Трамвай продолжал стоять, двери не закрывались. Спохватившись, Илья поднес руку к ближайшему компостеру, дожидаясь чувствительного укола и забора крови.

Компостер высунул язык, облизываясь, и мелодично сообщил:

— Осторожно, вагон скоро тронется. Уважаемые пассажиры, будьте внимательным к вещам, оставленным другими пассажирами. Вагон следует по маршруту “14Д”, следующая остановка — Университет, конечная.

Илья понял намек, но собирать пластинки-ключи сразу не торопился. Ошибка могла стоить ему слишком дорого, поэтому он сел на место Шторма и наклонился над оставленными им предметами, изучая их и прислушиваясь к ним… и к себе.

Особых странностей визуально не обнаруживалось: обычные полоски металла, словно в самом деле заготовки для ключей, и даже, кажется, вовсе не железо или какой другой простой металл: больше было похоже на серебро. Хотя, если провести аналогию Третьих земель и их обитателей с народом холмов, то все логично, там уж точно любителей железа нет. А их золото превращается в листья, интересно, что происходит с серебром?

Илья покривил губы, достал пачку бумажных платков, взял одну салфетку в руку, толком не разворачивая, и осторожненько взял этой импровизированной прихваткой одну из пластин.

И ничего не случилось. Поэтому Илья завернул ее поплотнее в бумажку и таким же образом обошелся с остальными тремя, размещая их в глубинах своих практически бездонных карманов. Чего там только не было, если поискать. Наверняка нашлись бы не только ключи для дверей в иные миры, но и сами иные миры как класс. А, может, и особый тип домового — карманнОй. Илья хмыкнул своим мыслям, рассеянно представляя себе морду этого самого карманного, укоризненно выметающего из кармана труху от сломанной сигареты или обломки зажигалки. При этом карманный житель почему-то выходил очень похожим на его собственного кота. Видимо, по части укоризненных морд Мак был главным чемпионом в его жизни. Воспоминание о коте заставило резко захотететь домой со страшной силой, тем более, что для этого уже практически не надо было прикладывать никаких усилий: на Университете вышел, домой зашел. Но — нет. Кажется, в этом и заключался главный, но не воспетый подвиг любого героя: идти и делать то, что должен, даже когда ужасно хочется домой, к котику, и вообще ты уже почти туда пришел.

— Конечная. Просьба освободить вагон! — возвестил трамвай и остановился, тренькнув.

Илья с огромным неудовольствием исторг себя в раскрытые двери, насупился и пошел мимо купола станции, втайне лелея надежду, что Пони найдется где-нибудь тут, и никуда не придется больше ползти.

И он, словно ожидал только моего прикосновения, припустил вперед, а я — следом. Движение моего проводника оставляло за ним серую ниточку, которая тут же втягивалась обратно в мою шерсть по мере того, как я следовал за ним.

Путь долго, очень долго лежал по руслу той самой реки, по Сонным землям или по Пограничью, так что я даже подрасслабился, мирно труся по так четко указанной дороге, а потом клубок подпрыгнул в воздух и исчез, продолжая тянуть вперед и вперед серую ниточку, которая сейчас для меня уходила в совершеннейшее никуда, растворяясь хвостом в воздухе.

Однако, я, к счастью, не глуп. Я быстро сообразил, что это такой скачок через реальность, чтобы захватить какую-то информацию, или преодолеть чрезмерное препятствие в нижних мирах через верхний. Поэтому я покрутился на месте в поисках подходящей тени, но они все были не очень. Пришлось, впрочем, брать, что было: я ступил в малюсенькую теньку одной лапой и носом, закрывая глаза, чтобы убедить себя в том, что тени достаточно, и вынырнул вслед за ниточкой в более плотные части реальности.

Здесь было куда теплее, чем в оставленных позади родных краях, и я безо всяких подсказок понял, что стараниями нимфы изрядно продвинулся на запад.

Вокруг был лес, практически такой же, как под серым небом Пограничья, только вместо светлых сумерек здесь царила ночь, живая и влажная. Я, пожалуй, это совсем не люблю. Конечно, шерсть моя позволяет мне и в холода спокойно пребывать вне помещения, но лучше уж честный мороз, чем промозглая роса с ветром пополам.

Я встряхнулся от носа до хвоста и порысил вперед, следуя за тенью клубка, едва видимой здесь, в самом реальном из миров. Кроме котов, наверное, никто и не разглядел бы его, но на то мы, коты, и коты. Я несся вперед, мокрая трава полоскала мне по пухнастому брюху, в хвосте застревали листики и паутинки, стволы проносились мимо, и я все ускорялся, пытаясь побыстрее миновать этот лесной участок, чтобы продолжить путешествие с большим комфортом через Пограничье.

Клубок, впрочем, вывел меня к какому-то заброшенному дому, стоящему на берегу заросшего до неприличия искусственного пруда. Нормальные люди, наверное, в такие места не зашли бы, да и нормальному коту тут делать нечего, но, что делать? Впрочем, мы, вроде бы, уже установили, что я — кот необычный, да и куда деваться? Часть моей прекрасной шерсти в виде клубка уже метнулась внутрь, и делать было просто нечего, кроме как последовать за ним, пока он окончательно не сбежал в неизвестно куда.

Внутри было не менее темно, не менее влажно и не менее холодно, чем снаружи, сильно пахло плесенью, немного — тухлыми мышами, и еще едва ощутимо — каким-то бесхвостным и каким-то чудовищем. Я потер лапой нос, пытаясь прочистить обоняние и определить, с какой такой тварью из нижних миров мне предстоит встретиться, если не повезет, но так и не смог вспомнить ничего, что охотилось бы на мышей, поэтому пришлось неохотно продолжить дорогу вперед, временно забывая о следовании за путеводным клубком и прокрадываясь внутрь с предосторожностями.

Бесхвостного я услышал еще сверху.

Понял, что внизу, под полом, что-то шевелится и стонет, прислушался, замирая, и пришел к мнению, что конкретно это — не чудовище, а крупное живое существо, вероятно, попавшее в неприятную ситуацию. Оставить кого-то в беде мне не позволяло мое геройское реноме, поэтому пришлось искать путь вниз.

Бесхвостный нашелся в подвале, среди обрушенных перекрытий, полубесчувственный. От него пахло кровью, бедой и совсем немного — следами чудовища. В одной стороне валялся его рюкзак, в другой — все еще горящий яркий фонарик, явно предназначенный для обследования такого рода неугодных нормальным котам мест.

Я потыкался носом в окровавленное лицо, пощекотал усами, даже позвал его негромко, но он, конечно, не откликался. Обычный такой, знаете ли, бесхвостный, немного постарше моего собственного, а, может, и того же возраста.

Конечно же, мне, мягкосердечному, сразу стало его еще в десять раз жальче, потому что мой недоумок вполне мог вот так же попасться по невнимательности, получить чем-то тяжелым по голове, и кто ему поможет? Разве что вот такой, как я, скромный пухнастый герой. Расчувствовавшись, я громко чихнул и полез изучать сумку несчастной жертвы в поисках аптечки. Обычно даже такие никчемные выживальщики носят с собой аптечку, а в аптечке есть всякие ужасные пахучие вещи, от которых люди хорошо приходят в себя.

Расколупал: в аптечке оказался только бинт, какие-то таблетки, какая-то совершенно незнакомая жидкость почти без запаха, но зато рядом с рюкзаком нашелся телефон, и я, покрутившись вокруг, смог когтем нажать кнопку включения. К счастью, несмотря на незнакомый язык, интерфейс был знакомый, так что я легко вызвал телефонную книгу, и в ней — список наиболее частых номеров. Ткнул, даже не пытаясь прочитать имя, в самый последний номер, рассудив, что уж люди как-нибудь сами разберутся. Ведь предупреждал же мой временный подопечный кого-то о своем походе? Надеюсь, что так.

Раздались гудки, потом женский голос отозвался, немного сонный, но практически сразу теряющий всю сонливость, не дожидаясь ответного приветствия.

Я потыкал жертву снова, сделал бодрящий кусь за руку, и бесхвостный глухо застонал, словно я сумел-таки пробилась сквозь забытье.

Голос в трубке стал настойчивым, почти истеричным. Когда я пытался слушать сквозь Пограничье, я понимал слова, но мне было не до них, потому что мой спасаемый все никак не отзывался как следует, несмотря на то, что я уже совсем измусолил ему руку. Вот дурак!