Наконец все было кончено. Несмотря на сопротивление Сапиентии, епископ Антония с клириками стала королевской пленницей. Под одной из повозок обнаружили Беренгара. Мокрые штаны красноречиво свидетельствовали о его испуге. Ханна даже пожалела несчастного, которого сразу повели к епископу Констанции. Та отнеслась к его появлению безразлично, и девушка поняла почему. Она не раз в своей жизни встречала таких людей, с постоянно разинутым ртом, припадками растерянности или приступами беспричинного смеха. Принц Беренгар — простак, жалкая пешка в чужих руках. Он ничего не значил в большой игре, затеянной великими князьями.

Куда важнее была епископ Антония, которую, видимо, забавляло то, что она оказалась в руках недавней пленницы. Ханна подумала, что добросердечная скромность этой женщины гораздо симпатичнее обыкновенной дворянской надменности. И все же на переговорах с Вилламом та впала в ярость, не вязавшуюся с ее обликом… И была еще одна пленница, прятавшаяся за спинами клириков.

— Таллия! — ласково сказала Констанция. — Подойди сюда. Мы не причиним тебе вреда.

Девушку заставили выйти вперед. От слез лицо ее покраснело. Ей нечего было сказать, и оставалось, в сущности, только одно — отдать себя целиком на милость Констанции.

Ханна продолжала разглядывать клириков Антонии. Ей никогда не случалось видеть людей церкви, пребывавших в столь жалком состоянии: казалось, все они больны чем-то вроде сифилиса: красные пятна на руках и лицах, сыпь на подбородках. Некоторые кашляли, а один, только что отнявший руку ото рта, с ужасом смотрел на оставшийся в ней сгусток крови. Неужто чума?

— Больные должны быть отдельно от остальных, — сказала Констанция принцессе, подумав, видимо, о том же самом. — Таллия с Беренгаром останутся при мне.

— А они не больны? — спросила Сапиентия, слезая с лошади.

Принцесса вдосталь наездилась по лесу, выискивая, с кем бы ей еще сразиться. Вернувшись, она собралась было отправиться к месту битвы, но Констанция, пользуясь правом старшей родственницы, остановила ее. Хотя епископ Отуна была только четырьмя-пятью годами старше Сапиентии, но ее авторитет был намного выше авторитета юной принцессы.

— Не знаю, — отвечала Констанция. — Мы должны соблюдать осторожность. Я много слышала об эпидемии, опустошившей Отун двадцать лет назад. Отведите клириков подальше и строго охраняйте. Но пусть никто не притрагивается к ним!

Епископ Антония и бывший при ней молодой клирик не выказывали ни малейшего признака болезни, но Констанции явно не хотелось видеть ее рядом с собой.

— Ты ответишь за содеянное, госпожа Антония.

— Мы все ответим пред Господом, — смиренно молвила та.

Послышался стук копыт. Капитан Сапиентии возвращался с боя. Солдат с ним не было, но по его лицу можно было догадаться, что он везет необычные вести.

— Что произошло? — еще издали тревожно прокричала Сапиентия.

Антония только улыбалась, будто знала что-то, чего не ведали остальные. Капитан приблизился, и вопрос повторила Констанция:

— Какие новости, добрый капитан?

Старый воин сдержанно, с сожалением ответил:

— Господь благословил нас победой, ваше преосвященство. Но страшной ценой…

В мгновение ока торжествующее лицо Антонии приняло выражение отвратительное и злое. Ханна посмотрела на Констанцию — та была мрачна. Лицо же епископа вновь приняло вид безмятежности иконописных святых, ровное, как водная гладь в безветренный день.

— Доложи подробнее, — проговорила Констанция. Сапиентии явно хотелось отправиться к отцу, но, поймав взгляд тети, она утихла.

Капитан спешился и опустился на колени.

— Победа осталась за королевской ратью. Но ценой огромных жертв, ибо Сабела… Принцесса Сабела привезла с собой чудовище. Своей магией нечисть поразила половину, если не больше наших солдат. Почти всех «львов» в том числе. Чародейство заставило их замереть на месте и стать беспомощной жертвой врага.

Сапиентия громко вскрикнула. Солдаты недоверчиво зашептались между собой. Ханна же с трудом сдержала рыдания, вспомнив Карла. «Почти всех „львов“»!..

Констанция подняла руку, призывая к молчанию.

— Как же король сумел победить? Если все обстояло так ужасно?

— Не знаю. Я видел только, как какой-то человек, кажется священник, кинулся зверю в пасть. Чудище отвлеклось и дало себя убить.

Епископ города Отуна побледнела.

— Священник? Ты узнал его?

— Говорят, это был сын Бурхарда, герцога Аварии, но я не могу поверить этому.

Констанция вновь резко подняла руку, и он умолк. Одна слеза скатилась у нее по щеке.

— Уберите ее с моих глаз, — указала она на Антонию, — и сторожите как следует.

— А что с Сабелой? — спросила Сапиентия капитана. — Она бежала?

— Нет, — ответил капитан, в то время как его люди уводили старуху. — Виллам лично захватил ее, несмотря на то, что был тяжело ранен. Лекари боятся, что он не выживет. А принцесса теперь под стражей.

Констанция не поднимала глаз, пока Сапиентия, потеряв терпение, не приказала подвести лошадь.

— «Орлица», поедешь со мной, — приказала она Ханне.

Констанция вернулась к действительности.

— Отправляйся, если желаешь, Сапиентия, но «орлицу» оставь мне. Я имею на это право. — Тут она коснулась золотого ожерелья на шее.

Принцесса согласно кивнула.

— Это ваш «орел» доставил нам весть о том, что случилось в Отуне. Поэтому отец здесь. — Тут Сапиентия почему-то улыбнулась. — Но без армии — как он сможет идти на Гент?

— Идти на Гент? — удивилась Констанция, еще ничего не зная. — Зачем?

Сапиентия, не ответив, вскочила на лошадь и погнала ее в сторону поля. Она была права. Генрих выступил навстречу Сабеле с большим войском, по меньшей мере человек восемьсот. Он мог бы собрать и больше, но… Много месяцев пройдет, пока подойдут отряды из медвежьих углов Вендара и Варре. И как мог он, недавно подавив мятеж, теперь доверять варрийским герцогам? Вряд ли те поддержат его в деле спасения ненавистного им кандидата на престол…

Им, принцам, нет дела до того, что происходит сейчас с жителями Гента. Нет дела до Лиат. Ибо кто сказал, что короли и принцы должны заботиться о судьбе «орлов»? Как мечи и копья, слуги не более чем оружие в руках господ.

Король Генрих пребывал в дурном расположении духа. Сказать по правде, Росвите еще не доводилось видеть его в таком гневе.

Когда в Кассель пришли наконец вести о победе, они с Теофану выехали навстречу его величеству и обнаружили Генриха в гневе, он ходил туда-сюда по шатру. В шатре лежал Гельмут Виллам. Говорили, что верный сподвижник короля умирает. Придворные, от простых слуг до самых знатных господ, ходили притихшие и старались держаться подальше от хозяйского взгляда, ибо его величество в припадке раздражения способен был накричать на любого, кто попадал под руку. Только «орлица» Хатуи, умея быть незаметной, держалась неподалеку от входа в шатер.

Теофану, сразу поняв, в чем дело, увела Эккехарда в сторону полевого лазарета. Росвиту со всех сторон обступили придворные и просили привести короля в чувство. С трудом от них отделавшись, она нашла единственного человека, который во всей этой кутерьме мог хоть чем-то помочь — маркграфиню Джудит.

Слуги не давали назойливым царедворцам приблизиться к ней, и женщина спокойно потягивала вино, сидя на раскладном стуле и наблюдая за происходившим в лагере.

Отсюда хорошо было видно поле, усеянное телами павших. Раненых уже подобрали, а вот хоронить мертвецов только предстояло. Может, их так и оставят непогребенными, такое во время войн происходило не раз. Солдаты и жители близлежащих деревень потихоньку мародерствовали, обыскивая тела в поисках мало-мальски ценных предметов. Росвита подумала, что самое дорогое из добычи все равно уже собрано в обозы.

В самом центре открытого пространства лежала гигантская туша чудовища, уродливого настолько, что даже на большом расстоянии Росвита содрогнулась от отвращения. Его голова была не меньше колеса телеги. Зверь напоминал бы огромного петуха, если бы не змеиное тело, хвост ящерицы и орлиные когти.