улыбка, так улыбаться мог только молодой, счастливый и, в общем-то, беззаботный человек. Но я ошиблась, забота у него была.

— А где брод?

— Идите, не бойтесь. Здесь по колено.

Он умудрился провалиться по пояс. Я в ужасе сжала руками простыню, которую полоскала, но он только рассмеялся. Потом сел выливать воду из сапог.

— Далеко же забрался Святой Робин!

— Да, сюда довольно трудно добраться.

— Ты сама из Приюта?

— Я тут прачка.

— Проводишь меня?

— Хорошо. А зачем вам в Приют?

— Ах, ты какая любопытная!

— Я спросила, потому что вы непохожи ни на больного, ни на убитого горем. Святой Робин таких не принимает.

— А он мне и не нужен.

— А кто же?

— Одна дама. Очень красивая и очень знатная.

— Да, к нам вчера приехала такая дама.

— И что она делает?

— Беседует со Святым Робином. Она очень подавлена, наверно, у нее какое-то несчастье.

— А о чем они беседуют?

— Не знаю, я же не подслушивала.

— Да? А мне показалось, что ты любопытна.

Он улыбнулся, а я покраснела.

— Не дуйся, — сказал он, — как тебя зовут?

— Жанет.

Я так и не узнала, что говорю с принцем Лесовии, он не счел нужным представиться, а сама бы я ни за что не догадалась. Мы сидели на песке, там в горах, в лесу, у ручья, и только плеск воды и крики птиц нарушали звенящую, вековую тишину. Другого мира не было, только этот: жара, медовая трава, огромные деревья и высокое безоблачное небо!

Я жила тут уже целый месяц, и мне уже было хорошо и спокойно, не болело сердце, и не терзала безысходность. Правда, память так и не вернулась ко мне, но это меня больше не мучило. Зачем мне помнить мою прошлую бестолковую жизнь? В ней не было ничего интересного, ни любви, ни счастья! Ничего, кроме корыта!

Маленькая некрасивая прачка с утра до вечера загибалась над мыльным корытом, замуж ее никто не брал, отец ее бил, а мать дергала за косы. Сестры над ней посмеивались, а соседи шептались, что она блаженная. Еще, говорят, она была влюблена в одного птицелова с соседней улицы, и, говорят, что он однажды выставил ее за дверь. А потом ее нашли в реке под мостом, была зима…

Когда я пришла в себя, меня уже принесли домой. Я провалялась в жару несколько дней и только потом поняла, что ничего не помню. Лекарь сказал, что меня сильно ударили по голове.

Тропинка поднималась в гору. Принц взял у меня корзину с бельем и донес до самых ворот. Я шла как во сне! Я летела как на крыльях! Я не смотрела под ноги, и в них впивались камни и сосновые шишки. Как мало мне было нужно для счастья!

— Держи, — сказал он у бревенчатого забора, — дальше я, пожалуй, не пойду. Ты позови мне эту даму, я буду ждать вон у той сосны.

— А как ей объяснить? Кто ее ждет?

— Зарих.

Зарих в Лесовии был один. У меня стали медленно подкашиваться колени.

— Ты что задрожала? — засмеялся он, — я же не наследный принц, а так…

— Я сейчас… я позову… я мигом!..

И уже подбегая к домику, где остановилась эта дама, я с ужасом подумала: а кто же тогда она?!

В Приюте все были равны, таков был закон Святого Робина. Мы все были братья и сестры. Мы ели простую пищу, носили холщовую одежду, ходили босиком до самой поздней осени. Мы всеми силами старались забыть, кто мы, и что с нами случилось там, в миру.

Дама, которая прибыла к нам вчера в роскошном темно-красном платье, в жемчужной шапочке с вуалью и парчовых туфельках, сидела теперь в горнице за столом в белой холщовой рубахе, подпоясанной веревкой, босая, бледная, какая-то обреченная, и гладила кошку. Ее иссиня-черные волосы были распущены и распадались от середины высокого лба на два вороновых крыла. Глаза были то ли серые, то ли синие, огромные и впалые. Тоскливые глаза.

— Сестра моя, — позвала я тихо, словно боясь спугнуть ее глубокую печаль.

Она медленно повернула красивую голову и вздрогнула. Взгляд у нее стал безумный, губы задрожали, и я еще раз убедилась, что Святой Робин нормальных, здоровых людей не принимает. Да здоровый человек сюда и не поедет!

Женщина была больна, и говорить с ней следовало осторожно.