Вот как, оказывается, начинаются битвы… Был ли во всем этом некий замысел, или обе стороны ждали, когда у кого-то из полководцев иссякнет терпение и он пошлет их в атаку или отступит? Люди стояли, опираясь на копья и приставив к ногам щиты. Большинство было вооружено именно так, немногие из простолюдинов могли позволить себе меч.

Вдоль боевых рядов совершилось движение, и небо вдруг потемнело от стрел. Большинство стрел не долетело до ратников мятежной принцессы, но некоторые все же поразили цель. Раздались крики и стоны. Лучники Сабелы послали ответный град стрел. Им приходилось целиться вверх, но залп оказался на удивление удачным.

Словно рябь пробежала вдоль рядов королевского войска, когда на него посыпался смертоносный дождь. Линия солдат дрогнула. Пешие расступились, и через образовавшиеся проходы понеслась легкая кавалерия, вооруженная дротиками. Всадники вырвались вперед, метнули дротики и возвратились обратно.

Алан решительно побежал вдоль задних рядов и наконец увидел спину Лавастина и темные шкуры его собак.

Со стороны солдат, окружавших арконийское знамя, послышался громкий крик. Отряд пехоты вышел вперед, волоча повозку с клеткой.

— За Генриха! — раздавался клич противника.

Алан пробился к Лавастину. Граф не замечал юношу, поглощенный ходом разгоравшейся битвы. Слева двадцать его стрелков бежали навстречу легкой пехоте врага. Группа всадников отделилась от саонийцев и исчезла в лесу.

Лавастин обернулся к капитану:

— Послать отряд за ними.

Новый взрыв ликования слышен был в королевском войске. Генрих выехал на несколько шагов вперед и поднял вверх тяжелое копье.

— Священное копье святой Перпетуи, — прошептал Лавастин. К кому он обращался, Алан так и не понял.

Святая Перпетуя… Повелительница Битв. Он коснулся розы, спрятанной на груди. У короля было священное копье, древняя и чрезвычайно почитаемая реликвия. Не Повелительница ли Битв явилась ему, простому купеческому сыну, во время того урагана в Осне? Не Повелительница ли Битв так изменила его судьбу? Алан представить не мог, зачем и с какой целью привела его сюда судьба. Сюда, в этот самый день и час. Войска Генриха спускались вниз по склону холма, набирая скорость и готовясь сломить строй ратников Сабелы. Первыми врага должны были встретить воины, тащившие повозку с клеткой, из которой доносились стук и рычание. Капитан Сабелы взмахнул белым флагом, приказывая своим идти навстречу.

Лавастин поднял руку. Два войска, громыхая оружием и доспехами, двигались навстречу друг другу.

За спинами солдат видны были только знамена, флаги и беспорядочное движение на холме. Алан понял, когда встретились между собой передние ряды. Внезапно раздался жуткий шум: вопли и стоны умирающих, лязг мечей, треск копий, ударявших о деревянные щиты.

Алан подумал о предостережениях Родульфа и ответе на них Сабелы: «В этот раз сил Генриху не хватит». «Почему она так уверена в победе над превосходящими силами короля?»

Он не видел, развалилась ли клетка сама, или ее открыли солдаты. Только догадался о случившемся, потому что в самой гуще сражения раздался страшный вопль ужаса, от которого замерло сердце. В первый момент он не мог даже вздохнуть, пока Ярость не потянула его за полу, выводя из оцепенения.

На склоне, среди хаоса, людей и лошадей, мечущихся в беспорядке, идущих вперед или, наоборот, в панике бегущих, он увидел неясную тень, взмывшую в небо, словно призрак огромной птицы, вырвавшейся на волю. Но… лишь для того, чтобы вновь опуститься на землю, ибо массивная цепь, прикованная к ноге существа, удерживала его на земле. Раздался яростный вопль, и огромные крылья распростерлись над полем, сметая всадников и лошадей. С клекотом, напоминавшим орлиный, но стократ страшнее и громче, гуивр открыл единственный глаз, и те, кто видел его, кто встречался с чудовищем взглядом, замирали, не способные двинуться. Все, кроме солдат принцессы Сабелы, носивших амулеты, которые заботливо раздала госпожа Антония за день до битвы.

Началась бойня.

Король Генрих был из тех людей, которые никогда ничего не отпускали на волю случая. Твердый прагматик напоминал Ханне мать, госпожу Бирту, и редко давал свободу собственным чувствам. И все же главным в нем Ханна считала то, о чем сказала как-то Хатуи: «Он добрый господин, наш король, и я горда тем, что служу ему». Независимая Ханна готова была служить немногим. Но Генрих быстро завоевал ее верность и уважение, и она сочла, что перед ней прирожденный властитель. Именно он являлся истинным сердцем государства, а не какой-нибудь город, замок или храм.

Сейчас, сидя верхом на лошади и выжидая, пока Виллам докладывал королю о неудавшихся переговорах, Ханна беспокоилась. Она обычно была спокойна, но в последние недели, после того как они с Хатуи оставили Лиат в Генте, тревожилась постоянно. Ханна дала себе слово, что будет защищать подругу, и чувствовала вину, не сдержав обещания.

Особенной вины, конечно, не было. Но глядя вниз с холма на рать Сабелы, Ханна не могла думать ни о чем, кроме нарушенного слова. Принцесса тоже нарушила обещание, данное королю. «Я похожа на нее», — подумала Ханна. Она вздохнула, сердясь на себя, — бессмысленные терзания. Не она была эйкийским вождем, осадившим Гент. Не она приказала эйкийцам напасть на пятерых «орлов». Она упала с лошади, повредив ногу, но ведь и это не ее вина — она еще не стала опытным наездником. И не она, а Сабела не дает королю напрямик двинуться к Генту. Ханна сделала все, что могла, и теперь должна жить дальше.

Это Лиат всегда беспокоилась — всегда и без особенного к тому повода, мучаясь из-за того, что сделала что-то не так, как следовало. Но все иногда ошибаются, все совершают неверные поступки. Так устроен мир — хотя диакониса Фортензия и сказала бы, что только равнодушный ко всему язычник может рассуждать, как Ханна.

Она, конечно, верила в Господа и Владычицу, в святой Круг Единства. Но их существование не означало, что древние духи ушли из мира. Они лишь попрятались. А потому Ханна и ее родные возлагали цветы к подножию священных деревьев и венки к южным склонам скал, когда приходила весна. Древние духи… А тот юноша, который держал поводья епископского мула и смотрел на нее пристально… Он выглядел обреченно. И эти собаки! Они не такими уродливые, как были у народа Эйка, но казались не менее опасными. И все же они следовали за ним, как послушные щенки. В этом мире много необычных вещей, если только ты можешь их видеть!

— Младшая «орлица»…

Ханна повернула голову — король говорит о ней.

— … Будет при принцессе Сапиентии. Она знает, что делать. Мы отобьем Констанцию до того, как Сабела отступит и попытается использовать ее как заложницу.

За Генрихом стояла центурия «львов». Ханна увидела среди них Карла, он не замечал ее. Готовые к сражению воины смотрели вниз, на стан врага. Генрих и Виллам закончили разговор. Хатуи отправилась с известием к обозу, где была Теофану. Генрих, как всегда осторожный, оставил обоз около укреплений Касселя.

Ханна отправилась в указанном направлении, в сторону леса. Генрих выбрал для сражения это поле из-за удобного рельефа местности. Предполагая, что обоз Сабелы будет поблизости от войска, он отобрал восемьдесят всадников и поставил Сапиентию во главе отряда под присмотром, разумеется, опытного капитана. Прячась за деревьями, они должны были обойти правый фланг войска принцессы и, ударив прямо по обозу, освободить Констанцию.

«Или спровоцировать ее гибель», — подумала Ханна, предполагая, что Генрих скорее предпочтет видеть сестру мертвой, чем заложницей. Все-таки пока Констанция оставалась в руках принцессы, она была оружием, направленным против короля. Так, во всяком случае, объяснила бы все это Хатуи. Но Хатуи выросла среди жестоких нравов Приграничья, где шла постоянная война. Там, говорила она, люди убивали своих детей, чтобы те не попали в лапы куманам.

Сапиентия напоминала борзую, которую удерживает крепкий поводок. Она нетерпеливо стремилась вперед. При ее маленьком росте вообще удивительно было, что Генрих выпустил ее на поле боя.