Следы дикарей на плесени он видел отлично, так что идти по ним не составляло труда. Здесь атланты спустились в канал, пересекли его и дальше бежали вдоль причала. На дне канала в беспорядке валялось оружие, вокруг была вытоптана широкая площадка, напоминавшая поле битвы.

Вдруг Кормак увидел кисть человеческой руки. Она лежала на слое плесени. Кости запястья были раздроблены.

В слабом рассеянном свете кельт ориентировался с трудом; еще сложнее оказалось определить расстояние – сколько он прошел и сколько, может быть, придется еще пройти. Кормак шагнул вперед, и тут ему почудилось какое-то движение с правой стороны. Он быстро прикрылся щитом, но ничего не заметил, кроме широкой вертикальной трещины в ближайшей колонне. Именно там он видел что-то движущееся.

В сотне футов от выхода из тоннеля лежала половина женского тела без торса – только ноги и ягодицы. Голову он увидел футах в двадцати дальше. Черты лица выдавали преклонный возраст: оба глаза заволокла молочная пелена катаракт. При первом же взгляде на останки кельт понял: некое существо растерзало уже мертвое тело.

Кормак продвигался вперед, стараясь не скользить по плесени. Эхо его шагов гулко отдавалось среди колонн. Внезапно к звукам, похожим на вдохи и выдохи, примешался другой, напоминавший трель. Вслед за этим послышалось что-то вроде глухого урчания.

По мере продвижения вперед Кормак пытался найти хоть какой-нибудь след существа, растерзавшего тело дикарки. Без сомнения, именно его Креон и Антея называли Стражем, однако они никак не описали его. Других следов, кроме человеческих, Кормак здесь не видел. Может быть, таинственный Страж крылат?

Кельт взглянул наверх и увидел отраженный в потолке рисунок огромных следов, которые он не мог увидеть под ногами. Каждый след был в целый ярд длиной; все они хорошо отпечатались на блестящей плесени, были ровны и одинаковы и выстраивались в отчетливую линию, каждый на расстоянии пяти ярдов от другого. Теперь Кормак мог определить точнее: дикарей, возвращавшихся через тоннель на остров, преследовало многоногое существо футов пятнадцати в ширину.

На камне перед кельтом лежала человеческая нога, тела поблизости видно не было. Мышцы были иссохшими и дряблыми, старческими, как у того вождя, с которым Кормак сражался в зале дворца. Видимо, атланты пытались остановить того, кто их преследовал, с помощью магического жезла, и они страшно расплачивались за это.

Идя дальше вдоль следов, Кормак наткнулся на части другого тела, до того растерзанные, что невозможно было понять, принадлежало оно человеку или животному. Сила великой магии жезла делала всех его обладателей одинаковыми перед лицом смерти.

Чем ближе Кормак подходил к выходу из этого подземного царства, тем больше он видел вокруг следов давней катастрофы, погубившей Атлантиду. Все чаще на его пути попадались колонны, вывернутые из своих оснований и державшиеся вертикально только благодаря давлению свода сверху. Металлическое покрытие свода повсюду было повреждено; местами виднелись трещины шириной в целый фут.

Неподалеку уже мерцал багрово-зеленый свет. Широкий грязный скат, по которому можно было выбраться наверх, был завален камнями, и от его конца до отверстия в высоком своде оставалось еще футов тридцать.

Теперь повсюду Кормаку стали попадаться кости крупных животных. Наполовину заросший илом, валялся слоновий череп с бивнем – он показался Кормаку гораздо длиннее бивней живых слонов, которых ему доводилось встречать на земле.

Багрово-зеленые блики освещали свод и справа от Кормака, довольно далеко от того места, где он находился. Можно было предположить, что наружу ведет не один этот выход, но, сколько их всего, Кормак не мог сейчас узнать.

Он начал подниматься по наклонному скату наверх, пробираясь через грязь и камни, но еще не представляя себе, как он преодолеет тридцать футов от края ската до зияющего отверстия наверху. Может, удастся что-нибудь придумать...

Откуда-то из темноты послышались шлепающие звуки. Эхо сбивало Кормака с толку, не позволяя определить направление, откуда они доносились. Кормак припал на левое колено, прижав к себе щит и выставив вперед меч, готовый отразить нападение с любой стороны.

Извиваясь, изгибая спину как огромная приливная волна, по скату прямо на него надвигалась гигантских размеров сороконожка.

Кельт вскрикнул и, продолжая прижимать щит к груди, сплеча ударил мечом, сам не зная куда. С таким же успехом он мог попробовать остановить оползень.

Отвратительная тварь шевелила одним усом, на месте второго торчал уродливый обрубок. Огромные челюсти шлепали друг о друга, открывая ужасную пасть. Два жала по обе стороны пасти, выделявшие ядовитую слюну, тянулись к груди Кормака.

Голову чудовища защищал панцирь, подобный каменной броне. Меч Кормака лишь слегка оцарапал его. На поверхности панциря виднелись и другие царапины, некоторые из них казались свежими. Тварь не обратила никакого внимания на выпад человека и продолжала тянуть к нему ядовитые жала.

Еще шаг гигантских лап, и оба жала ударили Кормака в грудь. Кольчуга не треснула и не разорвалась, но от безумной боли в поврежденных ребрах у Кормака потемнело в глазах. Он еще нашел в себе силы для второго удара мечом, но он, как и первый, не причинил чудовищу никакого вреда.

С обеих сторон бронированной головы сороконожки гроздьями сидели по шесть круглых выпуклых глаз. Третьим выпадом Кормак поранил три глаза слева, но тварь, казалось, даже не заметила раны. Кормак отступил назад по скату.

Круглое червеобразное тело чудовища в диаметре было около шести футов. Оно переваливалось на огромных неуклюжих лапах, на суставах которых росли волоски, напоминавшие тигриные когти. Каждая лапа заканчивалась огромной острой клешней, похожей на щипцы кузнеца. Тварь поднялась, опираясь на хвост, и три передние пары лап угрожающе зашевелились в воздухе, готовые схватить жертву.

Кормак упал на спину и с криком оттолкнул щитом клешни, коснувшиеся его кольчуги. Чудовище наклонило вперед голову, снова направив оба жала в грудь человека. В огромной пасти кельт разглядел две острые хитиновые пластины снизу и сверху. Без сомнения, они служили исполину вместо зубов.

Следующий удар Кормак нацелил прямо в раскрытую пасть, и челюсти тут же крепко сжали стальное лезвие острыми краями пластин. Кельт попытался протолкнуть меч глубже, однако из этого ничего не вышло. Сороконожка подняла голову, и Кормак, оторвавшись от земли, повис на рукоятке меча на высоте тридцати футов.

В следующий миг чудовище разжало челюсти. Кормак, перелетев через бронированную голову, скользнул по спине гада, покрытой панцирем, и упал в грязь. Шлем соскользнул с его головы и откатился в сторону, но меч он продолжал крепко сжимать в руке и по-прежнему прикрывал грудь щитом, чему сам немало удивился.

Пока отвратительная тварь, извиваясь, поворачивалась к нему, кельт успел вскочить на ноги и почти не гладя ударил ее мечом в бок, хотя и понимал, что удар будет напрасным – пробить каменный панцирь было совершенно невозможно. Гордость Кормака, его великолепный римский меч оказался бесполезен против мерзкого чудища. Кормак был теперь твердо уверен только в том, что сороконожке ничего не стоит сожрать его, перемолов кости острыми пластинами. Это было так же верно, как то, что в настоящем мире каждое утро поднимается и каждый вечер заходит солнце.

Тварь повернулась, и перед человеком опять оказалась покрытая панцирем голова с ужасной пастью. Кельт выпрямился.

– Кормак! – прозвучал радом знакомый голос.

Меч Кормака вновь скользнул по голове твари, повредив еще один глаз. И тут могучие руки подхватили кельта под мышки и рывком подняли вверх.

Голова чудовища молниеносно поднялась следом. Из обоих жал брызгала ядовитая слюна. Уцелевший ус, который был длиннее, чем все тело Кормака, качнулся вперед.

Кормак махнул мечом из стороны в сторону, стараясь не причинить вреда тому, кто крепко держал его в воздухе. Лезвие меча, описав широкую дугу, перерубило качавшийся ус пополам.