Садясь в автомобиль с Дитером, она была уверена, что едет в тюрьму и на верную смерть, но немец не бил ее и, казалось, не желал ей зла. Поэтому она решила не бежать, а искать иной выход.

Ровно в шесть она позвонила. Дверь тут же открылась, словно хозяин ждал, держа руку на защелке. Майор Дитер был одет по-домашнему, чисто выбрит, от него пахло одеколоном.

— Вы сдержали свое слово, — улыбнулся он.

— А вы сомневались?

— О нет! Вы видели родителей?

— Я их не застала, — сказала Матильда. — Вероятно, мы разминулись: они уехали ко мне в Загреб, а я сюда…

— Теперь вы в моих руках, не так ли?

— Дружеские руки не опасны, — сказала Матильда.

Он взял ее за плечи.

— Я и правда хочу, чтобы вы считали меня другом.

— Когда вы едете обратно в Дубицу?

— А вам зачем это знать?

— Возьмите меня с собой, — сказала Матильда. — Если отвезете меня в Дубицу, я поверю, что вы друг.

— Это слишком ничтожная цена, — сказал Дитер, прикоснувшись к ее волосам.

Он с трудом сдерживал возбуждение. Ему не хватало воздуха. Вдруг он крепко обнял Матильду. Она тихонько оттолкнула его. А когда он все же поцеловал ее, слегка ударила по щеке.

— А вы не признаете шуток, — сказал Дитер.

— Такие уж у балканских девушек нравы, — отвечала Матильда.

— Их шутки всегда похожи на драку?

— Да, вроде того.

— А какие же они бывают, когда дерутся всерьез?

— Лучше вам этого не пробовать на себе, — сказала Матильда. — Она осмотрела хорошо обставленную комнату — кровать, диван, письменный стол, кресла; на полу яркий боснийский ковер. А где хозяин? Она прислушалась. Ни шагов, ни движения, ни голосов. Казалось, что в доме только двое — она и Дитер. Что же мне делать, если он разойдется?

— Вы так и не сказали, когда возвращаетесь.

— Это военная тайна.

— Ах да! Я ведь спрашиваю, чтобы предупредить партизан, — сказала Матильда и вызывающе засмеялась.

Дитер посмотрел на нее внимательней и даже о опаской. Лицо его на минуту нахмурилось, но тотчас же просветлело, и он тоже засмеялся.

— Имею честь разговаривать с рядовым партизаном или с партизанским офицером?

— Вы говорите с полковником, — ответила Матильда ему в тон. — Смирно. Вольно!

— Вы умеете командовать? Если бы я был настоящий немец, я бы вас уже арестовал и в доказательство вашей принадлежности к партизанам воспользовался бы словами, которые вы только что произнесли. Но я не настоящий немец. Меня не интересует, ни кто вы, ни к какому лагерю принадлежите. Сейчас я хочу лишь вам сказать, что вы мне очень нравитесь…

— Бросьте шутить, — перебила его Матильда. — Так вы мне скажете, когда едете в Дубицу?

— К сожалению, может быть, уже завтра.

— Возьмете меня?

— С большим удовольствием.

— Тогда я останусь у вас и здесь переночую, потому что мне некуда идти.

— А вы не можете переночевать в доме родителей?

— Там все закрыто. Я же говорю вам, что они уехали в Загреб, пока я сюда добиралась. Думаю, вы не откажете мне в гостеприимстве.

— Неужели вы можете сомневаться?

— Если бы я сомневалась в вас, я не пришла бы сюда, — ответила Матильда. — У меня такое ощущение, что я попала в дом старого друга.

— А разве мы еще не друзья? — сказал Дитер, откупоривая бутылку. — Давайте выпьем за нашу дружбу.

— Я не пью. Вы живете один в этом доме?

— Нет, тут хозяин с женой и двумя детьми. Они дома, только в других комнатах. Когда я приезжаю, они замолкают и ходят на цыпочках.

— А где я буду спать? — спросила Матильда.

— У меня или у хозяйка, — сказал Дитер. — Если я поведу вас к хозяину, нам придется объяснить, кто вы и что, откуда и куда едете. А если у меня…

— Лучше у вас, — решила Матильда.

— Тогда надо выпить, — сказал Дитер. — Хоть одну рюмку. Эта ракия — лучший напиток в Европе.

— Одну можно, — согласилась Матильда. — Но только одну. Вы будете спать на кровати, а я на диване. Согласны?

— В том случае, если вы не захотите спать на кровати.

— Я лягу здесь, — сказала Матильда, садясь на диван. — Дайте мне только одеяло.

— Я дам вам и простыню, — сказал Дитер. — Отдам и душу, если попросите. Душу, сердце, жизнь…

— Пока хватит одного одеяла, — спокойно прервала его Матильда.

— Но сначала мы должны поужинать, — предложил Дитер. — У меня есть мясо, сыр, помидоры, фрукты.

— О, тогда, если разрешите, я приготовлю ужин.

Пока Матильда накрывала на стол, Дитер выпил несколько рюмок. За ужином снова предлагал ей ракию, но она отказалась. Вскоре они улеглись: Матильда устроилась на диване, а Дитер на кровати. Погасили свет. С улицы в окно смотрела луна.

— Вы спите? — окликнул ее Дитер.

— Нет, — ответила Матильда. — Думаю.

— О чем?

— Думаю, какие наивные люди могут встретиться даже среди немецких офицеров. Привели к себе девушку, о которой ничегошеньки не знаете. А может, я прячу револьвер или гранату?

— Я уверен, что это не так. Поэтому я и вырвал вас из рук тех дикарей. Они готовы были вас разорвать на части, а мне захотелось вас спасти. И вообще, меня совсем не интересует, кто вы и чем занимаетесь. Я хочу, чтобы мы были друзьями.

— Разве это возможно?

— Все возможно, — сказал Дитер. — Все зависит от людей.

— Разве род человеческий не лишился рассудка?

— Вы, очевидно, имеете в виду немцев и полагаете, что они лишились рассудка, когда пошли за Гитлером. Я знаю, вы считаете нас злодеями, всех без исключения. А это неверно. Я хочу доказать вам, что не все немцы злодеи, что среди нас есть и люди. Я человек и хочу остаться им, несмотря ни на что.

— Разве можно остаться человеком на войне?

— Можно, даже в качестве оккупанта. Я это и хочу доказать. Мне хотелось бы быть честным хотя бы пред самим собой.

Дитер заговорил о войне, об ужасах, свидетелем которых был, о боях в Чехословакии, во Франции, на Украине, о русской зиме, изуродовавшей его пальцы, о своих товарищах, которые остались лежать под снегом в холодных степях.

— Итак, вы ненавидите войну?

— Я ненавижу ее всем своим существом.

— Почему же тогда вы не откажетесь воевать?

— Это совсем другой вопрос, — ответил Дитер. — Бежать из армии — это значит обречь себя на верную смерть. Я решил остаться в армии, если уж вынужден был в свое время вступить в нее, но дал себе слово при каждом удобном случае делать что-то хорошее для людей, используя свое положение.

— Утопист! сказала Матильда. — Вы случайно не правнук Томаса Мора?

— А кто такой Томас Мор? — спросил Дитер.

— Это человек, который верил людям. Но те люди, которым он верил, отрубили ему голову.

— Возможно, меня ожидает та же участь, — вздохнул Дитер, — но я останусь верным своим идеалам, потому что эта вера поддерживает меня и помогает жить.

— Почему вы решили, что я не шпионка?

— Я это понял по вашему виду, по глазам, по тону голоса, — Дитер заговорил монотонно, словно читая по книге. — Бандиты выглядят по-иному. По-другому ведут себя и разговаривают. А вообще вы, вероятно, уже убедились, что меня не интересует, ни кто вы, ни куда идете. Я вам поверил с первого взгляда. Я поверил вам еще потому, что вы очень хорошенькая, и потому, что напомнили мне мою жену Изабеллу, которой сейчас, возможно, уже нет в живых.

— А что с ней случилось?

— Она должна была родить. Случается, что женщины погибают при родах.

— Вы давно женаты?

— Уже год, — ответил Дитер. — И мечтаю о сыне.

— Ваш ребенок тоже станет солдатом?

— Если будет сын, станет солдатом, — сказал Дитер. — Это неизбежная судьба каждого немца.

— Это же страшная судьба!

— Конечно, страшная, но немецкий народ не в силах ее изменить, — продолжал он. — Немецкий народ не может или не хочет противиться этой судьбе. Немцы всегда утверждали свое право на жизнь в войнах и сражениях. Они не могут долго терпеть мир, потому что уверены, что это состояние предшествует разложению. Мы крепкая и сильная нация, а так как жизненного пространства нам явно недостает, мы уверовали в то, что наше спасение в войнах, даже если случится потерять и то, что у нас есть.