— Дядь Баюн, расскажи про древние времена, ты уже давно обещал, — попросил Ари, разгрызая хрящ на мосле, уже полностью очищенном молодыми зубами от мяса.

— А сами-то вы помните что-нибудь? — спросил, загадочно улыбаясь, белобрысый странник, обращаясь к старикам.

— А как же, — подал голос Никон. — Я же говорил, что у меня есть свиток, сложенный в книгу. Там на старинном готском языке написаны родословные древних кланов, названы имена великих готских королей, герцогов и графов.

Старик встал, отряхнул рубаху, подпоясанную ремешком, пошёл в избу. Его не было несколько минут, в доме скрипнула крышка сундука, наконец, Никон появился на пороге. Он держал большую книгу в кожаной обложке, окантованную медной полосой. Старик сел поближе к костру, принялся медленно читать, водя по угловатым готическим буквам большим заскорузлым ногтем.

— Конунги готов в Германии, за северной границей Римского мира: Конунг Бериг, что взял власть при императоре Тите, разрушителе Иерусалима. Конунг Гардариг, конунг Филимер…

А вот предки Амалов, заключивших первый готский союз: конунг Гапт, принявший корону во времена императора Августа, конунги Хулмул, Острогот, Германарих, павший от меча проклятого Аттилы… — старик закашлялся, вытер лицо платком. Помолчал, потом продолжил чтение, — Фритигерн из рода Тервингов, несчастный Вандалар, просидевший на троне 25 лет, но так и не ставший королём, Теудимер. Затем его брат — Теодорих Великий, севший на трон Италии после Алариха. Здесь же потомки ост-готов Балтов, которых римляне звали Тервингами, от Ариариха до Алариха I, захватившего Рим и ставшего первым королём готской Италии.

— Это совпадает с реальной историей, — заметил Баюн.

Никон важно покачал головой.

— Далее перечислены короли готской Мезии, короли Равенны, Фракии, Тулузы, Барселоны, Галисии, короли Браги, что в Португалии, и Андалузии.

Дети и Блатида слушали медленное чтение Никона в полной тишине, с благоговением внимая именам из древней книги — только чуть слышно трещали поленья в костре, да зудели нудные комары.

— А кто автор сей рукописи? — спросил странник в изумлении перед таким чудом, сохранившемся в глухом углу северного леса, у гота, бежавшего на край света от свирепых народов, уничтоживших готский мир.

— Мне дед сказывал, что эта книга была написана на эллинском языке. А потом, после обретения нами истинной веры и грамоты, переведена на готский.

Огонь, древний, как мир, скупо освещал небольшой круг, вокруг метались пьяные тени, темнел лес, пронзая небеса макушками деревьев, чёрное небо сияло серебряными шляпками гвоздей — звёзд, вбитых для надёжности в небесную твердь. Закончился ещё один день. В кострище тускло светились угли, по ним бежали фиолетовые призрачные огоньки, вокруг стояла тишина.

Утром выпала холодная роса, подстыла на траве, резные листья и цветы полевых ромашек покрылись белой изморозью. У костра сидел старый Никон, напротив него развалился на хвое Коттин. Имечко «Баюн» не шло на язык лесному человеку, поклоннику учения епископа Ария.

— Никон, — неожиданно произнёс Баюн, — а что ты думаешь делать со Стефаном? Ему уже шестнадцать?

— Ему шестнадцать по осени будет, — ответил после некоторого молчания Никон, — Понял, ты про женитьбу. Но вот беда — за женой надо ехать в Белозерск. Девицы пошли капризные — не каждая пойдёт жить на выселки. И родители не уломают — сам знаешь, какие у нас женщины!

— Я вечером про дела говорить буду, — решительно сказал древний странник. — Детки в лес пошли?

— Пошли рыбу ловить. На зиму пора вялить.

— Соль по зиме завозят? Белкой расплачиваешься? Или куницей?

— Завозят, — коротко ответил Никон, — И просо с пшеницей завозят, и ножи бронзовые. Когда и отрез льна закинут — жена шьёт платье всей семье. Только не сюда завозят, — всё-таки схитрил старик.

— А что случилось с деревней Гранёнки?

Старик на глазах помрачнел, сгорбился. Долго тёр пальцами колючий подбородок, молчал. Наконец, промолвил, — В Гранёнки пришла беда. Силён Враг человеческий. Старый пам преставился уже лет десять назад. И завёлся там самый настоящий чёрт! (Старик окинул взглядом Баюна). Говорят, с рогами и хвостом! Поселяне его сначала хотели вязать, да в Белозерск тащить, но он их очаровал, опоил. С тех пор туда никто не суётся! Так что жену для сына придётся искать в городе.

Вечером бывший Кот пристроился в сенях на лежанке, покрытой ветхой одёжкой. Блатида вошла, запалила лучину, стала собирать ужин на старом столе, что ютился у плетёной стены. Сквозь дыры сочилась вода — на дворе шумел холодный дождь. Когда на лавках уселись все обитатели и гости жилища, разобрали с блюд куски курицы — древний странник отхлебнул патоки с имбирём, промолвил:

— Я, покровитель великой чуди благодарю вас за гостеприимство. Да будут забыты недоразумения, случившиеся между нами (Баюн посмотрел на Радима, тот с достоинством склонил голову).

— Твоя благодарность принимается, — ответил Никон. — Только у меня есть вопрос: жена рассказала старинные поверья про тебя, про те времена, когда ты являлся чуди. Так вот, известно, что твои помощники всегда пропадали. Что же случалось на этот раз? — ехидно спросил старик.

Баюн нахмурился, сказал, — Мир начинает быстро меняться. Молчать об этом не буду, так как искушённые люди и так видят — волшебство пропадает. Магические инструменты превращаются в ненужный хлам. Я не знаю, почему это происходит. Но, надеюсь выяснить.

— А отдельные искушённые люди больше не смогут обернуться в волшебного Кота? — старик подмигнул Коттину.

— Ты хочешь сказать, что я тоже превратился в хлам? — насторожился странник.

— Я хочу сказать, что ты застрял в человеческом облике. Это означает, что ты более не демон. Ты воин, стрелок, странник, слуга старых богов. Но не волшебный Кот.

— Значит, ты меня признал?

— Вот ты о чём… Мне достаточно, что моя Блатида признала тебя. Признала за господина и названного сына. И дети за тобой ходят, как хвосты. Дети — они острее взрослых чувствуют людей.

— В таком случае — вот что я повелеваю, — высоким торжественным голосом пропел Баюн. — Коль ты меня признаёшь за названного сына, то и я отныне считаю твоих детей за своих названных братьев.

Никон поклонился, держась сложенной ладонью за колючий подбородок, жена его всплеснула руками, радостно заулыбалась.

— В залог заключённого союза я предлагаю твоему старшему сыну, Стефану, оставить родительский дом, и пойти со мной поглядеть на мир — поискать славы, счастья и любви. Радим пусть залечивает рану и продолжает дело предков — в вашем саду, я верю, будут расти чудесные яблоки!

Старики молчали, как поражённые громом. Никон открыл, было, рот, но ничего не сказал.

— Чтобы задуманное мной дело свершилось, а рассказывать подробности я не буду, и чтобы успокоить вашу старость — я оставляю вам этого мальчика, Арианта. Пусть живёт у вас до той поры, пока не придёт за ним человек, знающий меня лично, и не отвезёт его в Чудово к семье. А то, что он жив и при полной памяти — так это такие времена. Были века тёмные и свирепые — и решения принимались соответствующие. Сейчас же искать в моих тайниках нечего — и мне парня обижать не стоит, да, и привык я к нему. Старею, наверно. Ну-ка, Ариант, Сокол Ариев, признавайся, ведь подглядывал за мной в пещере?

Ари смутился и опустил глаза. Баюн посмотрел, на него улыбаясь, без злости. Тогда мальчик заговорил:

— Увидел одним глазком, случайно. Молния сверкнула, котик пропал, пришёл странник Коттин. А магический амулет замигал, задымился, сломался, видать. Дядя Баюн его и закинул в нору. Да, волшба пропала, — неосознанно подражая Баюну, важно заключил мальчик.

— На всё воля Господня, — сказал, перекрестившись, старик, и вопрос был решён. Старушка заплакала, стала собирать сыну узелок, гладила то Стефана, то Арианта по русым космам.

Злополучное селение лежало в лощине, окружённое холмами, поросшими еловым лесом. На одном из них, на скрытой от людских глаз стороне, завернувшись в покрывала, ворочались от утреннего холода два человека. Один был белокур, сероглаз, с прямыми чертами лица, слегка курнос. Другой, что помоложе — русый, кареглазый, с пробивающимися усами. Старший встал, отряхнул с куртки, сшитой из кусков кожи, росу и иней, начал разжигать костёр с помощью старинного кресала.