Второй Монитор, который и доставил Конвея сюда, глядел сейчас на него с веселой усмешкой. И с этим Конвею даже труднее примириться, чем с руганью О’Мары.
— …а если вам все еще невдомек, что случилось, — устало продолжал О’Мара, — то да будет вам известно, что вы — конечно по неопытности — допустили, чтобы личность тельфианина, записанная в программе, временно подавила вашу собственную личность. Тельфианская потребность в жесткой радиации, мощном потоке тепла и света и, наконец, в духовном слиянии, необходимом для группового психоединства, стала вашей собственной потребностью — разумеется, выраженной в соответствующих человеческих чувствах. Вы начали воспринимать все окружающее с позиций тельфианина, а тельфианский индивидуум — если он лишен духовных контактов со своей группой — это поистине существо несчастное!
Постепенно О’Мара успокаивался. Теперь его голос звучал почти бесстрастно:
— Вы обгорели немного сильнее, чем при солнечном ожоге. Спина ваша еще какое-то время будет болеть, потом начнет зудеть. Так вам и надо. А теперь убирайтесь. Я не желаю вас видеть до послезавтрашнего дня. Постарайтесь прийти ко мне в девять часов утра. Рассматривайте это как приказ. Нам необходимо кое о чем потолковать, не забыли?
Через неделю Конвея полностью освободили от дежурства в палатах и перевели в смешанную группу, состоявшую из землян и инопланетян — все они слушали курс лекций “Корабельная спасательная служба”. Конвей только диву давался, узнавая о том, насколько трудно вылавливать спасшихся с кораблей, потерпевших аварию, особенно с тех, где реакторы продолжали функционировать. За лекциями последовали чрезвычайно интересные практические занятия-головоломки, которые он каким-то чудом ухитрился одолеть, а затем — куда более сложный курс сравнительной внеземной философии. Параллельно читался цикл лекций по оказанию срочной помощи при заражении среды: что предпринять, если в метановой палате образовалась трещина и температура повысилась до –41°. Как поступить, если хлорнодышащее существо подверглось воздействию кислорода или воднодышащее задыхается в воздухе, и наоборот? Конвей дрожал от страха, представив себе, как его коллеги по курсу делают ему искусственное дыхание — некоторые из них весили до полутонны! — но, к счастью, практических занятий в этом цикле не было.
Каждый лектор особенно подчеркивал, насколько важно быстро и точно классифицировать прибывающих пациентов, которые зачастую неспособны сами дать необходимую информацию. В четырехбуквенной системе обозначений первая буква указывала на общий характер обмена веществ, вторая говорила о количестве и расположении конечностей и органов чувств, а остальные — о требуемой комбинации давления и силы тяжести, что позволяло одновременно ориентироваться в размерах и массе существа и типе его кожного покрова. Если первые буквы были А, Б и В, значит, речь шла о воднодышащих. Л и М, например, служили для обозначения существ, живущих в условиях низкой гравитации, но сходных с птицами. Дышащие хлором относились к классам О и П. Затем шли совсем уже невообразимые существа, питающиеся радиацией: с ледяной кровью или целиком кристаллические; существа, способные произвольно изменять свой физический облик; существа, обладающие всевозможными видами внечувственных способностей. Телепатические разновидности, вроде тельфиан, обозначались первой буквой У. На каких-нибудь три секунды на экране вспыхивало изображение ноги или части кожного покрова неведомого инопланетянина, и, если Конвей не успевал за это время дать правильное классификационное обозначение, по его адресу отпускались весьма саркастические замечания.
Все это было очень интересно, но, когда Конвей сообразил, что кончается уже шестая неделя, а он ни разу не видел живого пациента, он не на шутку встревожился. Он решил позвонить О’Маре и прощупать почву — разумеется, весьма осторожно.
— Конечно, вы просто хотите вернуться к вашим больным — заявил О’Мара, когда Конвей, наконец, добрался до сути дела. — И заведующий вашим отделением с удовольствием возьмет вас обратно. Но у меня, видимо, будет для вас работа, и я не хотел бы, чтобы вы с кем-нибудь договаривались. Только не убеждайте себя, будто вы зря теряете время. Вы изучаете полезные вещи, доктор. Надеюсь, конечно, что вы их действительно изучаете!
Кладя трубку интеркома, Конвей подумал, что многое из того, чему его обучали, вполне применимо к самому О’Маре. У них, правда, не было курса лекций по изучению Главного психолога, но такой курс вполне можно было себе вообразить, — не было лекции, где не ощущалось бы незримое присутствие О’Мары. И только теперь Конвей начал понимать, как он был близок к тому, чтобы вылететь из Госпиталя — из-за своего поведения в истории с тельфианами.
О’Мара носил нашивки майора Корпуса Мониторов, но Конвей уже знал, что определить, где кончаются его обязанности в Госпитале, было бы весьма затруднительно. Как Главный психолог, он отвечал за душевное здоровье всего персонала, столь разнообразного по видам и типам, и за то, чтобы между ними не возникали трения.
Даже при самой максимальной терпимости и взаимном уважении, которое проявляли сотрудники, бывали случаи, когда такие трения возникали. Ситуации, таившие в себе такую опасность, возникали из-за неопытности или по недоразумению; у кого-нибудь мог выявиться ксенофобный невроз, который нарушал работоспособность или душевное равновесие, либо то и другое одновременна. Один из врачей-землян, например, подсознательно боявшийся пауков, не мог заставить себя проявить по отношению к пациенту — илленсанину ту объективность, которая необходима для нормального лечения. Работа О’Мары заключалась в том, чтобы обнаруживать и устранять подобные неприятности либо — если все другое не помогало — удалять потенциально опасного индивидуума, прежде чем трения перерастут в открытый конфликт. Борьба с нездоровым, ошибочным или нетерпимым отношением к другим существам была его обязанностью, и он исполнял ее с таким рвением, что — Конвей сам слышал — его сравнивали с древним Торквемадой.[8]
