Все было крайне крикливо.

И ткань камзола.

И шитье.

И кружева. (Кстати, ушедшие из моды во временное забвение вместе с царствованием отвратительного короля Якова. )

Кидд чувствовал себя павлином, но верил, что для пользы дела должен выглядеть именно так. Тем более что облачение Ливингстона мало чем уступало в роскоши его собственному.

Зала, в которую они вошли, поразила его воображение.

Все сияло.

Все сверкало.

Все звучало.

Впрочем, он вряд ли смог бы вспомнить какие-то отдельные детали встречи, если бы его на следующий день попросили этот прием описать.

Великолепно одетые люди стояли группками и о чем-то неторопливо беседовали. Неторопливо и негромко.

Довольно много было дам.

Что характерно, ни одна из них не была одета так, как одевались сестры Плант. Очевидно, остров Невис был еще более удален от основных течений моды, чем Нью-Йорк. Впрочем, Уильям Кидд не сделал этого наблюдения.

Музыканты в углу залы прервали порхание своих смычков.

Появился дворецкий с длинной, богато украшенной палкой в руках и, звучно ударив ею в пол, объявил:

— Его высокопревосходительство губернатор Нью-Йорка!

Кружки говорунов на время распались и устремили взоры к той портьере, из-за которой должен был появиться сэр Флетчер.

Одним словом — вице-королевский размах. Ливингстон, до появления первой персоны ведший себя довольно раскованно (с кем-то перемигивался, с кем-то заговаривал серьезно, кому-то пытался представить своего спутника), немного напрягся.

— Постарайтесь произвести на сэра Флетчера благоприятное впечатление.

— А как он узнает, что я здесь, вон тут сколько народу?

Ливингстон тихо простонал в нос:

— Он уже знает.

— А что ему от меня надо?

Ливингстон застонал громче:

— Я же уже говорил, он хочет сотрудничества. Может быть, он предложит вам какое-нибудь дело.

— Какое?

— Я пока не знаю, вернее, это не важно, одним словом, что бы он ни предложил, не отказывайтесь, понятно?

Губернатор оказался пожилым кривоногим дылдой. Губернаторша тоже была высоченная и худая. О состоянии ее ног что-либо сказать было трудно, их скрывал кринолин.

Сэр Флетчер медленно продвигался по залу, останавливаясь на время у каждой пары или группы. Говорил несколько слов и улыбался. Это он делал зря, потому что сразу становилось очевидно, до какой степени у него не все в порядке с зубами.

Ливингстон шептал на ухо имена тех, на кого по очереди изливалось внимание губернатора:

— Адмирал Ладлэм, командующий второй эскадрой, с женой и дочерью.

— Барон Фортескью с женой и двумя дочерьми.

Барон удивительно напоминал своей внешностью майора Планта, единственное, чем он отличался от него в лучшую сторону, — это количеством дочерей.

— Мистер Бартоломью Ролле, со своим помощником, пороховые поставки. Очень богат.

— Судья Гивенс, с женой и сыном. Поставка смертных приговоров. Очень подл.

— Полковник Паркерходд, без руки, но с молодой женой. Герой, но дурак.

Кидду физиономия полковника понравилась больше, чем все прочие, но тоже не слишком.

— Настоятель церкви Святой Троицы отец Стоун, настоящий католик, но с большими протестантскими связями.

— Мистер Галлахер-старший, приглашается по традиции. Глух, глуп и нищ. Кроме того, это единственный человек, которого слушается мистер Галлахер-младший, главный здешний бретер и сердцеед, пустейшее, между нами, существо, но стреляет как бог.

Уильям Кидд уже давно не слушал своего стоячего экскурсовода, он пристально, неотрывно смотрел перед собой.

— А это, обратите внимание, Уильям, Томас Тью, ваш собрат по ремеслу. Капер, купец, наверняка негодяй, но держится как джентльмен. Почему его приглашают?

Кидд не спрашивал об этом.

— А посмотрите, какие бриллианты на шее его супруги. Говорят, он выкупил ее из какого-то борделя на Эспаньоле, а может быть, на Гаити. Говорят, он некоторое время сидел в испанской тюрьме, а вы представляете себе, что такое испанская тюрьма. Под этими фламандскими кружевами навечно синие следы железных кандалов. Да что там Тью. Однажды я здесь видел самого Уэйка. Представляете, все знают, что человеку вынесен смертный приговор, но тем не менее…

— А это кто?

Ливингстон сбился с мысли и не сразу понял, о чем его спрашивают.

— Вон там, совсем рядом с оркестром.

— Это капитан порта, мистер…

— Нет, не мистер, а женщина!

— Это девушка, Уильям, дорогой, девушка, дочь мистера…

— Нет, вон та, с сиреневым веером.

— А-а, понял, ничего интересного. Миссис Джонсон. Вдова одного негодяя, впрочем довольно состоятельного.

— Она, она…

— Ты что, ее видел раньше?

— Нет, если бы я ее видел раньше…

— Тут много такого товара. Кажется, ее муж оказывал какие-то услуги сэру Флетчеру, не помню. Потом вспомню. Все, подними голову, возьми себя в руки, помни, что я тебе говорил. Сейчас он подойдет к нам.

— Кто, муж?!

Ливингстон успел прошептать только одно слово:

— Губернатор.

И пара Флетчеров вальяжно подплыла к паре приятелей. Губернатор обменялся с предпринимателем несколькими фразами, свидетельствующими о том, что они знакомы, и давно и неплохо. После чего Ливингстон, не без торжественности в голосе, проговорил:

— Ваше высокопревосходительство, позвольте представить вам моего друга, замечательного человека и прекрасного моряка. Капитан Уильям Кидд.

Представляемый смотрел в этот момент в сторону оркестра и, только услышав свое имя, повернулся к губернатору. На усмотрение сэра Флетчера было принять это за рассеянность или за самоуверенность.

— Давно ли вы в Новом Свете, капитан?

— Около года, сэр.

— Что нового вы открыли для себя в Новом Свете? — выступила губернаторша со своей дежурной шуткой.

Кидда ее нехитрый каламбур совершенно сбил с толку, ему и так было трудно сосредоточиться на беседе, а тут еще игры слов!

Ливингстон поспешил ему на выручку:

— Я дожил до старости здесь, а так и не понял, отчего Америку именуют именно так. Тут все как и везде. Есть люди достойные, и есть никчемные. В здешних городах водятся деньги и встречается любовь. А жизнь, как правило, кончается смертью.