— Ему надо сконцентрироваться, — резко сказала она в начале второй недели. — Он уходит в себя… я такое уже наблюдала. Самостоятельно он не сможет перебороть болезнь. — Она схватила больного за локоть и принялась раскачивать его руку, словно ручку трюмной помпы.

— А где ты получала медицинское образование, Эймей?

— Где придется. То тут, то там. Работала на добровольных началах. Мы обязаны делать все, что можем, для тех, на кого свалилась беда, Ханна. Какая польза в деньгах, если нет здоровья, как я обычно говорю!

На следующий день Ханна заявила Эймей, что пойдет навещать Чарльза одна.

— И думать не смей! Я не позволю, — возмутилась Эймей. — Нет и нет. Вот что я тебе скажу. Сегодня выдался прекрасный денек, и мы пропускаем утреннее посещение. Погуляем по парку, подуем на паутинки, потом сходим вдвоем куда-нибудь пообедать, а уж после этого отправимся в больницу. Ты соберешься, наберешься сил и будешь гораздо лучше готова к борьбе.

Чарльза не оказалось в обычной общей палате. Они отыскали его в маленькой одиночной палате — плохой знак. Выглядел он совсем слабым. С фонариком в руке Эймей заглянула в самую глубину его правого глаза.

— Я не хочу, чтобы ты это делала, Эймей. Что все это значит?

— Это значит, что у него все еще прекрасная реакция, Ханна. Разве я не права, Чарльз, старина? Давай поговори с ним, Ханна. Помни, что он нас слышит и понимает, хотя и не может ответить. Для него важно не чувствовать себя отторгнутым. Слишком часто пациентов, словно осужденных, оставляют наедине с их болезнью.

Да, были моменты, когда Ханна с радостью задушила бы Эймей. Она наклонилась над мужем:

— Привет, Чарльз. — Ничего больше придумать она не могла.

— Он наверняка волнуется о ферме. Подбодри его.

— На ферме все идет прекрасно, Чарльз.

— Расскажи о конкретных делах. Он ведь не идиот. Просто болен, и все.

— Эймей, как раз конкретное дело и свалило его!

— Тем более. Он должен все осознать и изгнать это из своей головы.

— Но именно этого он и не может сделать! Чарльз не в состоянии ни вглядеться в свои дела, ни что-либо изменить.

Сидя по обе стороны больного, они скрестили напряженные взгляды.

— Он должен! — резко сказала Эймей. — Иначе ему не выкарабкаться. Его надо опять вовлечь во все это! Втащи его, Ханна! Не выкидывай его из своей жизни!

Досчитать до десяти.

— Он и знать не желает о ферме.

— Желает! Желает! Смотри, он кивнул!

— Нет, не желает!

Эймей склонилась над постелью:

— Чарльз, послушай меня. Ты ведь хочешь знать о ферме, о том, что Ханна делала все эти дни, и вообще обо всем? Моргни, если да. Один раз — да. Два раза — нет. — Она уставилась своими выпученными глазами на Ханну: — Устраивает? Согласна?

— Да.

— Тогда спроси его.

— Чарльз… Э-э, ты хочешь услышать последние новости?

Они замерли, наблюдая.

— Моргнул один раз!

— Он вообще не моргал.

— Уж во всяком случае не дважды.

— Он слишком слаб, чтобы моргать.

— Чепуха. Если он и может чем-нибудь шевельнуть, так только веком. Это у человека самая сильная мышца, неужто не знаешь?

— Самая?

— Странно, но это так. Один из парадоксов природы.

— Как это может быть?

— Сестра! — Эймей окликнула женщину, катившую тележку мимо открытой двери палаты. — Скажите моей подруге, какая мышца самая сильная. Ставлю фунт за фунт, что это…

— Ты раньше никогда не говорила «фунт за фунт»!

— Какая разница! Хорошо, десять долларов за то, что это веко. Устраивает? Скажите ей, сестра.

Сестричка, молодая, хорошенькая, хлопала огромными глазами.

— Я… Я… — Она растерялась и переводила взгляд с Ханны на Эймей, затем на Чарльза. — Я… — Она повернулась и поспешно ретировалась.

Эймей покрутила пальцем у виска:

— Вырождение. И такое повсюду.

— Но ты никогда не говорила «фунт за фунт», Эймей! — Выяснить это вдруг стало самым важным.

Эймей открыла было рот, чтобы ответить, но тут вошла женщина в белом халате. Она рассеянно глянула на них и проговорила:

— Хорошо, что вы уже здесь. Кто из вас пришел проститься с близким человеком?

Ледяная рука сжала сердце Ханны.

— Загляните в соседнюю палату, — вскинулась Эймей. — Здесь никто не собирается прощаться, счастлива вам это сообщить.

— Ну… — Врач смутилась. — Тогда кто же вы?

— Просто посетители. Кажется, сейчас как раз часы посещения?

— Эймей, я…

Врач помрачнела:

— В таком случае вам лучше выйти отсюда. В любой момент может явиться вдова мистера Пигго. Едва ли ей будет легче от того, что палата полна праздных зевак.

Похолодевшая Ханна перевела взгляд на серое тело.

— Мы не поняли друг друга. Это я миссис Пигго. Я вдова.

Опять лил дождь. Он барабанил по крыше и крупными каплями плюхался в горшки и кастрюли, которые Ханна предусмотрительно расставила по полу. Что за наказание эти места! Как только дождь прекратится — если это вообще когда-нибудь произойдет, она все вымоет, вычистит внутри и снаружи и починит крышу. Может быть, даже спилит несколько красных кедров и усталостью снимет напряжение. Но пока она может только перечитывать «Поминки по Финнегану» и ждать прекращения дождя.

Наконец ей показалось, что дождь утих. Слабый солнечный свет отразился в лужах за окном. За что теперь взяться? Первым делом стряхнуть сонливость, отложить книгу, надеть сапоги и завести трактор. Да! Пришла весна, и кровь в жилах должна играть как вино! Настало время сева. Новое рождение самой Жизни!

Ну кого она обманывает?

Ладно, так или иначе, пора сеять, чтобы иметь в этом году хоть какой-то урожай. И Фрэнк должен появиться через пару дней. Будет стыдно, если он приедет и обнаружит, что ничего не сделано. Хоть бы трактор завелся. Если начистоту, то с прошлой осени практически ничто не изменилось.

Однако, к ее удивлению, трактор все-таки завелся, весело затарахтел, и она, не мешкая, закинула мешок семян в сеялку и включила сцепление. На смертном одре бедняга Чарльз слабым голосом уверял, что никогда ей одной не справиться с работами на ферме. Он так об этом волновался. А она, поглядите, вон какая умелая фермерша, выезжающая в поле на своем железном коне.

Вокруг была бездна воды.

Северный луг представлял собой озеро, залита была и половина Среднего луга. Польдер Чарльза просто исчез под водой, и у лебедя теперь появился подходящий водоем.

…Жаль, что отказалась от той посылки. Книги хоть и разбухли, но вполне годились. Но этот щебет на пластинке… Он так раздражал!

Смешно, но, кажется, она почти не сдвинулась с места. Надо бы двигатель помощнее. Трах-тах-тах-та-та! Господи, колеса все глубже уходили в мягкую землю. Трактор рыл яму прямо во дворе. Невероятно! Кто бы мог подумать, что эти огромные колеса не могут сдвинуть с места такую маленькую ладную штучку, как сеялка?

Она спрыгнула вниз и тут же погрузилась по икры в жидкую грязь. Трактор зарылся по самые оси. Он будет здесь стоять до тех пор, пока земля не подсохнет. Если она вообще когда-нибудь высохнет…

О небеса, из болот вытекала настоящая РЕКА и устремлялась на ее поля! Что происходит? Это Лодочник, кто же еще! Он каким-то образом отвел русло сюда.

Вспыхнув от ярости, придавшей ее ногам упругость тракторных рессор, Ханна с громким хлюпаньем устремилась через Домашний луг к отводной канаве.

Очень скоро она убедилась, что на этот раз зря грешила на Лодочника. Канава была перегорожена наваленными как попало бревнами, ветками, пучками травы и бог знает чем еще.

Это бобры. Фрэнк предупреждал, но она не прислушалась. Боже, что за хаос! Вода бежала из болот широким потоком, перекатываясь через канаву, словно ее тут и не было. Ханна ухватилась за торчащую из воды ветку и потянула. Неожиданно ветка легко поддалась, она оступилась. Вода залилась в высокие сапоги.

Будь они прокляты, эти бобры!

— Как я и предсказывал, пришли дожди, — сказал Аттила, — и человека унесет обратно в море.