Перед тем как Филь-Филь захлебнулась кровью, она успела признаться, кому и за сколько продала своего маршала вместе с его подругой.

Пусть кто-то скажет, что убивать женщин жестоко, но я никогда не щадил предателей. И уж подавно не подарил бы милосердия твари, которая сделала все, чтобы у меня украли женщину и жизнь. То, что моя жизнь при мне, а вот ее дрянная жизнёнка оборвалась, — исключительно моя заслуга.

Меня предавали и продавали не меньше десяти раз в жизни. Начала мачеха, когда мне не было и семи лет, — решила, что я подслушал ее разговор с отцом, насчет планов на мою ближайшую судьбу, и всю дорогу рассказывала, будто мы идем на ярмарку, где она купит мне леденцовый тюльпанчик на палочке. Отвела на городскую окраину и продала в дрянной трактир, выполнять самые грязные работы. Тогда я умел только плакать, потом научился убегать, потом — мстить за предательства. И навсегда забывать обиду.

Почему же теперь душа превратилась в пылающий факел? Потому что отомстил не всем?

Нет. Меня не просто предали. Меня обокрали. Похитили самое дорогое, что я встречал в своей жизни.

Плевать, какой магией эта пришелица создает цветы! Плевать на то, откуда она взялась. Я хочу, чтобы она была со мной. Чтобы она была моей.

Да, вот так, после одного-единственного поцелуя. Потому что его было достаточно. Это моя женщина. Я искал ее всю жизнь. И сразу же потерял.

Думай, Лирэн, думай. Догнать похитителей ты не смог, хотя, признаться, здорово повеселился, вскрывая глотки предателям, вставшим на пути. Они сдохли, но дело свое сделали: ублюдки, похитившие Алину, успели скрыться в путанице грязных переулков. Перерезать глотку — секундное дело, а вот спросить человека, кто его послал, на это нужно чуть больше времени.

Поэтому когда я ворвался в кабинет с открытым окном и немедленно выпрыгнул, то просто не знал, куда бежать. Выбрал неправильную развилку, промчался квартал, потом еще полквартала, пока сбитое дыхание и разум не велели мне остановиться. Этой дорогой они точно не проходили.

Возвращаться к злачному месту, где мы так мило проводили вечер, не имело смысла — я не собака, след не возьму. Теперь придется думать и решать.

Сначала надо исследовать свои раны и обзавестись новой шкуркой. Насчет ран оказалось совсем просто — царапины, которые даже можно не перевязывать.

Теперь надо решить насчет шкурки. Тут и ходить долго не пришлось — разглядывать вывески в полной темноте я научился до того, как научился читать. Вот и нужная лавка. Под рукой уже обтертый длинный клинок, но лучше прибегнуть к кошельку — он, слава всем хранящим силам, остался при мне.

Разбойный стук в дверь. Как я и ожидал, портняжка-перелицовщик проснулся быстрей, чем если бы в окно влетела пушечная граната.

— Ув… ув-в-важаемый ночной брат, — начал он на пороге, — я все зап-платил в этом месяце.

— Не бойся, братец, — сказал я, убеждаясь, что мой голос не дрожит от злобы и даже весел. — Я не возьму у тебя деньги, а сам дам их тебе. Вот тебе золотой. Посмотри на мою фигуру и найди в своих запасах подходящие рубашку и камзол. И плащ не забудь. Да, еще, — заметил я, вспомнив, что часы-луковка остались в кармане старого камзола. — Ты помнишь куплеты про бычка-бодунчика, любовника и мужа-рогоносца?

Лицо портняжки, едва я сказал о деньгах, просветлело, зато, когда упомянул песенку, застыло в недоумении.

— Пока будешь искать — насвистывай песню. Если найдешь товар быстрей, чем она закончится, получишь еще монету.

Песенка не дошла до середины, когда портняжка уже тащил мне и рубаху, и камзол. Они оказались по росту, мне этого было достаточно и уже скоро мастер отправился прятать ночную выручку, а я продолжил прогулку и размышления.

Так. О том, что нас накрыли головорезы Уха, можно было догадаться, а Филь-Филь перед своей бесславной смертью только подтвердила это. Впрочем, парочку головорезов из тех, кто пытался забрать мою жизнь, я и сам узнал. Доводилось встречаться и до того, как я стал маршалом, и позже. Нынешняя ночная встреча была последней.

Но Ухо, хотя и не дурак, все еще не понимает ценности пришелицы и вряд ли стал бы захватывать ее для себя. Скорее, прирезал бы, чтобы насолить мне. Если ее унесли — значит, она нужна кому-то третьему. Кому?

Пф-ф-ф, даже гадать не придется.

Добродетельный. Точнее, мсье Лош. Раньше мне не приходилось сталкиваться с ним, наши интересы плавали в разных реках. Он не трогал меня, я не трогал его. Но теперь оба потока впадают в одно море и двум таким зубастым рыбам в нем стало тесно.

Рыба-Лош хочет мою женщину. И ладно, если бы для себя. Тьфу! Никогда не понимал этого болезненного желания власти.

Я стал маршалом потому, что другого пути выжить у меня не было. А вовсе не ради властишки над теми, кто слабее или глупее меня.

А он стал блюстителем Добродетели из клейко-ядовитого желания подняться над всеми, чтобы иметь возможность плюнуть каждому на голову. Во всяком случае, все, что я успел узнать об этом человеке, говорит в пользу моей правоты.

Оставалось решить, как добраться до мерзавца. И вот тут я вспомнил сказку про кроликов, которые решили навсегда обезопаситься от лис — надеть тем бубенчики на шею. Задумано хорошо, вот как наденешь?

Во-первых, во-вторых и в-десятых, я не знал, где находится тайная резиденция мсье Лоша. Алину не могли отвезти ни в старую городскую королевскую тюрьму, ни в новую, открытую после мятежа, ни в Подвал предателей — скромную тюряжку для тех, кто не оправдал доверия властей. У мерзкого лицемера было свое тайное логово.

Но где оно?

Идти в башню Братства, где брат Туан с обычным ворчанием сразу бы вспомнил то, что мне нужно, не хотелось. Сейчас там половина нашей братии и обсуждает недавние события. Узнав, что я хочу, мне просто запретят ссориться с добродетельником. Ярости выстоять против пятидесяти клинков не хватит.

Но, может, Ухо не там? Вот он-то и ответит на вопрос.

Еще не дойдя до логова ублюдка, я понял, что не ошибся — хозяин на месте. Перед входом в трактир дежурили двое головорезов, еще один изображал пьяного, лежащего в пяти шагах, но вполне трезво вертел головой, вглядываясь в темноту, чтобы отрезать путь тому, кого перехватят у дверей.

Я даже не стал бы спорить кому. В Городе был только один человек, которого Ухо боялся больше, чем вор петли. Потому-то не пожалел золота и посулов на охрану.

Пока что у меня было одно преимущество — меня не увидели. Я вернулся на ближайший перекресток и стал вспоминать окрестные проходные дворы и лазы.

Даже не слухом — кожей я почувствовал чье-то осторожное приближение. Рука легла на клинок. Друзей в Городе у меня не осталось, а враги в эту ночь жили недолго. Сейчас врагом станет меньше.

— Брат маршал, я вас искал.

Голос был такой взволнованный, что я не сразу узнал лейтенанта Терсана.

Парень шел быстро, может даже бежал, поэтому нервничал.

— Чтобы куда-нибудь позвать? — спросил я спокойно.

— Нет, мар, чтобы сказать — вам не надо ходить к Уху. По крайней мере, одному.

На одну секунду мне стало легко, будто я целый день носил кирасу, а под вечер снял. Терсан, парнишка легкой судьбы. Ну, почти легкой. Остался без отца, мать пристроила в конюшата на постоялый двор. Ревнивая хозяйка следила, чтобы муж не лапал девочек, так тот начал глазеть и лапать мальчиков. Как-то хозяина обуяла гнусная страсть, но вместо желаемого он отведал вил, которыми паренек убирал навоз. Похотливый рукосуй выжил, Терсан сбежал, стал скитаться, связался с Братством и скоро стало ясно: талантов у парня больше, чем быть шухерным мальчишкой.

— Сейчас там такая свора, что лучше и вдвоем не соваться, — уточнил я.

— Ну и… Брат мар, может, вы объясните, что происходит? — несмело попросил Терсан. — Почти все, кроме Уха, собрались в нашей башне и спорят, вы все еще маршал или надо поскорее нового выбирать.

— Я не бегу и ты не бежишь, рассказывай поспокойней, малыш, — усмехнулся я.

Терсан уже отдышался и начал выкладывать то, что я знал и чего еще не знал.